Уж осень - в города и веси,
Мой Чехов топчется на месте...
Отставь дела, засядь за комп,
Антошу в путь отправить, чтоб.
Уж холода не за горами,
И реки все укроет льдами.
Зима в Сибири длится долго,
Можно сгинуть, как в стогу иголка.
С Москвы в апреле Палыч двинул,
Наметив путь свой к Сахалину.
Он к декабрю вернуться полагал,
Коль бог ему б в дороге помогал.
И тут наткнулся на меня в пути,
Никак не мог Иркутск он обойти...
Откину-ка дела все, устремленья
И Палычу поддам я ускоренья.
Достигнет, пусть, он Сахалина,
Пока снежок не лёг в долины.
А там - ему уж возвращаться надо
К стенам Москвы - родного града

Друг Антоша! Вот и я.
Пора, уж, в дальние края.
А тут - дела, как лютый волк,
Весь день хватали за подол...
Привет мой приятель, Антоша!
Не сыплет ли с неба пороша?
Нет? - Приятен мне этот ответ.
Итак, ты плывёшь по Амуру,
По водам реки этой, бурой.
Амуру никак не сравниться
С ангарской хрустальной водицей.
Бежит Ангара из Байкала, -
Единственной доченькой стала.
Немалый Байкал вложил труд,
Вода в Ангаре - изумруд.
Спешит Ангара к Енисею,
К красавцу, что избран был ею.
Куда с ней тягаться Амуру,
Как старец он, смотрится хмуро.
Сольётся он скоро с природой,
В Охотское море неся свои воды

Друг Антоша, что за дело!
Я с тобой уж постарела.
Всё течёт, течёт река,
Пролежу так все бока.
Плыли мы сперва по Шилке,
Вот Аргунь, уж, у развилки.
Слились две реки в одну,
Так попали мы в Амур.
Неказист Амур, уж, очень.
Глянь, на мель мы здесь наскочим!
Так виляем мы и - так,
Благо, капитан попал - мастак.
Уж плывём мы день и ночь,
День за днём, за ночью - ночь...
Ах! Ох! Впереди у нас - порог!
Тут уже не полежишь,
Тут спасать бы надо жизнь!
Крепче на ногах держись,
За бортом не окажись!

Скуёт уж речку, скоро, лёд,
А мой Антоша всё плывёт...
Поклон и привет всем знаёмым моим. Мамаше целую руку. Так как Маша в Крыму, то посылаю сие письмо на имя мамаши. Где Иван? Был ли папаша на Луке 29-го июня?
Почерк у меня преподлый, потрясучий. Это от того, что пароход трясёт. Писать трудно.
Перерыв. Ходил к своим поручикам пить чай. Оба они выспались и в благодушном настроении...Один из них, поручик Шмидт (фамилия противная для моего уха), пехота, высокий, сытый, горластый курляндец, большой хвастун и Хлестаков, поющий из всех опер, но имещий слуха меньше, чем копчёная селёдка, человек несчастный, промотавший прогонные деньги, знающий Мицкевича наизусть, невоспитанный, откровенный не в меру и болтливый до тошноты. Подобное Иваненке, любит рассказывать про своих дядей и тёток. Другой поручик, Меллер, топограф, тихий, скромный и вполне интеллигентный малый. Если бы не Шмид, то с ним можно было бы проехать без скуки миллион вёрст, но при Шмидте, вмешивающемся во всякий разговор, и он надоел. Однако, к чему вам поручики? Неинтересно.
Будьте здоровы. Подходим, кажется, к Горбице.
Линтварёвым сердечный привет. Папаше буду писать особо. Алёше из Иркутска послал открытое письмо. До свидания! Интересно знать, огда дойдёт до вас это письмо? Вероятно, через 40 дней, не раньше.
Всех обнимаю и благословляю. Соскучился.
Ваш А.Чехов.
Завтра составляю форму телеграммы, которую вы пришлёте мне на Сахалин. Постараюсь в 30 слов вложить всё, что мне нужно, а вы постарайтесь строго держаться формы.
Кусаются оводы.

