Вера Михайловна Инбер - русская поэтесса.
Родилась 28 июня (10 июля) 1890 в Одессе. Окончив гимназию, училась на историко-филологическом факультете одесских Высших женских курсов. В годы учебы публиковала стихи √ сначала в одесских газетах (1910), затем в журнале ╚Солнце России╩ (1912). Первая книга стихов Печальное вино вышла в 1914 в Париже.
Вернувшись в 1914 в Одессу, читала стихи на поэтических вечерах, печаталась в местных газетах и альманахах ╚Весенний салон поэтов╩ и ╚Скрижаль╩, пробовала силы как актриса и писала для театра.
Вторая книга стихов Горькая услада вышла в 1917 в Петрограде. В 1922, издав в Одессе поэтическую книгу Бренные слова, Инбер переехала в Москву, где начала сотрудничать с журналами ╚Огонек╩, ╚Красная нива╩ и др. Входила в созданную поэтом И.Сельвинским группу ЛЦК (Литературный центр конструктивистов), воплощая в своем поэтическом творчестве основные эстетические принципы конструктивизма: тактовый стих, локальный метод (прием, при котором главным является функциональное значение рифмуемых слов) и др. К середине 1920-х годов относятся первые прозаические опыты В. Инбер, отмеченные дневниковой непосредственностью. Так, повесть ╚Место под солнцем╩ (1928) была написана под впечатлением от агитполета по Поволжью и Прикамью. Поездке за границу посвящена книга очерков Америка в Париже (1928).
Журналистская работа не мешала Инбер постоянно выпускать поэтические сборники: ╚Цель и путь╩ (1925), ╚Мальчик с веснушками╩ (1926), ╚Сыну, которого нет╩ (1927), ╚Избранные стихи╩ (1933) и др. Некоторые ее стихотворные произведения (╚Весна в Самарканде╩, ╚Путевой дневник╩, 1940 и др.) также были написаны в жанре путевого дневника. Инбер написала также комедию в стихах Союз матерей (1938), историческую поэму ╚Овидий╩ (1939), тексты либретто для опер Д.Верди ╚Травиата╩ и Р.Планкета ╚Корневильские колокола╩. Некоторые свои произведения подписывала псевдонимами Старый Джон и Гусь Хрустальный.
Во время блокады Инбер оставалась в Ленинграде, где ее муж работал директором 1-го Медицинского института. Ленинградская блокада стала главной темой ее творчества в годы войны. Она воплощена в стихотворениях Трамвай идет на фронт, Заботливая женская рука и др., а также в ленинградском дневнике ╚Почти три года╩ (1946). Инбер выступала по радио, публиковала стихи и статьи в периодической печати, выступала в воинских частях и на заводах. Проникнутая пафосом борьбы с фашизмом поэма о блокаде ╚Пулковский меридиан╩ (1941√1943) была удостоена Государственной премии. Ленинградской теме посвящены и написанные в годы войны книги ╚Душа Ленинграда╩, ╚О ленинградских детях╩, ╚О Ленинграде╩.
После войны Инбер продолжала работать в освоенных ею жанрах. Она публиковала путевые очерки (Три недели в Иране, 1946, и др.), стихотворные сборники (Путь воды, 1951, и др.). Книга ╚Как я была маленькая╩ (1954) стала классикой советской литературы для детей. Писательница продолжала создавать произведения, востребованные властью и обществом, √ например книгу о Ленине ╚Апрель╩ (1960).
Новым в творчестве Инбер в конце 1950-х √ начале 1960-х годов стало обращение к мемуарному жанру, в котором написаны книги ╚Вдохновение и мастерство╩ (1957), ╚Страницы дней перебирая╩... (1967), воспоминания о М.Рыльском и А.Толстом. Инбер занималась переводами с украинского (Т.Шевченко, Рыльский и др.), переводила Ш.Петефи, Я.Райниса, И.Бехера, П.Элюара и др.
До последних лет жизни Инбер входила в руководящие органы Союза писателей, в редколлегию журнала ╚Знамя╩.
Умерла Инбер в Москве 11 ноября 1972.

