И шелест, и тяжесть зачитанной книжки.

Двенадцатый час, мы опять засиделись.

Железистый запах молочной отрыжки

Серьёзно и сладко уснувший младенец.

На улице липы под шквалами гнутся,

А тут так легко ничего не бояться.

Двенадцатый час, значит, завтра проснуться

Примерно как в гору на лыжах подняться.

Но книжка, а в книжке о счастье и чём-то,

Что глушит часов монолог равнодушный.

И спит небольшая смешная девчонка,

На щёчке - размашистый след от подушки.

- Ты сделаешь чаю?

- Я сделаю чаю.

Двенадцатый чай. То есть час. Я устала.

Но липы так яростно ветер качает,

- Ты завтра не встанешь.

- Да как-нибудь встану.

Как больно выныривать, воздух глотая,

- Ты новости видел?

- Да, видел. Ответят.

- Смотри, до чего она вся золотая,

Медовая, млечная.

- Снова по детям.

Сгибаются тени, сминая страницы,

Сгибаются липы под шквалами ветра.

Ответят за церкви, площадки, больницы

Никто не сумеет уйти без ответа.

- Ответят?

- Ответят.

- Ты завтра не встанешь.

- Да встану, конечно.

Которую ночь ты

Сидишь и знакомую книжку листаешь,

Из времени прежнего, радости прочной.

Откроешь страницу почти что любую

И смотришь, упрямо на что-то надеясь.

За окнами буря. За стенкой от бури

На ломтике света уснувший младенец.

#світлопереможетемряву

Аня Хайтлина

* * *

Год был отвратный, смрадный и срамной,

Он встал столбом позорным над страной,

Он захлестнул нас тошнотворной жижей,

Год-идиот, отбившийся от рук,

Куражился, изгадив все вокруг

Зловонной копотью и слизью рыжей.

В тот год отчизна съехала с ума –

Курнула спайса, нажралась дерьма

И пляшет от себя самой в восторге,

Сломала мебель, развалила дом

И тычет окровавленным перстом

В того, кто уклоняется от оргий.

В тот год сбежавший от врачей дебил

К соседям влез, порезал, порубил,

Огреб по полной, заперся в сортире,

Теперь скулит, по трубам шваброй бьет

И спать ночами людям не дает.

И нет житья в разгромленной квартире.

От страха, от презренья, от тоски

Мы побросали вещи в рюкзаки,

Закрыли дом и выбыли из рая –

Подальше от поднявшихся с колен,

Чьи судьбы – прах, чьи идеалы – тлен.

Короче, чемодан-вокзал-Израиль.

И, стоя над лазурью здешних вод,

Я думаю: «Какой паскудный год!» –

И не могу уйти от этой мысли.

И пусть нам двери распахнул сезам,

Мертвящей вьюгой режет по глазам

Глухой февраль, в котором мы зависли.

Мы вывезли детей, собак, друзей.

Мы превратили прошлое в музей,

В котором мы же сами экспонаты.

Оставшиеся машут нам из тьмы –

Мы машем им в ответ. Они как мы,

Но чуть грустней и менее пернаты.

Курантов бой. Мычание вождя…

Наверное, немного погодя

Отпустит, мы взойдем на новом поле,

Найдем прокорм и верные слова.

Но стоит вам шепнуть «два-ноль-два-два» –

Лицо мое расколется от боли.

#дк_стихи

Дмитрий Коломенский

Уроки бесчеловечности

Зима наступает ранняя,

На совесть – ни сил, ни времени.

Уроки незамечания

Проходят весьма уверенно.

И, в общем-то, не со зла они

Взорвали мосты последние,

Закрывшись стеной незнания,

Невиденья и неведенья.

Незнание – вещь несложная,

Естественная практически.

Всю боль, что тобой не прожита,

Легко превратить в статистику.

Пестрит фронтовыми сводками

Предпраздничное веселие.

А память, увы, короткая

Сегодня у населения.

Они за отчизну гордые –

Не зря за нее страдали.

И едут назад двухсотые

Уверенными рядами.

Непризнанные, не знавшие

Клейма своего позорного,

Пропащие и пропавшие –

Навечно мобилизованы.

Опустятся в землю твердую –

Она поглотит безропотно,

И снова гробы потертые

Отправятся за двухсотыми.

