Магия Капитала. Часть I
Капитал, «воплощающийся в капиталисте», есть результат магического взаимодействия с небытием. Иначе говоря, капитал есть символ небытия и его экспансия в нашем, плотно-вещественном мире. В более же широком смысле, небытие - это и есть капитал, ведь символ реально содержит в себе символизируемое, хотя и не тождественен ему
Вещественное, слишком вещественное
В данном очерке будет дана попытка осмыслить мистическую сущность капитала и капитализма. Поэтому политэкономическая его трактовка интересует нас, как говорится, постольку поскольку. Все определения капитала, данные в научных исследованиях и словарях, не могут нас удовлетворить, хотя и способны наметить какие-либо ориентиры. В целом же все они грешат приземленностью и выводят капитал из общественных отношений. Капитал здесь представляется чем-то вполне вещественным. Так, в словаре В. Даля читаем: «КАПИТАЛ м. денежное имущество, богатство в деньгах; наличные деньги, наличность; истиник». А вот определение, данное «Современным экономическим словарем»: «КАПИТАЛ… в широком смысле это все, что способно приносить доход, или ресурсы, созданные людьми для производства товаров и услуг. В более узком смысле это вложенный в дело, работающий источник дохода в виде средств производства…».
Несколько более сложное представление о капитале составил К. Маркс, подчеркнувший отличие капитала от вещи. «... Капитал, — писал он, — это не вещь, а определенное, общественное, принадлежащее определенной исторической формации общества производственное отношение, которое представлено в вещи и придает этой вещи специфический общественный характер». Опираясь на этот подход, «Большая советская энциклопедия» просвещала читателей следующим образом: «Капитал (нем. Kapital, франц. capital, первоначально — главное имущество, главная сумма, от лат. capitalis — главный)— экономическая категория, выражающая отношения эксплуатации наемных рабочих капиталистами; стоимость, приносящая прибавочную стоимость. К., сосредоточенный в руках капиталистов, служит средством присвоения прибавочной стоимости; представляет собой историческую категорию, т. е. свойствен определенной общественно-экономической формации».
Тут уже капитал выступает как некая абстракция, а его рассмотрение происходит на стыке политэкономии и философии. Причем, что характерно, у основателя «научного социализма» иногда отчетливо звучат этакие мистические нотки. В свое время А. Чадаев представил любопытнейшее прочтение Маркса: «Капиталы – это такие особые паразитические существа, чья цель существования – расти неограниченно и бесконечно. Их рост происходит посредством превращения денег в товар и обратно в деньги, но сами они – не деньги и не товар, а нечто другое, особенное и невыразимое. Изначально они еще не обладают собственной волей и витальностью – но они обретают их, поселяясь в душу человека – капиталиста, который сам первая жертва капитала. Буквально: «…капиталист, т.е. как олицетворенный, одаренный волей и сознанием капитал» ( «Конспирология марксизма» ).
От этой цитаты начинают бегать мурашки по коже. Человек, ставший вместилищем чего-то внечеловеческого — это уже сюжет для фильма ужасов. Но все равно, даже и у Маркса капитал — это слишком очевидное и вещественное, великолепно «просчитываемое» на рациональном уровне. А между тем сама капиталистическая экономика действует в режиме хаоса, не случайно же говорят о «невидимой руке рынка». Причем сами адепты капитала относятся к нему, как к некоему божеству. Так не пора ли копнуть глубже?
Периферия бытия
Копнуть придется не просто глубоко, но очень глубоко — в ту область, которая находится ниже сугубо вещественного уровня. Очевидная, плотно-вещественная реальность, которая окружает нас, — это вторичная материя (materia secunda). Но есть еще и первичная материя (materia prima), созданная в начале всех начал. Это именно о ней пишется в самом начале «Книги Бытия»: «Земля была безвидна и пуста, и Дух Божий носился над водой». Можно также отождествить эту первоматерию с изначальным хаосом, о котором говорят языческие мифы. Первоматерия — это небытие (греч. «меон»), понимаемое как нечто до-вещественное, лишенное каких-либо качественных определений.
В то же самое время materia prima есть не только и даже не столько небытие, сколько недобытие. Православные богословы предостерегают от смешения ее с Ничто, из которого (ex nihilo) была сотворена вся реальность. Первоматерия — это «меон», тогда как ничто — это «укон». Меон сотворен, в то время как укон («nihil») — выражение отсутствия какого-либо бытия до творения. Его даже нельзя представить себе абсолютной Пустотой, находящейся вне Бога. «…Нельзя объективировать первичное «ничто», — писал В. Лосский. — Nihil здесь просто означает то, что «до» сотворения ничего «вне» Бога не существовало. Или, вернее, что эти «вне» и «до» абсурдны, если они обусловлены именно сотворением. Пытаться мыслить это «вне» значит столкнуться с «ничто», то есть с невозможностью мыслить» («Догматическое богословие»).