СЕТТЕР ДЖЕК
Собачье сердце устроено так:
Полюбило - значит, навек!
Был славный малый и не дурак
Ирландский сеттер Джек.
Как полагается, был он рыж,
По лапам оброс бахромой,
Коты и кошки окрестных крыш
Называли его чумой.
Клеенчатый нос рылся в траве,
Вынюхивал влажный грунт;
Уши висели, как замшевые,
И каждое весило фунт.
Касательно всяких собачьих дел
Совесть была чиста.
Хозяина Джек любил и жалел,
Что нет у него хвоста.
В первый раз на аэродром
Он пришел зимой, в снег.
Хозяин сказал: ╚Не теперь, потом
Полетишь и ты, Джек!╩
Биплан взметнул снежную пыль,
У Джека - ноги врозь:
╚Если это автомобиль,
То как же оно поднялось?╩
Но тут у Джека замер дух:
Хозяин взмыл над людьми.
Джек сказал: ╚Одно из двух -
Останься или возьми!╩
Но его хозяин все выше лез,
Треща, как стрекоза.
Джек смотрел, и вода небес
Заливала ему глаза.
Люди, не заботясь о псе,
Возились у машин.
Джек думал: ╚Зачем все,
Если нужен один?╩
Прошло бесконечно много лет
(По часам пятнадцать минут),
Сел в снег летучий предмет,
Хозяин был снова тут...
Пришли весною. Воздушный причал
Был бессолнечно-сер.
Хозяин надел шлем и сказал:
╚Сядьте и вы, сэр!╩
Джек вздохнул, почесал бок,
Сел, облизнулся, и в путь!
Взглянул вниз и больше не смог,-
Такая напала жуть.
╚Земля бежит от меня так,
Будто я ее съем.
Люди не крупнее собак,
А собак не видно совсем╩.
Хозяин смеется. Джек смущен
И думает: ╚Я свинья:
Если это может он,
Значит, могу и я╩.
После чего спокойнее стал
И, повизгивая слегка,
Только судорожно зевал
И лаял на облака.
Солнце, скрытое до сих пор,
Согрело одно крыло.
Но почему задохнулся мотор?
Но что произошло?
Но почему земля опять
Стала так близка?
Но почему начала дрожать
Кожаная рука?
Ветер свистел, выл, сек
По полным слез глазам.
Хозяин крикнул: ╚Прыгай, Джек,
Потому что... ты видишь сам!╩
Но Джек, припав к нему головой
И сам дрожа весь,
Успел сказать: ╚Господин мой,
Я останусь здесь...╩
На земле уже полумертвый нос
Положил на труп Джек,
И люди сказали: ╚Был пес,
А умер, как человек╩.

СОРОКОНОЖКИ
У сороконожки
Народились крошки.
Что за восхищенье,
Радость без конца!
Дети эти - прямо
Вылитая мама:
То же выраженье
Милого лица.
И стоит пригожий
Дом сороконожий,
Сушатся пеленки,
Жарится пирог,
И стоят в порядке
Тридцать три кроватки,
В каждой по ребенку,
В каждой сорок ног.
Папа с ними в дружбе.
Целый день на службе,
А когда вернется
В теплый уголок,-
Все играют в прятки,
Куклы и лошадки,
Весело смеется
Сам сороконог,
Все растет на свете-
Выросли и дети.
Носится орава
С самого утра.
Мать-сороконожка,
Погрустив немножко,
Говорит: ╚Пора вам
В школу, детвора╩.
Но ходить по школам
Невозможно голым,
Согласился с этим
Папа,- ну и что ж-
Мама же сказала:
╚Сосчитай сначала,
Сколько нашим детям
Надобно калош╩.
Для такой работы
Папа вынул счеты.
╚Тише, дети, тише!
Папа снял сюртук╩.
Если каждой ножке
Нужно по калошке,
То для всех детишек
Сколько ж это штук?
╚Трижды сорок восемь,
Девять переносим,
Это будет двести,
Да один в уме...╩
Захирела печка,
Догорела свечка
Папа с мамой вместе
Счет ведут во тьме.
А когда же солнце
Глянуло в оконце,
Захотелось чаю,
Но сказала мать:
╚Слишком много ножек
У сороконожек.
Я изнемогаю╩.
И пошла гулять.
Видит- в луже тихо
Дремлет аистиха,
Рядом - аистенок
На одной ноге.
Мать сказала плача:
╚Аистам удача-
Вот какой ребенок
Нужен был бы мне!
Слишком много ножек
У сороконожек.
Ноги - это гадость,
Если много ног.
Аист - он хороший,
Он одной калошей
Мамочке на радость
Обойтись бы мог╩.

