Николаева Виктория, г. Ашкелон, Израиль.

Осколки войны. Любить и верить.

Мало, оказывается, кто понимает, что такое Одесса.

Одесса стоит на катакомбах. Одесса пустая внутри. Весь её исторический центр. Если атака начнется в полный рост, одно неосторожное движение и часть города уходит под землю.

И.... многие мои друзья киевляне и харьковчане с марта месяца жили буквально в метро.

Просто занимали места, договорившись друг с другом, и на ночь, до начала воздушных тревог они шли туда.

Это безумие! И в этом спасение.

Но Одессе в этом было отказано.

У нас в городе нет метро. Именно с точки зрения особенностей города, из-за катакомб.

Бомбоубежищ в городе мало, вид у них весьма жалобный.

В нашем доме есть подвал. Но это братская могила.

Падает дом - из подвала не выйдет никто.

Мы были там с Соней полдня лишь однажды, 23 апреля, в день схождения Благодатного огня в Иерусалиме, в день прилёта в город-герой Одессу смертоносной ракеты.

Что было важно в нашем военном бытие? Мы спали с Соней вместе, в одной большой супружеской кровати.

Она закатывалась в одну сторону, я - в другую. Где-то там, посередине, возлежали все наши собаки.

Огромная квартира была зловеще пуста.

Спать в разных комнатах казалось совершенно невозможным.

Это было непоправимо далеко друг от друга.

Многие спали так, как мы. Почему? Если убьет, то чтобы сразу. Всех вместе.

Утром важно было проснуться и умудриться долежать с собаками до окончания комендантского часа, раньше выйти было никак нельзя.

А потом прогулка по пустым почти улицам.

И как же страшно, если тебя застанет воздушная тревога!

Она рокотала так, что буквально тебя укладывала на землю.

И несколько раз было какое-то, как сотрясение земли. Внутренний гул.

Собаки, поджав хвосты, пулей неслись домой.

Однажды мы увидели нечто в небе. Пьяный самолёт.

Он наворачивал белые зигзаги в небе, полетел в сторону моря и там где-то рухнул.

С каким-то чужим мужчиной я с собаками стояла, задрав кверху голову, и наблюдала за этим зрелищем.

Ни он, ни я не понимали, что это была ракета.

И стоять вот так, и глазеть на это всё было смертельно опасно.

Красные вспышки в окнах, от горизонта и обратно. Максимально близко к окну.

Жуткое зрелище! Как будто за тобой подглядывают из преисподней НЛО.

За одним я наблюдала из-за шторы. Какая там штора, смешно!

Дни чрезвычайного положения, когда выход на улицу был строго воспрещён, но владельцам собак можно.

С документами и собаками мы ходили вокруг своих домов как арестанты.

Молчаливые, сдержанные, но важные, нам ведь можно! Есть польза и от собак.

Глоток свежего воздуха и около километра свободного шага.

Соседи - безсобачники шутили:

"Одолжите нам Винсета, или Тильду, или Изольду? У вас их много!"

Мы шутили и улыбались, мы плакали на глазах друг у друга.

Многие из нас выясняли отношения ожесточенно и горячо.

Таких было немного. Тогда, немного.

Мы все сплотились в те дни. Все, кто остались.

Каждый божий день я утром стояла у окна под чай или кофе и смотрела, как из соседнего дома уезжают люди.

Это был один из самых активных домов по выезду.

Их двор превратился в привокзальную площадь.

Это был тот самый дом, в который потом попадет ракета.

В этот дом за месяц до войны переехал с больной женой мой приятель из соседней парадной.

Он давно мечтал жить там! Судьба.

И вот ещё история.

Около года, каждое утро, в любую погоду я встречала на улице, вдоль наших общих трамвайных путей очаровательную женщину из этого дома.

Она выгуливала собак.

Сначала одного, потом второго, потом третьего.

Это были молодые кобели бойцовских, разных пород. Такая причуда была у её мужа.

Он был где-то всё время в разъездах и периодически заказывал из-за границы очень дорогих и высоко породных щенков.

Весной 2022 года они должны были переехать в свой загородный дом.

Мне она очень нравилась. Мы симпатизировали друг другу. На бегу консультировались относительно собак и сетовали на превратности судьбы собачьей жизни хозяев, то есть, себя.