Первоматерия представляется как «универсальная субстанция», «чистая возможность» и «абсолютно неразличимая и недифференцированная потенциальность» (Р. Генон). Вот из ее-то потенциальности и сотворены все «вещи» мира, перешедшие из возможности в реальность. Вообще же, в первоматерии заключена возможность абсолютно всего качественно определенного.
Именно это и позволяет говорить о некотором сходстве первоматерии с Абсолютом. (У язычников материя в виде до-космического Океана есть нечто совечное богам.) В известном смысле, Первоматерия — это некий «низший абсолют», являющийся зеркальной противоположностью Абсолюта.
Нужен этот «абсолют» для того, чтобы человек имел возможность выбора. Не будь внутри нас некоего «абсолютного» дна — и мы не имели бы возможности двигаться от Бога в противоположную сторону. Но, не имея такой возможности, человек был бы обречен двигаться только к Богу, выступая как некая безвольная марионетка.
Имея возможность выбора, человек может обратить ее во зло. Собственно говоря, зло и есть движение к небытию (оно же — недобытие, оно же — не-сущее). Св. Григорий Нисский писал: «...Ум, уклонившись от стремления к истинному добру, обратился к не-сущему, признав, по лукавому внушению обольстителя и изобретателя зла, добром противоположное добру...»
Из всего этого логичным было бы предположить, что силы зла (подрывные силы) должны быть устремлены именно к меональному небытию, к хаосу, к первоматерии. Судя по всему, эти силы воспринимают дно онтологии как источник могущества, который способен дать власть над миром и, более того, открыть двери в иные измерения. И тут уже налицо магическое взаимодействие с первоматерией, которое, само собой, происходит при активном участии инфернальных сущностей.
Именно эта магия и сообщает могущество пресловутым «акулам капитала». «Невидимая рука рынка» действует в результате применения магических практик, которые воздействуют на воды изначального хаоса. Показательно, что сам капитал с его ликвидностью, символически ближе именно к стихии воды. Показателен и образ капитала, переливающегося из одной точки мира в другую; капитала, размывающего национальные границы.
Кстати, не случайно капитализм создавался усилиями «морских» сообществ. Еще К. Шмит указывал на связь капитализма и морской стихии. История демонстрирует эту связь со всей очевидностью: Венеция, Голландия, Англия и США — все эти оплоты торгового строя теснейшим образом связаны с морской экспансией и морской торговлей. В то же время континентальная Россия упорно сопротивлялась капитализму на протяжении всей своей истории. Она позднее, чем какие-либо другие европейские страны пошла по пути капитализации, причем довольно-таки быстро свернула с него в 1917 году.
Итак, напрашивается только один вывод. Капитал, «воплощающийся в капиталисте», есть результат магического взаимодействия с небытием. Иначе говоря, капитал есть символ небытия и его экспансия в нашем, плотно-вещественном мире. В более же широком смысле, небытие это и есть капитал, ведь символ реально содержит в себе символизируемое, хотя и не тождественен ему. При этом сам капитал представляет собой некий реально существующий уровень материи, который находится на периферии нашего мира, и который возник в результате длительных магических экспериментов по воздействию на небытие. Этот уровень невидим, что придает накоплению капитала характер своего рода «духовного делания». При этом биржи, заводы, банки, деньги и т. д. являются некими индикаторами, показывающими, насколько глубоко тот или иной магнат погрузился в реальность самого низшего уровня материи. И показательно, что чем большим ресурсом располагает магнат, тем более он от него зависит. Человеческая личность, какой бы одаренной она ни была, имеет некие пределы. Рано или поздно наступает момент, когда объем накопленного возрастает настолько, что личность теряет возможность контролировать свою же собственность. И тогда богатство подчиняет себе личность, растворяет ее в небытийном хаосе капитала. Сам капитал становится в некотором роде разумным — подобно тому, как бывает «разумным» компьютер. А капиталист становится в некотором роде компьютером, который «просчитывает» дальнейшую стратегию накопления. Это и есть та одержимость капиталом, о которой писал Маркс. Вот почему необходимо ограничение капиталов. И в этом требовании нет ничего специфически левацкого — напротив, оно основано на типично традиционном представлении об ограниченности человеческого. Один человек не может брать на себя непомерный груз контроля над гигантскими ресурсами. (В связи с этим уместно провести разграничение между «предпринимателем» и «капиталистом». Первый сам владеет собственностью, в то время как второй не только владеет ею, но и подчиняется ей).