У ПЕРВОЙ МУХИ ГОЛОВОКРУЖЕНЬЕ...
У первой мухи головокруженье
От длительного сна:
Она лежала зиму без движенья,-
Теперь весна.
Я говорю:- Сударыня, о небо,
Как вы бледны!
Не дать ли вам варенья, или хлеба,
Или воды?
- Благодарю, мне ничего не надо,-
Она в ответ.-
Я не больна, я просто очень рада,
Что вижу свет.
Как тяжко жить зимой на свете сиром,
Как тяжко видеть сны,
Что мухи белые владеют миром,
А мы побеждены.
Но вы смеетесь надо мной? Не надо.-
А я в ответ!
- Я не смеюсь, я просто очень рада,
Что вижу свет.
У первой мухи головокруженье
От длительного сна:
Она лежала зиму без движенья,-
Теперь весна.
Я говорю:- Сударыня, о небо,
Как вы бледны!
Не дать ли вам варенья, или хлеба,
Или воды?
- Благодарю, мне ничего не надо,-
Она в ответ.-
Я не больна, я просто очень рада,
Что вижу свет.
Как тяжко жить зимой на свете сиром,
Как тяжко видеть сны,
Что мухи белые владеют миром,
А мы побеждены.
Но вы смеетесь надо мной? Не надо.-
А я в ответ!
- Я не смеюсь, я просто очень рада,
Что вижу свет.

О МАЛЬЧИКЕ С ВЕСНУШКАМИ
Бывают на свете
Несчастные дети.
Ребенок - ведь он человек.
Веснушек у Боба
Ужасно как много,
И ясно, что это навек.
Ресницы и брови
Краснее моркови,
Глаза, как желток. А лицо -
Сплошная веснушка,
Как будто кукушка
Большое снесла яйцо.
Кто зло, кто без злобы
Смеется над Бобом.
Соседская лошадь - и та,
Впрягаясь в тележку,
Скрывает усмешку
Особым движеньем хвоста.
И Боб, это зная,
Робеет, хотя и
Ни в чем остальных не глупей.
Он первый из школы
Усвоил глаголы
И нрав десятичных дробей.
Ведь как бы иначе
Решал он задачи
Для девочки с ближней скамьи
Для маленькой Дороти
С бантом на вороте,
Из строгой-престрогой семьи.
И Дороти, ради
Ответа в тетради,
Сулит ему дружбу по гроб.
Но после урока
Домой одиноко
Уходит веснушчатый Боб.
И думает: кто же
К нему расположен,
Понятно, из тех, кто не слеп.
Как выбиться в люди,
И как же он будет
Себе зарабатывать хлеб.
И, лежа в постели,
Грустит,- неужели
Он так-таки в цирк не пойдет,
Где звери и маги,
Которые шпаги
Глотают, как мы - бутерброд...
Но как-то на крыше
Прочел он афиши,
Что фирме Дринкоутер и Грей
Нужны для рекламы
Мужчины и дамы
С веснушками, и поскорей.
Пришел он последний.
Все стулья в передней -
Все занято было сплошь, но
Напрасная проба,-
С веснушками Боба
Тягаться им было смешно.
Дринкоутер и Грей
Поглядел из дверей
На Боба и был восхищен.
Другие веснушки
Шепнули друг дружке,
Что, видно, прием прекращен.
Условия были:
Помесячно или
Полдоллара в день и еда
Из лучшей колбасной.
Спросили: ╚Согласны?╩
И Боб им ответил, что да.
И профили Боба
По ниточке строго
В длину разделили, как флаг.
Один для контраста
Намазали пастой,
Другой же оставили так.