И радость царит беспечная –

Предпраздничная, спокойная.

Уроки бесчеловечности

Уже до конца усвоены.

Ксения Кирилова

Я русский, гражданин России, по-русски говорю, по-русски думаю.

Зачем мне Херсон?

И я вот эту свою русскую думалку напрягаю и вообще не понимаю: зачем мне Херсон?

Россия его захватывала, но он мне не был нужен.

Россия из него ушла, но мне не жаль, ведь он мне не был нужен.

Я ничего не приобрёл с Херсоном и ничего не потерял без него.

И то же самое - с Харьковом.

И то же самое - с Киевом.

С Одессой.

С Донецком.

С Луганском.

С Крымом.

Мне говорят: оно должно быть НАШЕ, российское.

Но я не понимаю, что значит НАШЕ, по отношению к целому городу с миллионным населением, например.

…Нет ничего такого из того, чего мне было бы надо от Украины, чего бы я не мог бы от неё получить вот так вот запросто, до 2014 года.

Приехать и погулять по красивым городам, получить любовь и дружбу местных жителей, навестить часть семьи, вкусно поесть и потанцевать, посмотреть музеи, послушать классных музыкантов, повести время в компании открытых весёлых людей...я всегда это получал.

А это всё, что мне было нужно.

В этом смысле Украина всегда была «моей», а я был «её», ровно настолько, насколько нам обоим было комфортно.

Что ещё было надо?

Мне - ничего.

Мне не досталось ничего, из того что там отняли, я не претендовал на это, не хотел этого, был против этого.

Мои мудовые российские соотечественники сугубо для себя, сначала без моего ведома, а потом - при моём активном несогласии отняли у украинцев многое: ресурсы, территории, дома, время и деньги, вещи и инфраструктуру, сёла и города, но самое священное - жизни... солдат, гражданских, мужчин, женщин, детей, животных, всех существ.

А у меня они отняли Украину.

Да, я чувствую потерю.

Не как диванный патриот - потерю Херсона, где даже не был и никогда не будет.

Но то немногое, насущное, осязаемое и необременительное, что я всё-таки хотел получать от этой гостеприимной страны, всё это мне сейчас недоступно.

Как россиянин, я не разбогател от присоединения Крыма, Донбасса, Херсона.

Но я обеднел на целую Украину.

Это не единственная потеря.

Я ощущаю потерю в другом.

В самом важном.

Людские жизни.

Умерший человек уже ни на каком языке ничего не произнесёт и никакой город не населит.

Его не вернёшь.

Я люблю людей и у меня отняли людей, уволоча их в смерть.

Я обеднел на всех этих людей, на каждого из них, обеднел на новую встречу, на несбывшуюся дружбу, на невысказанную любовь.

Кстати, о высказанности.

Я обеднел и на живых.

На украинцев и крымских татар, на прибалтов и поляков, на их языки, которые теперь долго не услышу вокруг себя.

Но и мой язык обеднел тоже.

Из него стали пропадать слова.

Те, кто так старательно хотел его защитить, защищают его от слов, обозначающих важные события и явления.

Мой русский язык тоже истоптан новоязом.

Нам запрещают войну называть войной, преступление. - преступлением, негодяя - негодяем, а горе - горем.

И здесь я снова чувствую потерю.

Чувствую себя ограбленным.

С Херсоном нет, а здесь - да.

Я чувствую, что отнимают моё, лезут мне в рот, мне в ум, мне в душу.

Нам запрещают говорить правду, потому что она дискредитирует.

Но мы забыли, что это нормально.

Что это правильно.

Правда ВСЕГДА дискредитирует.

Правда о подлости подлеца дискредитирует подлеца, а правда о воре - вора.

Я обеднел на целую правду.

Правду о важнейших событиях вокруг.

Воры запретили нам говорить, что они воры и они воруют, что они - убийцы и они убивают.

То, что мы не можем назвать - не существует.

Слова утратили прежние значения и приобрели противоположные.

Зло называют добром.

Жестокость - милосердием.

Порабощение - освобождением.

Я обеднел на добро, милосердие и свободу,на возможность их провозгласить.

... Я обеднел на свободу слова.

Я обеднел на всё это.