Хотя тут есть свое исключение, которое делается для Царя. В традиционной оптике Царь символизирует Бога и является Его наместником на земле. Поэтому он реально может управлять огромными территориями и владеть несметным богатствами, сохраняя в то же время свою самостоятельность. И в качестве единственного субъекта господства Царь ограничивает власть и собственность всех остальных — для общей пользы. Понятно, что магнаты, одержимые капиталом, стремятся ликвидировать или ограничить власть Царя, заняв его место. И если Царь является носителем высших влияний, то плутократы проводят влияния низшие. (При этом имеет место некая пародия на Царя. Часто воротил крупного бизнеса именуют «королями» — нефти, угля и стали и т. д. Говорят и о коммерческих «династиях»).
Аскеты наоборот
Разумеется, мы далеки от мысли приписывать капиталу и его адептам творческую активность, равную Божественной. Творить «вещи» непосредственно из первоматерии способен лишь Творец. Однако же маги капитала способны получать из взаимодействия с небытием некую важную информацию, дающую им преимущество перед конкурентами-«профанами». Более того, можно оказывать воздействие на других людей.
Выше мы представили небытие как дно онтологии. Но его можно сравнить и с онтологической периферией. Первоматерия «находится» во всех вещах мира. Поэтому, проникая туда мысленно, можно смотреть на эти вещи с их, так сказать, изнаночной стороны. А можно и каким-то образом воздействовать на них — получая информацию или подчиняя волю человека, незащищенного свыше, открытого для магии.
Конечно, полная проницаемость здесь недостижима, но многое увидеть можно. И не только увидеть, но и предугадать, и даже воздействовать. Не исключено, что наиболее продвинутые адепты магии капитала способны даже преодолевать определенное пространство, используя изнаночные «коридоры». Вот, что сообщается в своде «Джон Рокфеллер (John D. Rockefeller). Страницы биографии» : «Рокфеллер отличался феноменальной грубостью по отношению к сотрудникам. Подчиненные его смертельно боялись. Ужас, который он внушал, носил мистический характер — его собственный секретарь уверял, что никогда не видел, как Рокфеллер входит и выходит из здания компании». (К слову, в фантастической литературе часто описывают космические перелеты, осуществляемые через некое «подпространство»).
«Акул капитализма» частенько представляют этакими сверхчеловеками, которыми скопили свои капиталы в результате напряженного труда и гениальных догадок. Это, вне всякого сомнения, всего лишь реклама. На самом деле, головокружительные взлеты магнатов нельзя объяснить рационально и вне мистического подтекста. Опять-таки, обратимся к биографии Рокфеллера: «26 сентября фирма «Хьюитт энд Таттл» взяла его на работу помощником бухгалтера — этот день Рокфеллер будет отмечать как свое второе рождение. То, что первую зарплату ему выдали лишь через четыре месяца, не имело ни малейшего значения — его пустили в сияющий мир бизнеса, и он бодро зашагал к заветным ста тысячам долларов. Джон Рокфеллер вел себя так, как мог бы вести влюбленный: казалось, что тихий бухгалтер находится в состоянии эротического безумства. В порыве страсти он дико кричит в ухо мирно работающему коллеге: «Я обречен стать богатым!» Бедняга шарахается в сторону, и вовремя — ликующий вопль повторяется еще два раза… Рокфеллеру повезло — южные штаты объявили о выходе из Союза, и началась гражданская война. Федеральному правительству понадобились сотни тысяч мундиров и винтовок, миллионы патронов, горы вяленого мяса, сахара, табака и галет. Наступил золотой век спекуляции, и Рокфеллер, ставший совладельцем брокерской фирмы со стартовым капиталом $ 4000, сделал неплохие деньги». (Слова о «втором рождении» — это не метафора. «Второе рождение» означает некую инициацию, посвящение в какие-то учения и обретение иного бытийного статуса).
Очевидно, что это миф. Простой и тихий бухгалтер способен стать миллионером с такой вот скоростью благодаря своей личной энергии и благоприятному стечению обстоятельств? Нет, поверить этому решительно невозможно. Здесь неуместно какое-то рациональное объяснение, здесь налицо некое чудо.