Из письма Л.Н.Толстого Т.А.Ергольской
8 марта 1851 г.
=...Прочёл однажды в одной книге, что первые признаки весны действуют обыкновенно на моральную сторону человека. - С оживающей природой хочется переродиться самому, жалеешь о прошлом, о дурно использованном времени, раскаиваешься в своих слабостях, и будущее представляется светлым впереди; становишься лучше, нравственно лучше. - Относительно меня это совершенно верно; с тех пор, как я начал жить (самостоятельно), весна всегда приводила меня в хорошее состояние, в котором я удерживался более или менее долго, но зима всегда была камнем преткновения...=

Эх, Антоша, эх, Антон,
Снова я топчусь, как слон.
Дует здесь уже метель,
Ты же, там, засел на мель.
Надо б дальше отправляться,
Чтоб до острова добраться.
Ждёт давно уж Сахалин -
Где почтенный господин?
Чеховым
23-26 июня 1890 г. От Покроской до Благовещенска
Я писал уже вам, что мы сидим на мели. У Усть-Стрелки, где Шилка сливается с Аргунью (зри карту), пароход, сидящий в воде 2,5 фута, налетел на камень, сделал несколько пробоин и, набрав в трюм воды, сел на дно. Стали выкачивать воду и класть латки; голый матрос лезет в трюм, стоит по шею в воде и нащупывает пятками дыры; всякую дыру покрывают изнутри сукном, вымазанным в сале, кладут сверху доску и ставят на последней подпорку, которая, подобно колонне, упирается в потолок, - вот и починка. Выкачивали с 5 часов вечера до ночи, но вода всё не убывала; пришлось отложить работу до утра. Утром нашли ещё несколько пробоин и опять стали латать и качать. Матросы качают, а мы, публика, гуляем по палубам, судачим, едим, пьём, спим; капитан и его помощник делают то же, что и публика, и не спешат. Направо китайский берег, налево станица Покровская с амурскими казаками; хочешь - сиди в России, хочешь - поезжай в Китай, запрету нет. Днём жара невыносимая, так что приходится надевать шёлковую рубаху.
Обед дают в 12 часов, ужинать в 7 ч. вечера.
На беду к станице подходит встречный пароход "Вестник" с массою публики. "Вестнику" тоже нельзя идти дальше, и оба парохода сидят сиднем. На "Вестнике" военный оркестр. В результате целое торжество. Вчера весь день у нас на палубе играла музыка, развлекавшая капитана и матросов и, стало быть, мешавшая починять пароход. Женская половина пассажирства совсем повеселела: музыка, офицеры, моряки... ах! Особенно рады институтки. Вечером вчера гуляли по станице, где играла по найму казаков всё та же музыка. Сегодня продолжаем починяться. Обещает капитан, что пойдём после обеда, но обещает лениво, глядя куда-то в сторону, - очевидно, врёт. Не спешим. Когда я спросил одного пассажира, когда же мы, наконец, пойдём дальше, то он спросил:
- А разве вам здесь плохо?...

Простишь ли ты меня, Павлуша?
Уж стала я совсем, как клуша.
Приходит мысль, уходит снова.
К тебе сбираюсь снова, снова,
Ан нет же - снова не готова.
Сегодня - точно я с тобой
И поплыву с тобой - рекой
- И то правда. Почему не стоять, коли не скучно?
Капитан, его помощник и агент - верх любезности. Китайцы, сидящие в III классе, добродушны и смешны. Вчера один китаец сидел на палубе и пел дискантом что-то очень грустное; в это время профиль у него был смешнее всяких каррикатур. Все глядели на него и смеялись, а он - ноль внимания. Попел дискантом и стал петь тенором: Боже, что за голос! Это овечье или телячье блеянье. Китайцы напоминают мне добрых, ручных животных. Косы у них чёрные, длинные, как у Натальи Михайловны. Кстати о ручных животных; в уборной живёт ручная лисица-щенок. Умываешься, а она сидит и смотрит. Если долго не видит людей, то начинает скулить.
Какие странные разговоры! Только и говорят о золоте, о приисках, о Добровольном флоте, об Японии. В Покровской всякий мужик и даже поп добывают золото. Этим же занимаются и поселенцы, которые богатеют здесь также быстро, как и беднеют. Есть и чуйки, которые не пьют ничего, кроме шампанского, и в кабак ходят не иначе, как только по кумачу, который расстилается от избы вплоть до кабака.