И внезапно разбогател снова, как только понял, что вернуть всё это очень легко.

И слово свободы, и слово правды, и слово милосердия.

И любовь людей.

И их радостный смех.

Надо лишь ещё раз, в последний раз обеднеть.

Каждому из нас.

Обеднеть на свой собственный страх.

Валаар Моргулис,

основатель «дореволюцiоного Советчiка»

Виктор Мишуров

далеко

С неяркой поэтессой Алей Ха.

Мы как-то в баре вечером сидели.

И я сказал:

- Послушай, в самом деле,

Ведь наша жизнь не так уж и плоха.

Бывали и похуже времена.

А Аля Ха. ответила

- Война.

- Ну да, война. Но мы с тобою тут,

И здесь война была давно когда-то.

Твои клопы весёлые растут.

Мои клопы ужасно бородаты,

Один мне фото шлёт:

- Смотри, жена.

Но Аля Ха. ответила

- Война.

- Война, война. Заладила своё.

Ну да, война, но мы не виноваты.

Сидим с тобой красивые вдвоём,

Чуть-чуть стары, немного толстоваты,

Ну что ты стала скучной, как сухарь.

Война, война. Токуешь, как глухарь

Война, война. Сама-то хороша,

Не будь ханжой. Ты больше, чем полгода

Не то чтобы страдаешь не дыша.

Живёшь, жуешь, глядишь, как там погода,

Ты в целом здесь, не на передовой

И Аля покачала головой.

И вдруг сказала, будто бы слова

В ней долго тлели, а потом потухли.

- Ты прав мой друг. А я вот не права.

Я здесь, не там. Стою с утра на кухне

И режу хлеб. И думаю, ну бред.

Я режу хлеб.

А где-то дома нет.

Ору на дочь. А где-то дочерей

По чатам ищут.

Собираюсь в отпуск.

Что нужно взять? Игрушечных зверей,

Носки, пелёнки. Что захочет отпрыск.

На пару дней - огромный чемодан.

А у кого-то столько - навсегда.

Не у кого-то! Вот они, вокруг.

Твои родные, Женька, Алик, Вика

Все те, с кем жил, не расплетая рук,

Играл в контакт и лопал ежевику,

Они сидят в укрытиях с детьми.

Вчера полдня. Сегодня свет с семи.

Я режу хлеб. А там идёт война.

Я сплю в тепле. А там идёт война.

Я здесь пишу. А там идёт война.

Я здесь дышу. А там идёт война.

Я не хотела в эти времена,

Я не хотела жизнь свою такую.

Я стала глухарём - война, война

Действительно, бессмысленно токую.

Ты прав, мой друг. Пожалуй, я пойду,

Чтоб не держать тебя в своём аду.

Я не сдала зачёт, где жизнь легка.

Я пересдам потом. Поставь неявку.

Сказала поэтесса Аля Ха.

Неяркая. Всегда была неяркой

И вечно говорила невпопад.

Она ушла и унесла свой ад.

А я остался - пусть идёт с войной,

Возьму глинтвейн с изюмом и корицей.

Глотнул, а благородное вино

На вкус, как кровь - не смог не подавиться.

Я выплюнул отравленную взвесь.

Она ушла.

А ад остался здесь.

#русскийвоенныйкорабльидинахуй

Аня Хайтлина

Мир, век какой?! Когда б не слезы – смех,

Когда б не горе – цирк, ей-богу, просто,

Что вертит всеми, и что строит всех

Стареющий ублюдок-недоросток.

Что страшная, безумная орда

Уничтожает всё, чего коснется –

Людские жизни, судьбы, города…

Мир дремлет. И никак он не проснется…

Всё мнетесь – типа, вам не все равно,

Что эта расползается зараза.

Ведь, кажется, понять пора давно -

Таблетками не лечат метастазы.

Да, безусловно, благодарны мы,

За то, что вы для нас. И очень кстати.

Но, уж простите, вы всегда, увы,

Увы, всегда вы на полшага сзади.

Мы свет. Они… Они не тьма, а мрак

Пора покончить с этим черным царством.

И только так. Да, мир, и только так –

От бешенства другого нет лекарства!

Лишь смерть одна у них в чумных глазах.

Они не люди – человечья плесень.

И никогда, ни на одних весах

Добро и зло нельзя уравновесить.