Не менее загадочны и обстоятельства возникновения могущественной коммерческой династии Ротшильдов. «В 1775 году двадцатилетний Мейер Ротшильд открыл собственное дело по торговле антиквариатом и медалями, — сообщают С. Кугушев и М. Калашников. — И сразу же оказался в самых доверительных отношениях с наследным принцем Вильгельмом — будущим курфюрстом Гессенским Вильгельмом Первым. Как пишет Генрих Шнее, именно торговля монетами сблизила Мейера с его высоким патроном. И тут возникает сразу несколько вопросов. Как мог еврей из бедной семьи познакомиться с будущим курфюрстом? И что за монеты он смог предложить в коллекцию принца, чтобы сразу покорить Вильгельма, стать для него, если не другом, то близким товарищем? И откуда скромный юноша из гетто взял столь редкие монеты? Конечно, можно списать все, вслед за Шнее, на ум, трудолюбие и поворотливость Ротшильда. Но таких в еврейской среде Германии было ой как много. А Ротшильд состоялся только один». («Третий проект: точка перехода»).
И нечто совсем уж непонятное произошло с сыновьями Ротшильда: «Несмотря на то, что номинальным главой семейства выступал Амшель (во Франкфурте), реальным лидером клана быстро стал Натан, основавший Ротшильд-банк в Лондоне. Здесь-то и кроется самое удивительное. Натан приехал в Англию в 1798-м и занялся скупкой товаров для нужд отцовского бизнеса. В 1804-м он создает существующий по сию пору банк «Натан Мейер Ротшильд и сыновья». А уже через несколько лет берет на себя операции по финансированию и снабжению английской армии Веллингтона в Испании, ведущей войну против наполеоновских войск. Самое поразительное — он ведет их через своего брата Джеймса и его банк в Париже! И совсем невероятное заключается в том, что все это было известно наполеоновским властям, но они не оказали никакого противодействия семейке! А ведь что стоило могущественному императору прихлопнуть парижский филиал Ротшильдов, аки муху!.. Здесь впору говорить либо о мистике, либо о помешательстве великого полководца» («Третий проект: точка перехода»).
Да, безусловно, речь идет именно о мистике. Точнее сказать — о магии, которая может сделать безумцами и самих умных людей — если только они отвернулись от Бога и потеряли защиту свыше. То же самое безумие охватило и Гитлера, допустившего войну на два фронта. Не случайно же фюрера называют «бесноватым» — он явно вел себя как одержимый. И подобно Наполеону, наци номер один также заигрывал с мировой плутократией, думая использовать ее в своих интересах. На самом же деле нацистский лидер открылся для магического влияния и повел Германию в пропасть.
Рокфеллеры и Ротшильды творили некое чудо, позволившее им подняться на самую вершину финансовой пирамиды мира. Само собой, тут имеется в виду магическое чудо низшего порядка, которое отлично от чуда Божественного. Маги капитала идут путем контр-инициации, пародируя религиозные практики, в том числе и аскезу. Вот как вел себя Рокфеллер в самом начале своей бизнес-карьеры: «Рокфеллер не пьет (даже кофе!) и не курит, не ходит на танцы и в театр, зато получает острое наслаждение от вида чека на четыре тысячи долларов — он все время вынимает его из сейфа и рассматривает снова и снова. Девушки зовут его на свидания, а молодой клерк отвечает, что может встречаться с ними только в церкви: он ощущает себя избранником Божьим, и соблазны плоти его не волнуют».
В процессе такой вот инициации «навыворот» (контр-инициации) происходит продвижение человека к недобытию. И оно сопровождается воистину чудовищными трансформациями — прежде всего, на внутреннем, душевном уровне. Но эти трансформации проявляются и на уровне внешнем, телесном. Вот, опять-таки, пример из биографии Рокфеллера: «Под конец жизни он стал похож на людоеда. Рокфеллер захворал алопецией, и у него выпали все волосы на теле. Без бровей, ресниц и усов он стал по-настоящему страшен: окружающие шарахались — казалось, что им навстречу шагает смерть».
Конечно, было бы неверным сводить все к магии. Действуя на иррациональном уровне, плутократы успешно задействуют и вполне рациональные рычаги. Вот только и здесь все упирается не в «деловую сметку», «свободную конкуренцию» и прочие мифы капитализма. Как раз наоборот, капитализм делает главную ставку на такие механизмы, которые нельзя отнести к рыночным. Известный американский социолог И. Валлерстайн утверждает: «Свободного рынка никогда не существовало и не могло существовать в рамках капиталистического мира экономики. Гипотетический свободный рынок – интеллектуальная конструкция, выполняющая такую же интеллектуальную функцию, как и понятие движения без трения, функцию стандарта, сравнением с которым измеряют степень отклонения. Капиталисты скорее стремятся максимизировать прибыль на мировом рынке, используя повсюду, где это только выгодно и где они в состоянии создать их, легальные монополии и/или иные формы ограничения торговли». Исследователь А. Ваджра, цитируя этот отрывок, весьма уместно обращает внимание на довольно-таки откровенное признание Д. Д. Рокфеллера: «Конкуренция – это грех». А далее Ваджра приводит пояснение этой мысли, сделанное конспирологом Э. Саттоном: «Старый Джон Рокфеллер и его собратья, капиталисты XX века, были убеждены в абсолютной истине: ни одно большое состояние не могло быть создано по беспристрастным правилам leissez-faire. Единственно верный путь к достижению крупного состояния – монополия, вытесняйте конкурентов, уменьшайте конкуренцию, уничтожайте leissez-faire и, прежде всего, добивайтесь государственной защиты вашего производства, используя податливых политиков и государственное регулирование. Этот путь дает огромную монополию, а законная монополия всегда ведет к богатству» («Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии»).