И стало понятно,
Что рыжие пятна
Теперь уже снега белей.
╚Леченье приятно,
Образчик бесплатно
На складе Дринкоутер и Грей.
Поверьте успеху!╩
И вот на потеху
Всем людям и всем лошадям,
Решимости полон,
Двухцветный пошел он
По улицам и площадям.
Пускай посторонние
Люди и кони
Смеются. Ему нипочем.
Полдоллара- это
Такая монета,
Что в цирк он пройдет богачом.
Но даже в столице -
Стотысячелицей-
Хотя и не часто, но ведь
Бывают же встречи
Такие, что лечь и -
Немедленно же умереть.
И Боб, как картофель
Отрезавший профиль
И на день продавший купцу,
С тактичной, хорошей
Соседскою лошадью
Встретился мордой к лицу.
И в сторону Бобью
Взглянув исподлобья,
Та лошадь заржала смеясь:
╚Да это не Боб ли?╩
И даже оглобли
Присели от хохота в грязь.
И Боб, уничтоженный,
Обмер до дрожи,
И профиль - не тот, а другой,
Стал розовым очень
От этой пощечины,
Данною честной ногой.
И красный, толкая
Дома и трамваи,
Срывая с одежды плакат
С различными пломбами,
Пестрою бомбой
Влетел он в аптекарский склад.
╚Дринкоутер и Грей!
Пред лицом лошадей
Позорно порочить людей!
Мне денег не надо,
Нужна мне помада!
Прощайте, Дринкоутер и Грей.
Я вынесу стойко
Хоть голод, какой кол-
басою меня ни корми!╩
И с гордой осанкой,
Без денег, но с банкой
Боб вышел и хлопнул дверьми.
Судьба - лотерея:
Дринкоутер и Грея
Скосили плохие дела,
А Бобу не цирк, а
Веснушечья стирка
Гораздо важнее была.
И с этого часа
Он староста класса,
Он ставит спектакли зимой.
И девочку Дороти,
Лучшую в городе,
Он провожает домой.

ВАСЬКА СВИСТ В ПЕРЕПЛЕТЕ
1. Что происходило в пивной
Как ни странно, но вобла была
(И даже довольно долго)
Живой рыбой, которая плыла
Вниз по матушке по Волге.
А горох рос вдоль степных сел
И завитком каждым
Пил дождь, когда он шел,
А не то - умирал от жажды.
Непохожая жизнь у них,
И разно бы надо есть их.
А к пиву во всех пивных
Их подают вместе.
И вобла слушает - поют
О Волге, ее отчизне,
А горох смотрит - люди пьют,
Как сам он пил при жизни.
Воблу ест и горох жует
Васька Свист, молодец и хват.
Черные краги, в петлице Добролет,
Во рту папироса Дукат.
Вдруг гороховый стал ком
В горле у Васьки Свиста:
В картузике с козырьком,
Картиночка, красота -
Вошла, как будто бы отдохнуть
(С нею никто не вошел),
И спокойно так говорит: "Кто-нибудь,
Вытрите мне этот стол".
"Кто-нибудь" в грязном фартуке стол обтер,
Села она у стены.
Васька Свист глядит на нее в упор,
А она хоть бы хны.
На эстраду гитарный спец влез,
Дзинь-дзинькает так и так.
Разносят раков-деликатес:
Сорок копеек рак.
Васька Свист за соседний стол глядит
И, опутан гитарной игрой,
Двух раков берет в кредит,-
Один, между прочим, с икрой.
Васька Свист на вид хотя и прост,
Но он понимает людей.
Он берет рака за алый хвост
И, как розу, подносит ей.
Рвись, гитара, на тонкой ноте.
Васька Свист, любовь тая:
- Отчего ж, говорит, вы не пьете,
Гражданочка вы моя.
И вот за столиком уже двое.
Ах, ручка - живой магнит.
Ах картузик, зачем он так ловко скроен,
Зачем он так крепко сшит.
И вобла, рыбьи глаза сузив,
Слушает час подряд,
Что говорит шерстяной картузик
И что папироса Дукат.
Картузик шепчет: - Решайся сразу.
Ты, видать, таков.
Вырезать стекло алмазом -
Пара пустяков.
Зашибешь, говорит, классно,
Кошельки готовь.
Ты, говорит, возьмешь, говорит, себе, говорит, кассу.
И, говорит, мою, говорит, любовь.
Звенит, рассыпается струнный лад,
Гороховый говорок.
Выходит за дверь папироса Дукат,
И рядом с ней козырек.