Навсегда перед глазами тоненькая Жанна с тремя собаками на поводках, как Дюймовочка, покачиваясь на семи одесских зимних ветрах, идёт по трамвайным рельсам.

Когда началась война, она бросилась ко мне навстречу с вопросом: "Вы как?"

- Я остаюсь дома, - сказала я. Она облегчённо вздохнула. И мы немного прошлись вместе.

На самом деле никто из нас не хотел уезжать. Никто!

И когда подтверждалось, что ты не один такой, ты испытывал огромное удовлетворение и облегчение одновременно.

Собачники, кошатники вообще были обречены.

С собаками и кошками уехать было очень и очень тяжело, практически, невозможно.

В городе во всех зоомагазинах закончились все переноски. Без них выезд был невозможным.

У многих не было документов на собак, котов. У многих - документов на вывоз.

Почти ни у кого не было теста на бешенство.

Дорогостоящего, особого анализа, который делала только лаборатория в Киеве

В Киеве в неё что-то там попало. Она не работала.

Заниматься этим было и по другим причинам невозможно.

Людям было и так чем заниматься!

Мы все это знали, и я всем говорила: у меня четыре собаки - я остаюсь дома.

Документы абсолютно все были только у Бэкки, потому что этого последнего щенка я изначально готовила на Израиль.

Но какой там уже Израиль!

И я обречённо понимала, что я теперь счастливая обладательница четырех Джек Рассел терьеров.

А это круто, даже в мирное время, а в войну это просто недопустимо!

Как же интересно устроена жизнь?

Бэкки дошла до Земли Обетованной и привела нас всех за собой.

Мы зовём её теперь весьма уважительно и вполне конкретно - Бэкки Моисеевна.

А что ещё хочу рассказать о Жанне?!

Где-то в середине марта она исчезла. Я переживала. В двадцатых числах апреля она появилась.

Мы обрадовались друг другу. Жанна сказала, что была с детьми и собаками на Западной Украине.

Восстанавливалась от стресса. Восстановилась. Через три дня в её дом влетела ракета.

23 апреля после прилета в их дом я прожила целую жизнь и много о чем передумала.

И думала о ней.

Чудесная, молодая, немного грустная, каре глазая она стояла передо мной и не отпускала.

25 утром я увидела ее на трамвайных путях с собаками.

Мы бежали навстречу друг другу, мы бежали и плакали.

Мы бросились буквально в объятия друг друга.

Ещё издалека она кричала мне: "Я живу в другой парадной, совсем в другой! Всё хорошо!"

Одна парадная была очень сильно контужена, другая из всего дома, рухнула как карточный домик. Здоровыми оставались, приблизительно, ещё три.

Я смотрела на Жанну, она смотрела на меня.

Мы не могли оторвать друг от друга глаз.

Не знаю, что она видела во мне, у меня, но её лицо, прекрасное и молодое, было как бы чуть обугленное, и губы - сухие, обескровленные, с запёкшейся кровью.

Что она пережила, где была? Я не осмелилась спросить. Она смотрела мне прямо в глаза жадно и требовательно, как будто в целом мире не было больше никого.

Увидимся ли мы когда-нибудь, навряд ли!

Но я уже никогда её не забуду и пусть у неё, у всей её семьи будет всё хорошо!

- Как вы? - спросила Жанна, - Уезжаете?

- Да! - сказала я.

И я - медленно ответила мне она. - Муж позвонил и сказал: "Немедленно!"

О, эти мужья! Не в обиду никому будет сказано.

Как хорошо это звучит! Немедленно!

Но насколько я что-то знаю об этой жизни, сами же они в подобных архи стрессовых ситуациях отчего-то достаточно медлительны и крайне нерасторопны.

Жанна собиралась сама, своей машиной добираться до Австрии. Это было опасно.

На следующий день она мне сказала о Греции.

В последнюю нашу встречу - на время Западная Украина. В общем, хаос.

Мой муж тоже мне позвонил и тоже сказал "немедленно " через Болгарию на Грецию.

Я стала звонить знакомым, которые возили через Измаил в Болгарию.

Они берут нас с Соней. И берут наших четырех собак.

Это был понедельник, третий день после трагедии с ракетой.

Во вторник утром я проснулась, походила туда-сюда и совершенно сознательно вдруг объявила: "Мы едем в Израиль. Мы отвозим Бэкки!"