Что же касается свободного предпринимательства, то оно возможно только на определенном уровне, когда владелец адекватен своей собственности и действительно способен управлять ей — без магии и без монополий.
Магия Капитала. Часть II

Капитализм произрастает из рынка, товарно-денежных отношений. Это очень тревожная и опасная сфера человеческой деятельности, которая представляет собой периферию плотно-вещественного мира. Любой участник рыночного обмена как бы находится в пограничном районе, причем речь идет о границе с небытием
Часть I
От оберега — к идолу
Капитализм произрастает из рынка, товарно-денежных отношений. Это очень тревожная и опасная сфера человеческой деятельности, которая представляет собой периферию плотно-вещественного мира. Любой участник рыночного обмена как бы находится в пограничном районе, причем речь идет о границе с небытием. Здесь очень легко переступить черту и попасть под магическое очарование первозданной бездны, вобрать в себя ничтожащий хаос. Сама рыночная периферия весьма активна — в силу того, что является проводником хаоса. Более того, стараниями разного рода магов она приобретает черты центра земного бытия и выдается за таковой. К примеру, экономический детерминизм, общий для либерализма и коммунизма, направлен именно на то, чтобы выдать периферию за центр. В то же время сторонники Традиции ставят во главу угла не экономику с ее неизбежной фиксацией на обмене, но именно политику с ее фиксацией на власти. С точки зрения правого, традиционалиста — власть есть нечто неизменное, передающееся из рода в род — по наследству (монархический принцип). В то же время для сторонника Модерна (либерала или марксиста) власть выступает как политическое продолжение рынка и обмена. Отсюда и требование постоянной смены носителей власти.
Рынок и присущий ему обмен принципиально неустранимы, ибо они (так же, как смерть, например) выражают поврежденное состояние этого мира. Люди отчуждены друг от друга, вот почему они вынуждены вступать в отношения обмена. При этом становится очевидным состояние отчуждения от Творца, которое и символизирует сам обмен.
Взять, к примеру, самый простейший, натуральный обмен — скажем, обмен яблока на гвоздь. Некто ковал гвоздь, а другой некто выращивал яблоко. Оба они в процессе обмена прощаются со своим творением, отчуждают его от себя. То есть, даже в этом случае происходит символическое отчуждение творения от Творца.
Но и это еще не все. Для каждого участника обмена качественная особенность вещи — «самобытность» яблока и гвоздя — перестает быть чем-то важным само по себе. Важным становится то, что находится по ту сторону самых разных качеств, что как бы все уравнивает и делает подвластным обмену. Иными словами, на первый план выходит количество.
Но абстрактное количество нуждается в некоей конкретизации, для чего и потребны деньги, которые становятся его зримым и материальным символом. В древности денежное обращение выполняло, прежде всего, сакральные функции. «Изначально… деньги, вернее монеты – традиционный предмет, используемый в сакральных ритуалах, чья символика восходит к мандале, магическому кругу, — пишет О.В. Фомин. — … В Индии металлические пластинки с нанесенными на них сакральными знаками – так называемые янтры — до сих пор используются для концентрации сознания. В Древней Греции монета – «проходной билет» на Элевсинские мистерии… Никакой экономической функции в первоначальном бытовании монеты мы решительно не обнаруживаем… Слияние сакральной функции с экономической, по всей видимости, обусловлено холистической интенцией, стремившейся все подчинить сакральному, все вовлечь в его сферу…» («Денница-капитал и его отчуждение»).
От себя добавим, что в традиционном обществе деньги рассматривались как некий оберег, защищающий человека от экспансии небытия. Отсюда и круглая форма монеты, ведь окружность — это обережная граница. (Достаточно вспомнить Хому Брута, рисующего круг мелом.) Монета указывала человеку на то, что обмен ограничен (круг — граница), и его нельзя возводить в абсолют [1].