2. Что сказал милиционер своему начальнику
Нога шибко болит. За стул
Спасибо, товарищ начальник.
Стою это я на своем посту,
А пост у меня дальний.
Стою в порядке. Свисток в руке.
Происшествий нет. Луна тут.
(В эту пору в березняке
До чего соловьи поют!)
Вдруг вижу: идет с угла
(А я отродясь не пил)
Женщина, в чем мать родила.
На голове кэпи.
Годов, примерно, двадцати.
Ну, думаю, однако...
А она: "Яшенька, не свисти",-
А я, как на грех, Яков.
Голос нежный. Глазища - вот.
Руку, товарищ начальник, жмет,
Девушка - первый сорт.
Эх, думаю, чорт.
Делаю два шага.
Вдруг, слышу, стекло - звяк...
Бросил девку, схватил наган,
Эх, думаю, дурак.
Кинулся за дрова.
Здесь, думаю, где-нибудь.
Он - выстрел. Я два.
Он мне в ногу. Я ему в грудь.
Дело его слабо.
Я же, хоть я и цел,
Виновен в том, что бабу
Я не предусмотрел.

3. Что сказал в больнице дежурный врач
Пульс сто двадцать.
Сердечная сумка задета.
Начнет задыхаться -
Впрыскивайте вот это.
Хоронить еще рано,
Лечить уже поздно.
Огнестрельная рана.
Положенье серьезно.

4. Что сказал перед смертью Васька Свист
Поглядела карым глазом.
"Ты, видать, таков:
Вырезать стекло алмазом -
Пара пустяков".
Что касается бокса -
Я, конечно, на ять
Почему я разлегся,
Когда надо бежать?!
Потихоньку вылазьте,
Не споткнитесь, как я.
Дайте ручку на счастье,
Золотая моя.
Как ее имя?
Кто это?.. Стой!..
Восемь гривен
Я должен в пивной.
Крышка. Убили.
Главное - жжет
В плохой ты, Василий,
Попал переплет...

5. Что было написано в газете
Ограбленье склада (петит),
Обдуманное заране.
Товар найден.
Грабитель убит.
Милиционер ранен.

ВПОЛГОЛОСА
К годовщине Октября
1
Даже для самого красного слова
Не пытаюсь притворяться я.
Наша память - это суровая
Неподкупная организация.
Ведет учет без пера и чернила
Всему, что случилось когда-либо.
Помнит она только то, что было,
А не то, что желали бы.
Например, я хотела бы помнить о том,
Как я в Октябре защищала ревком
С револьвером в простреленной кожанке.
А я, о диван опершись локотком,
Писала стихи на Остоженке.
Я писала лирически-нежным пером.
Я дышала спокойно и ровненько,
Л вокруг, отбиваясь от юнкеров,
Исходили боями Хамовники.
Я хотела бы помнить пороховой
Дым на улице Моховой,
Возле университета.
Чуя смертный полет свинца,
Как боец и жена бойца,
Драться за власть Советов,
Невзирая на хлипкий рост,
Ходить в разведку на Крымский мост.
Но память твердит об одном лишь:
╚Ты этого, друг мой, не помнишь╩.
История шла по стране напрямик,
Был полон значения каждый миг,
Такое не повторится.
А я узнала об этом из книг
Или со слов очевидцев.
А я утопала во дни Октября
В словесном шитье и кройке.
Ну что же! Ошибка не только моя,
Но моей социальной прослойки.
Если б можно было, то я
Перекроила бы наново
Многие дни своего бытия
Закономерно и планово.
Чтоб раз навсегда пробиться сквозь это
Напластование фактов,
Я бы дала объявленье в газету,
Если б позволил редактор:
╚Меняю уютное, светлое, теплое,
Гармоничное прошлое с ванной-
На тесный подвал с золотушными стеклами,
На соседство гармоники пьяной╩.
Меняю. Душевною болью плачу.
Но каждый, конечно, в ответ: ╚Не хочу╩.