Мир, век какой? Какой, скажите, век?!

Пора решаться – хватит просто мыслить.

Кто победит – зверь или Человек –

Сегодня и сейчас от нас зависит.

Игорь Никитин

Мобилизованным

Что за глупый вопрос: зачем? -

Малодушный, ничтожный.

Умереть за отчизну - честь,

Нынче это несложно.

Значит, делай, как долг велит,

Будь всегда наготове

Наглотаться сырой земли,

Захлебнуться от крови;

И, с другими сойдясь в толпу,

Стать живою преградой,

Распластавшись под шквалом пуль,

Под осколочным градом;

С обгоревшим обрубком ног

Доползти до подвала…

Если царь приказал, сынок,

То и этого мало!

Позабудь про семью, детей -

Хватит думать о личном!

Нет на свете других идей,

Только долг и величье!

Это наш неизбывный крест,

Что же здесь непонятно?

За империи прошлый блеск,

За дворцы и за яхты!

За безумье чужих обид

И иллюзий опасных,

Умирать, как приказ велит,

Будь готов ежечасно!

Всех врагов разбивая в пыль:

От старушек до кошек,

Забывая о том, кем был,

Не жалея о прошлом.

И о будущем не жалей,

Зову следуя слепо.

Убивать на чужой земле -

Наша главная скрепа.

Ксения Крылова

Как-то всё выходит боком,

Всё по черной полосе –

У войны пророков много,

А у мира нет совсем.

То ли мы такие люди,

То ли кто наворожил,

Что друг друга мы не любим,

Укорачиваем жизнь?

Вроде, места здесь довольно,

И вода есть и еда.

Так, откуда ж эти войны,

Эта самая беда?

Вот пожить бы так, без спешки,

Полной грудью подышать.

А, выходит, люди – пешки,

И ни стоят ни шиша.

И по злой, коварной воле

Дурака и подлеца,

Мы друг друга мордобоим,

Мордобоим без конца.

Все у нас не слава Богу

Или так устроен свет?...

У войны пророков много,

А у мира вовсе нет.

Игорь Никитин

Александр Кабанов

Как человек большого срока годности —

я был уверен, что не пропаду

в эпоху тошнотворной безысходности,

с поправкой на словесную руду.

Но в результате — я обрел потерянность,

двойной войны неумолимый лик,

и не спасла моя самоуверенность —

всех русских, покидающих язык.

Теперь не важно: крестные объятия,

бордель в брюсселе или черный схим,

вам не сбежать от нашего проклятия —

мы отомстим — хорошим и плохим.

В одном флаконе: гений и посредственность —

вы все с мечом пришли в мою страну,

и ваша коллективная ответственность —

впадает в коллективную вину.

Живых костей и мяса наворочено

и ночью захоронено во рву,

россии — нет, она — давно просрочена,

она сгнила — во сне и наяву.

Под ней — совокупляются опарыши,

над ней — гудят архангелы дерьма,

и только белорусские таварышы —

испытывают радость без ума.

И этот ров, бескрайний до беспамятства —

по нём плывут столетия в мешках,

а между нами — только знак неравенства,

гадание на крови и кишках.

Уже видна в прицел — эпоха мщения,

народных приговоров без суда:

виновны — все, но только мне — прощения

за вас за всех — не будет никогда.

Постой!… Ты что-то путаешь в запале!

Известно ведь любому пацану:

На вас не нападали. Вы — напали.

Вы первыми затеяли войну!

Вы гражданам защиту обещали,

А получился форменный скандал!…

Кого и от кого вы защищали,

Когда на вас никто не нападал?

Ах, сколько на земле людишек подлых!

Такие уж настали времена!…

Вы подлость преподносите, как подвиг,

И просите за это ордена!

Предводитель (надменно)

Позвольте вам заметить с укоризной

И поскорей возьмите это в толк!

Мы выполняем долг перед Отчизной,

Священный перед Родиною долг!

Лизистрата (раздумчиво)

Пред Родиной, конечно, неудобно…

Долги, конечно, надо отдавать…

Но почему она — в уплату долга —

С вас требует кого-то убивать?

И коль у вас пред ней долги такие,

Что даже жизнь — в уплату их — пустяк,

То хочется спросить вас, дорогие,

Зачем же вы одалживались так?