В современном обществе деньги перестают быть оберегом. Сначала они становятся бумагой, что уже есть проявление некоего утончения, виртуализации (как формы идеализации). Потом возникают «виртуальные деньги», которые уже есть практически полная абстракция. Таким образом, обмен конкретных вещей воспринимается как некое таинство, которое воплощается в чем-то «духовном». Деньги воспринимаются как незримые, «духовные», «ангелические» сущности, выступающие посредником между божественным капиталом и людьми. А на зримом своем уровне (банкноты, монеты, карточки и т. д.) они являются совокупностью идолов, обильно смазанных кровью.
Равенство как орудие небытия
Важнейшим, если не центральным, моментом магии Капитала является эгалитаризм. Жрецам накопления нужно свести все вещи к одному знаменателю — с тем, чтобы обосновать возможность всеобщего и тотального обмена. Именно с этой целью на рынок идей была брошена идея политического равенства, которая увлекла за собой столько наивных мечтателей. Эгалитаристы заявили о том, что все люди равны, а, следовательно, все они могут решать важнейшие политические вопросы, связанные с управлением целыми государствами. Тем самым признавалась возможность и необходимость менять власть, ведь ее носители равны друг другу, и никто из них не обладает какими-либо исключительными отличиями. Сама смена нужна и для того, чтобы еще раз подчеркнуть главенство обмена и облегчить накопление капитала. На демократическом Западе выборы, в ходе которых и происходит смена власти, устроены так, что требуют огромных денежных затрат. Поэтому и победить на них могут только ставленники Капитала.
Возникает вопрос: но если все вещи равны и могут быть сведены к одному общему знаменателю, то чем же является этот самый знаменатель? Здесь все очевидно. Достаточно предположить (чисто гипотетически), что «вещи» абсолютно равны друг другу, не отличаясь ничем. Тогда они должны совпадать в одной точке пространства и в одной точке времени, так как различия в месторасположении и длительности есть важнейшие проявления неравенства одного другому. Но в этом случае все «вещи» должны быть сведены к одной, существовать как нечто одно. Причем это одно не может иметь и внутренних различий, ведь тогда будет существовать неравенство целого и части, а также — одной части и другой. Итак, перед наблюдателем возникает нечто сугубо единственное и лишенное какой-либо структурности. Проще говоря — небытие.
Таким образом, эгалитаризм утверждает первенство небытия (недобытия), которое выступает божеством плутократов. Именно ему и уподобляется общество Модерна, внутри которого происходит ликвидация всех качественных различий. Начальным этапом этой ликвидации является упразднение сословий, региональных ассоциаций, ремесленных цехов и других институтов, обеспечивающих многообразие внутри наций. На место человека Традиции, принадлежавшего сразу же к нескольким социокультурным мирам, становится человек Модерна, который живет в одномерном, плоском мире тотального количества. Смешение различных социально-психологических типов ведет к образованию однородного общества, в котором все чрезвычайно похожи друг на друга — право-субъектностью и стилем жизни. При этом социальное смешение неотвратимо ведет к смешению этническому, ведь нация, ставшая однородной внутри себя, теряет «чувство дистанции» вообще и легко расстается со своими отличительными признаками. Более того, «на повестку дня» встает половое смешение. Таким образом, маги Капитала ведут в небытие целые социальные и национальные коллективы.
Эгалитаризм против эгалитаризма
Между тем надо иметь в виду, что эгалитаризм эгалитаризму рознь. Одно дело — либеральное равенство и совсем другое — социалистическое уравнение. Возьмем, к примеру, коммунистов. Как радикальные и честные сторонники Модерна, они требуют дополнить политическое равенство равенством социально-экономическим. Но это совершенно не входит в планы магов Капитала. Отрицая политическое неравенство, они стоят за неравенство экономическое, которое затрагивает сферу количества. Им нужно, чтобы капитал сосредотачивался в нескольких, немногочисленных центрах [2]. Тогда он сильнее «выражает» хаос и надежнее подчиняет своих же собственных хозяев. Социализм же при своем возникновении потребовал ограничить концентрацию капитала и даже обобществить сам капитал. А это было невыполнимо без ограничения прав собственников — в том числе, и политических.