2
Пафос мне не свойствен по природе.
Буря жестов. Взвихренные волосы.
У меня, по-моему, выходит
Лучше то, что говорю вполголоса.
И сейчас средь песенного цикла,
Вызванного пафосом торжеств,
К сожаленью, слаб, как я привыкла,
Голос мой. И не широк мой жест.
Но пускай не громко, неужели
Не скажу о том, что, может быть,
Есть и у поэта достиженья,
О которых стоит говорить?
Он (поэт), который с неохотой
Оторвался от былой главы,
Он, который в дни переворота
С революциями был на ╚вы╩,
Он, который, вырванный с размаху
Из своих ненарушимых стен,
Был подвержен страху смерти, страху
Жизни, страху перемен,-
Он теперь, хоть он уже не молод
И осталась жизни только треть,
Меньше ощущает жизни холод
И не так боится умереть.
И ему почти уже неведом
Страх перед последнею межой.
Это есть поэтова победа
Над своей старинною душой.
И, живя и ярче и полнее,
Тот, о ком сейчас я говорю,
Это лучшее, что он имеет,
Отдает сегодня Октябрю.

ДОМОЙ, ДОМОЙ!..
1
Скворец-отец,
Скворчиха-мать
И молодые скворушки
Сидели как-то вечерком
И оправляли перышки.
Склонялись головы берез
Над зеркалом пруда,
Воздушный хоровод стрекоз
Был весел, как всегда.
И белка огненным хвостом
Мелькала в ельнике густом.
╚А не пора ли детям спать?-
Сказал скворец жене.-
Нам надобно потолковать
С тобой наедине╩.
И самый старший из птенцов
Затеял было спор:
╚Хотим и мы в конце концов
Послушать разговор╩.
А младшие за ним: ╚Да, да,
Вот так всегда, вот так всегда╩.
Но мать ответила на то:
╚Мыть лапки, и - в гнездо!╩
Когда утихло все кругом,
Скворец спросил жену:
╚Ты слышала сегодня гром?╩
Жена сказала: ╚Ну?╩ -
╚Так знай, что это не гроза,
А что - я не пойму.
Горят зеленые леса,
Река - и та в дыму.
Взгляни, вон там из-за ветвей,
Уже огонь и дым.
На юг, чтобы спасти детей,
Мы завтра же летим╩.
Жена сказала: ╚Как на юг?
Они же только в школе.
Они под крыльями, мой друг,
Натрут себе мозоли.
Они летали, ну, раз пять
И только до ворот.
Я начала лишь объяснять
Им левый поворот.
Не торопи их, подожди.
Мы полетим на юг,
Когда осенние дожди
Начнут свое тук-тук╩.
И все же утром, будь что будь,
Скворец решил: ╚Пора!╩
Махнула белка: ╚В добрый путь,
Ни пуха ни пера!╩

2
И вот на крылышках своих
Птенцы уже в пути.
Отец подбадривает их:
╚Лети, сынок, лети.
И ничего, что ветер крут.
И море не беда.
Оно - как наш любимый пруд,
Такая же вода.
Смелее, дочка, шире грудь╩.-
╚Ах, папа, нам бы отдохнуть!╩ -
Вмешалась мать:
╚Не плачьте,
Мы отдохнем на мачте.
Снижайтесь. Левый поворот.
Как раз под нами пароход,
Его я узнаю╩.
Но это был военный бот,
Он вел огонь в бою.
Он бил по вражеским судам
Без отдыха и сна,
За ним бурлила по пятам
Горячая волна.
╚Горю, спасайте же меня!╩ -
Вскричал один птенец.
Его лизнул язык огня,
И это был конец.
╚Мой мальчик╩,- зарыдала мать
╚Мой сын╩,- шепнул отец.
И снова л╦тное звено,
В разрывах огневых,
Летит, утратив одного,
Спасая остальных.