Коль Родина удар наносит сзади,

Да так, что аж в глазах потом круги,

То лучше, дорогие, не влезайте

Вы к этой страшной Родине в долги!

ЛЕОНИД ФИЛАТОВ "Лизистрата"

Андрей Макаревич

Со скрипом часы крутанутся назад, вот время и встало.

Вы 70 лет лизали им зад, вам этого мало.

Свободен в движеньях великий народ, что очень приятно.

Хлебнули свободы, гляди-ка - не мед, поедем обратно.

К чему мордоваться нам сквозь бурелом, где пни да коряги,

Мы смирно в знакомое стойло пойдем под красные флаги.

Не надо невиданных гор и морей, была бы охота:

Гораздо спокойней и как-то милей родное болото.

Поверим опять в доброту сволочей до новой до крови,

И выберем сами себе палачей - нам это не внове.

Отнимем, разделим, достанется всем, наполним корыто.

Под сводами храма устроим бассейн, теперь только крытый.

Не дай только Бог призывать нас к огню да на баррикады.

И я никого и ни в чем не виню, так всем нам и надо.

Не пью валидол, не бегу на вокзал, душа подустала.

Я просто с привычной тоской осознал, насколько нас мало.

Спустя 20 лет я опять осознал, насколько нас мало...

326: Дніпро (главное - в комментариях)

О чём мы нынче молимся

Так глухо, несветло?

"Пусть самое ужасное

Уже произошло.

Пожалуйста, пожалуйста,

Пусть самое ужасное,

Пусть самое ужасное

Уже произошло".

Но бормоча о милости,

Но слёзное шепча,

Мы знаем, сколько методов

Ещё у палача.

Сто тыщ орудий горести

И ни кусочка совести

Ни капельки, ни крошечки,

Ни тонкого луча.

А значит, дни кровавые

Всё дольше у земли.

И крики под завалами.

И выдохи: спасли.

И музыка со стонами

И страшные истории.

И Майка с бутербродами

Дежурит до зари.

О чём мы нынче молимся?

Да хоть кого спроси.

О том, чтобы на страшное

Опять хватило сил.

И тёплых рук. И термосов.

- Вы держитесь?

- Мы держимся.

Благослови защитников.

И маленьких спаси.

#русскийвоенныйкорабльидинахуй

Аня Хайтлина

Мела война год напролет

И заметала всю планету,

И речь, куда ни повернёт,

А всё равно болит о этом,

И каждый день - еще ожог

И боль, которой не измерить...

И если б был на свете Бог,

Он сам себе не смог бы верить.

Misha Ovsichtcher

Шесть часов вечера после войны.

Дроны и пушки уже не нужны.

Можно придумать названье страны -

Расчеловеченной, злобной,

Всё потерявшей - и смысл, и друзей,

Совесть, живых и убитых людей

И всякий стыд в пропаганде своей,

Теле-напалму подобной.

Хочешь назвать Некроссией её?

Или Подляндией, дело твоё -

Тиранозаврия имя своё

Вдаль понесёт с этих пор,

И будет жить, как убийца в тюрьме,

Дни до суда исчисляя в уме,

Хвост свой поджав по холодной зиме,

Водкой глуша свой позор.

Misha Ovsichtcher

Пропащий год безвременья и боли

Осатанело катится к концу...

Холодный ветер влепит по лицу

Рукой бесстрастной - обнищавшей голи

Куста немого в парке на холме,

И с севера толпой рванутся тучи...

Давно на юге всякий птах певучий,

И к праздничной готовился б зиме

Мой календарь, да радость на нуле -

Февраль прошедший так и не отчалил,

Но стольких обездолил, опечалил

И сиротами сделал на земле...

И, чтобы память в угол не смела

Невыносимость варварства пришельцев,

Мы летопись писали, неумельцы,

И только боль пером водить могла -

Так был весь год пропитан февралем.

Но все дела и все слова, и песни

Надеждой жили, что весна воскреснет

И мир накроет голубым крылом.

...Когда счастливым детям на глаза

Та летопись однажды попадется,

Тогда пусть как прозрение прорвется

И брызнет благодарная слеза,

Как дань тому, что снова светит солнце.