Классик русского традиционализма К. Н. Леонтьев утверждал, что коммунистические порывы будут нарастать «пока не ограничат надолго прямыми узаконениями и всевозможными побочными влияниями как чрезмерную свободу разрастания подвижных капиталов, так и другую, тоже чрезмерную свободу обращения с главной недвижимой собственностью — с землею, т. е. свободу, данную теперь всякому или почти всякому продавать и покупать, накоплять и дробить поземельную собственность. Коммунизм, думая достигнуть полного равенства и совершенной неподвижности путем предварительного разрушения, должен неизбежно, путем борьбы своей с капиталом и попеременных побед и поражений привести, с одной стороны, действительно к значительно меньшей экономической неравномерности, к сравнительно большему противу нынешнего экономическому уравнению, с другой же, к несравненно большему противу теперешнего неравенству юридическому, ибо вся история XIX века, освещенная с этой стороны, и состояла именно в том, что по мере возрастания равенства гражданского, юридического и политического увеличивалось все больше и больше неравенство экономическое и чем больше приучается бедный нашего времени сознавать свои гражданские права, тем громче протестует он противу чисто фактического властительства капитала, никакими преданиями, никаким мистическим началом не оправданного. Коммунизм в своих буйных стремлениях к идеалу неподвижного равенства должен рядом различных сочетаний с другими началами привести постепенно, с одной стороны, к меньшей подвижности капитала и собственности, с другой — к новому юридическому неравенству, к новым привилегиям, к стеснениям личной свободы и принудительным корпоративным группам, законами резко очерченным, вероятно даже, к новым формам личного рабства или закрепощения…» («Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения»).
То есть в политическом плане социалисты выступали как бессознательные (по большей части) противники западной, либеральной демократии. В то же самое время они стремились соединить несоединимое — социальное равенство и политическую демократию. Отсюда и термин — «социал-демократия», которым пользовались и пользуются многие сторонники социализма. В конечном итоге, большинство социалистов выбрало демократию, что привело к фактическому отказу от социализма в пользу либерализма (в его левой, социал-реформистской версии).
Тем не менее, пророчество Леонтьева сбылось в России, слабо затронутой развитием капитализма. Здесь победа коммунистов-радикалов (большевиков) привела к построению сталинского «военно-феодального» социализма, что надолго затянуло процесс образования мировой торговой республики. (Сегодня этот процесс именуется глобализацией). Экономический эгалитаризм ударил по эгалитаризму политическому, и змея Модерна больно укусила себя за хвост.
Эгалитаризм без эгалитаризма
Правым также придется взять на вооружение экономический эгалитаризм, если только они хотят сделать что-то серьезное, а не «заниматься консерватизмом». В области политики (а это область, прежде всего, качества) необходимо автократическое и аристократическое неравенство. А в сфере экономики (как в сфере, преимущественно, количественной) потребно именно что равенство. Конечно, речь идет о равенстве приблизительном (политический эгалитаризм тоже весьма приблизителен и заключается, скорее в равенстве возможностей). И уж, само собой, нет и речи ни о какой уравниловке в плане доходов. Необходимо не только обобществить крупный капитал, но и децентрализовать его, создав совокупность небольших общин (артелей), находящихся в собственности трудовых коллективов. В СССР коммунисты не столько обобществили капитал, сколько огосударствили его, сосредоточив гигантские промышленные ресурсы в руках крупных бюрократических структур. (Отсюда, кстати, и та легкость, с которой произошла либеральная революция 1991 года, приведшая к беззастенчивому и крупномасштабному «распилу» общенародной собственности.) Иными словами, в вопросе об организации собственности, коммунисты действовали примерно так же, как и капиталисты.
Впрочем, это было во многом обусловлено требованием форсированной индустриализации, которая предполагала сосредоточение ресурсов в нескольких «прорывных» центрах. Индустриализм, который есть порождение капитализма, еще не был исчерпан, вот почему он требовал типично капиталистических форм организации. Сегодня же, в условиях вызревания постиндустриального (информационного) общества, возникла уникальная возможность перехода к совсем иной модели организации промышленного производства. Автоматизация позволит производить гигантскую по объему работу, имея в распоряжении небольшой коллектив тружеников, которые в то же время являются собственниками всего предприятия. Современная экономика характеризуется весьма драматическим сосуществованием гигантских, разветвленных промышленно-финансовых структур и множества мелких (средних) предприятий. Социально-экономический эгалитаризм, сопряженный с мощнейшим рывком в области научно-технического развития, станет таким порядком, при котором взаимодействовать будет множество примерно равных (по объему) мелких общин-предприятий [3]. А автократия (самодержавная монархия), прямо вытекающая из политического неравенства, будет всемерно сдерживать поползновения различных протолигархов, пытающихся захватить собственность трудящихся [4]. По сути, эгалитаризм в рамках такой модели перестает быть эгалитаризмом, но становится условием, необходимым для осуществления политического неравенства.
Возникает вопрос о судьбе частной собственности — не поступят ли с ней по-коммунистически? Разумеется, коммунистическое отрицание частника не нужно и вредно. В условиях политической автократии, экономического эгалитаризма и постиндустриальной децентрализации мелкая трудовая частная собственность сохранится и будет практически неотличима от мелкой коллективной. Иными словами, произойдет не отмена частной собственности, но ее «снятие» — интеграция в собственность общественную (без потери самостоятельности).