3
И, наконец, навстречу им
Раскинулся дугой,
За побережьем золотым
Оазис голубой.
Туда слетелись птицы
Со всех концов земли:
Французские синицы,
Бельгийские щеглы,
Норвежские гагары,
Голландские нырки.
Трещат сорочьи пары,
Воркуют голубки.
Успели отдышаться
От пушек и бойниц.
Глядят - не наглядятся
На здешних райских птиц.
Одна, с жемчужным хохолком,
На розовой ноге,
Вся отразилась целиком
В лазоревой воде.
Другая в воздухе парит,
Готовая нырнуть,
И чистым золотом горит
Оранжевая грудь.
А третья, легкая, как пух,
И синяя, как ночь,
Передразнила этих двух
И улетела прочь.
Плоды, их пряный аромат,
Обилие сластей -
Все это настоящий клад
Для северных гостей.
Но с каждым днем все тише
Их щебет, все слабей.
По черепичной крыше
Тоскует воробей.
Исплакалась сорока,
Что ей невмоготу,
Что ветер тут - сирокко -
Разводит духоту.
Ей зимородок вторит:
╚Я к зною не привык.
И до чего же горек
Мне сахарный тростник╩.
А ласточки-касатки
Летают без посадки,
Все ищут целый день
Колодец и плетень.
И стал благословенный юг
Казаться всем тюрьмой.
Все чаще слышалось вокруг:
╚Хотим домой, домой!╩-
╚Домой, всем хищникам на зло!-
Журавль провозгласил.-
Кто ╚за╩, прошу поднять крыло╩.
И точно ветром их взмело,
Взлетели сотни крыл.

4
И в сторону родных границ,
Дорогою прямой,
Под облаками туча птиц
Легла на курс - домой.
А подмосковные скворцы,
Знакомая семья,
Какие стали молодцы
И дочь и сыновья.
Как им легко одолевать
И ветер и мокреть.
Как чтут они отца и мать,
Успевших постареть.
╚Гляди-ка, мама, вон корабль,
И папа отдохнет╩.-
╚Вниманье,- приказал журавль,
Разведчики, вперед!╩
И донесли кукушки,
Что весел рулевой
И что чехлами пушки
Укрыты с головой.
Противник незаметен,
Повсюду тишина.
И, видимо, на свете
Окончилась война.
И начали садиться
На плотные чехлы:
Французские синицы,
Бельгийские щеглы.
Счастливых щебетаний
И возгласов не счесть.
Щебечут на прощанье
Друг другу обещанье:
╚Напишем. Перья есть!╩
И разлетелся птичий хор
По множеству дорог.
Но долго боевой линкор
Забыть его не мог.
Все слушал, напрягая слух,
Глядел на облака,
И все садился легкий пух
На куртку моряка.

5
Еще стояли холода
Во всей своей красе.
Еще белели провода
Можайского шоссе.
Один подснежник-новичок
Задумал было встать,
Уже приподнял колпачок
И спрятался опять.
В мохнатом инее седом
Столетняя сосна.
И все же где-то подо льдом
Уже журчит весна.
С деревьев белые чепцы
Вот-вот уже спадут.
╚Мы дома,- говорят скворцы,
Мы не замерзнем тут╩.
Летят над зеркалом пруда,
Где отражен рассвет.
А вдруг скворешня занята?
А вдруг скворешни нет?
Но белка голубым хвостом
Махнула в ельнике густом:
╚Привет, друзья, привет!
Как долетели? Как дела?
Я вам квартиру сберегла,
Я там ремонт произвела,
Живите в ней сто лет...╩
Умывшись с головы до ног,
Уселись старики-скворцы
В скворешне на порог,
Сказали: ╚Мы уж не певцы,
А ты вот спой, сынок╩.
Еще застенчивый юнец
Сначала все робел,
Насвистывал. И, наконец,
Настроившись, запел.
О том, какие бы пути
Куда бы ни вели,
Но в целом свете не найти
Милей родной земли.
Он разливался ручейком,
Как будто был апрель,
Как будто маленьким смычком
Выделывая трель.
Она из глубины души
Легко лилась в эфир.
Как эти песни хороши,
И как прекрасен мир!