Misha Ovsichtcher

Холода на земле, холода,

Замерзает живая вода,

В лица тычет ракетой беда -

Не уйти от нее никуда.

Снег упал в бесприют ноября,

Как бы мокрой земле говоря:

Этот мир черно-бел до весны,

Все оттенки - те после войны,

А попытки побыть ни при чём

Затвердевшим в себе кирпичом -

Как продать индульгенцию злу,

Ублажив сатану на балу.

Холода на земле, холода,

Не помогут меха, господа:

Смертоносна такая среда -

Гегемония черного льда.

Misha Ovsichtcher

Время года - война, место действия - там, в Украине,

Где над нею кружит то ли дрон, то ли буковый лист,

А октябрь всё равно салютует ей желтым и синим,

Потому что природа - художник, всегда реалист.

То ли клены горят на пригорке осенним кармином,

То ли поле горит, что поджёг отступающий сброд,

То ли сердце горит жгучей болью за ту Украину,

Где поверх отлетающей стаи - ракетный прилёт.

Не рискую молиться, но Господи, будь оптимистом -

Хэллуинские ужасы сплавь озверевшим врагам,

Украине же - теплой зимы и рождественски-чистой

Дай надежды и доброй охоты по первым снегам!

Misha Ovsichtcher

Простая операция,

Продуманное рацио,

Цель - совести кастрация

(Зажми, отрежь, зашей):

Сперва дебилизация,

Потом мобилизация,

Потом утилизация

Подопытных мышей.

Описано, предсказано,

Историей доказано,

Что гниль ГБ обязана

Быть вытравлена в ноль,

Чтоб больше этой плесени

Не продолжаться в племени -

Пятно позора времени

И ад, и стыд, и боль.

Misha Ovsichtcher

Эй, фельдмаршал братвы и холуев!

Как в твоём блиндаже, не сквозит?

Погляди из окна,

Как бушует страна,

Что она о тебе говорит…

Как Мальбрук, ты в поход собирался,

Всем известно, что стало потом,

Но тебе все не впрок

Этот горький урок,

Ты войска собираешь гуртом -

Всё тувинцев, бурят и якутов,

А чеченцы на смерть не идут,

Им великий Дондон

Дал охранный закон,

А врагов им и здесь подберут.

А простые вихрастые парни

Рвут к калитке в авто или так -

Поскорей за бугор,

А не то - общий сбор,

И под пули пошлет их маньяк…

Всё-то думали - их не коснется,

Все кричали: "Россия, виват!"

А до дела дошло -

Покривилось чело,

А ногами вперёд - не хотят!

Ах, запечные вы патриоты!

Вам бы только, не трогали чтоб!

Только больше не печь

Будет задницу жечь,

А удел беглеца - иль окоп.

Вам придется попробовать лиха,

Что в иные края вы несли…

Коль остаться вживе,

Может быть, в голове

Что-то звякнет, где были нули.

Ну, а если кому почему-то

Ни к окопу пути, ни к бугру,

То ему выбирать -

Со стыда умирать

Или спрятаться с носом в нору.

Эй, фельдмаршал воров и бандитов!

С кем взойдешь на последний редут,

Как мильон матерей

За своих сыновей

На твой бункер походом пойдут?

Как в Берлине в том памятном мае,

Где мерзавцы лежали рядком -

Повторится все вновь,

В общем, дуло готовь,

Чтобы не было поздно потом!

Misha Ovsichtcher

У зла пределов нет, сам черт ему не брат,

А голод брат ему и бегство на чужбину...

Когда идет война, уже никто не свят,

Но зло уходит вниз на бесконечный минус.

У зла пределов нет - но что же против зла,

И как мне называть спасительную силу,

Чтоб поднялась над злом и смяла, и смела,

И выкинула вон, но память сохранила?

Ей имя - гневный зов, ей имя - честный бой,

И даже - мир вокруг, и просто - справедливость,

Но чтоб подсолнух врос в свод неба голубой,

Немалый путь должны пройти и мы с тобой,

Попутно проходя свой личный тест "на вшивость".

И мы его пройдем, а если на пути

Окажутся совсем иного сорта люди,

Мы точно будем знать, что нам, как ни крути,

Совсем не по пути. И это - не забудем.

Misha Ovsichtcher