При этом экономика станет во многом натуральной (естественной), то есть ориентированной на потребление самими же производителями. Научно-техническое развитие, свободное от плутократических оков, позволит производить множество нужных вещей, так сказать, на дому. Один только синтезатор пищи сделает возможным существенно сократить сферу обмена. Что же до производства, то оно станет производством не столько товаров, сколько идей, образов и смыслов.
Часть III
[1] Восточные славяне верили, что если в рот умершему оборотню не положить монету, то он станет упырем. Сам же оборотень, как очевидно, есть один из наиболее зловещих символов тотального обмена — в процессе оборотничества человек превращается в животное, и наоборот. В результате он становится чем-то средним между человеком и животным. Вампир же заходит еще дальше — он становится мертвецом, а потом возвращается из мира в мертвых — как не-живое и не-мертвое (обменивая смерть на жизнь). Капитализм как раз и основан на оборотничестве и вампиризме. Маги Капитала стремятся обратить все в товар, подлежащий обмену, и они же наделяют мертвые богатства и средства производства чертами живого существа. При этом капитализм относится к окружающей реальности как к своей жертве, из которой надо высосать как можно больше жизненных соков.
[2] Процесс концентрации капитала сопровождается его обезличиванием и порабощением самих владельцев. «На протяжении столетий олигархические династии, как некие жреческие касты, преданно служат своим богам – фондам, — пишет А. Ваджра. — А так как деньги можно накапливать бесконечно, то для этих семей служение фондам становится смыслом жизни, причем на протяжении целого ряда поколений. Таким образом, эти родовые кланы становятся живыми придатками фондов. Как говорит американский экономист и общественный деятель Линдон Ларуш: «Семья уже не владеет реально фондом. Фонд владеет семьей, как, например, в случае семьи Тюрн унд Такис в Европе. Это фонд, а принц — всего лишь наследник фондов. Вы можете наблюдать это во всем мире: корпорации, богатые семьи создают фонды. Например, семья Рокфеллеров. У нее нет больших денег. Есть миллионы, но не миллиарды. Миллиарды заключены в фондах. Таким образом, мы имеем здесь безжизненную коллекцию мертвых душ» («Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии»).
[3] К слову, на Западе уже хорошо известен феномен «виртуальных корпораций», которые представляют собой коллективы собственников-сотрудников. Их креативность настолько высока, что они не зависят от рыночной конъюнктуры, но, напротив, во многом ее же и формируют.
[4] Коммунисты, как люди Модерна, декларировали свою приверженность демократии. На практике это выразилось в так называемой «коллегиальности», которая, при Хрущеве и Брежневе, была властью различных — партийных, ведомственных и т. д. — кланов. (Отсюда и разоблачение сталинского вождизма и культа личности). Когда же эти кланы окрепли, то они сбросили маску коммунистов-социалистов — под разговор о демократизации.
Александр Елисеев
http://www.pravaya.ru/look/17563
П.С.: Позволю себе комментарий к статье :
Неявный "бог" Запада - это иудейский Золотой Телец, навязанный Западу и принимаемый им. Золотой Телец - даже не язычество, а саддукейский атеизм, неизбежно ведущий к магическому оккультному сатанизму. Капитализм как диктатура посредников - очень верное определение. И ещё капитализм можно определить как антихристианство, ибо он насквозь пронизан духом ростовщичества и братоненавидения. "Мiровое правительство" не только возможно, но оно давно существует и действует, как явствует из протокола №9 Базельского сионистского конгресса 1897ггода.

"Богатство - это хорошо!" Послушайте и посмотрите на продукт материалистической доктрины иудаизма у светских евреев(как говорится комментарии излишни) :
http://www.youtube.com/watch?v=IBJjJBTQPaQ&feature=related
Вот так овладел дьявол умами и душами "бесплодной смоковницы". Они, как выяснилось, несут "благотворительную миссию", контролируя жизнь на земле. О как... Я вижу абсолютное духовное оскудение наряду с религиозной безграмотностью в денежном рабстве у сатанины. И этой идеологией, этим мировозрением они заразили почти весь мiр с ними согласных и им помогающих либерал-демократов и прочих богоборческих вольнодумцев - мечтателей-космополитов-универсалистов. Уверен, этот представитель даже одной заповеди из той же Торы не знает, не то что исполняет, как не знает он и никогда не знал Бога Якова и Абраама, впрочем как большинство из них, забывших и потерявших духовное наследие в изкривлённой трактовке Св.Писания фариссейскими и саддукейскими сектантами-книжниками времён Христа. Поклонения кому следовало ожидать? Конечно же дьяволу.