Я позвонила Эдне. Она была той потенциальной владелицей собаки.

- Слава Всевышнему! - сказала она. - Наконец-то! Начинаем работать в этом направлении.

В пятницу я уже была в поезде на Польшу.

У нас был золотой, идеальный, королевский путь. Всё благоволило.

Ты видишь, как Израиль ждёт тебя?! - орала мне в телефон Эдна.

Тебе дали в министерстве персональное разрешение, тебе дали разрешительные документы на собак!!!

Шаббат шалом! - они всё это должны были мне передать не раньше Йом Ришон. (воскресенье), а у тебя уже всё готово

Я не видела ничего. Я ревела и прощалась.

С домом, городом, страной, своей семьёй, своим прошлым и настоящим, очень похоже на то, что и с будущим. Я прощалась сама с собой.

Мы живём и внимаем, что говорит мир, чем и когда это всё закончится.

Дурачки, мы думали и верили, что вот-вот.

Если бы нам тогда кто-то сказал о двух годах, мы бы просто не выдержали.

Дети наши уезжали ненадолго. Многие ехали так.

Алиса уехала с тремя котами, Марианна с двумя крысами, мы, гораздо позже, с тремя собаками.

Придурочная семья, что сказать!

Ну, а пока, мы живём.

На улицах на бигбордах огромная надпись: "Русский военный корабль иди на х@й!"

Почти весь город в этой красоте. Неожиданно, но надо сказать, бодрит.

Все эти слова я, конечно, знала, но никогда не употребляла.

Как-то обходилась я вполне без этого всего.

И в это, вполне уютное место никого никогда не отправляла.

Видимо, не было достойных.

Люди же вокруг говорили, в каждом втором слове, откровенно употребляя матерные слова на любой вкус и степень осведомленности.

Я не могла. Но, что удивительно!

Каждое утро, при начале воздушной тревоги, и при достаточном на тот период звучащих разной этимологии взрывах, я с большим рвением и самозабвением творила молитвенное свое персональное правило.

Туда непременно входили сами молитвы, благодарность за прожитый день, пожелания всем ближним и любимым хорошего дня и вот этот скромный, но вполне ёмкий слоган.

Им я начинала и заканчивала свои прошения. И - венец всему - гимн Украины.

Ни разу как-нибудь иначе!

Гимн слушать было просто невозможно, слезы, буквально, душили.

Никогда, ни до, ни после слова не имели в этом тексте такой очевидный и весьма трагический смысл.

И, в конце концов, он чрезвычайно мелодичен и красив.

В одно не прекрасное утро жильцы нашего дома приняли решение заколотить центральную входную дверь и пользоваться только более сокрытой, боковой, дверью черного хода.

Путь домой через лестничный проход.

Сказано - сделано. Отключили общий домофон и ходили вручную открывали - закрывали двери.

На моём 14 этаже было принято решение сделать дополнительный ключ и закрывать после выхода из лифта наш этаж.

В этом был плюс, но был и минус. Слишком много ключей и дверей, слишком много препятствий. Если что-то из ряда вон, нам не выбраться.

Но в один из дней я абсолютно доверилась происходящему!

Нам не выбраться и так, и так.

14 этаж - это не шутки!

Когда до нас дошли ужасы Бучи, а потом и Мариуполя война приобрела новые оттенки и смыслы.

Ракета - это страшно! Но это благо. Это милость божия.

Никто не хотел попасть под пытки, насилие и увечья.

Никто не хотел страшной, позорной, мучительной, медленной смерти! Никто.

Никто не хотел быть свидетелем страшных издевательств над своими близкими.

Господи, если ты есть, забери сразу и легко.

Никто не хотел оказаться голым, нелепым, жалким и смешным не только перед мразями, но и перед своими.

Купание в своем собственном доме стало превращаться в пытку.

Вообще, все действия совершенные в течение дня были либо пыткой, либо подвигом.

День прожили, и Слава Богу!

Это состояние я пережила дважды.

В первый раз в жизни - Одесса, 2022 год

Второй раз в жизни - Ашкелон - 2023 год.

Очень хотелось бы ничего похожего не пережить в 2024 году.

Каждый крупный город был ошеломлён беспределом, творящимся рядом.

Киев, Харьков, Чернигов имели свои страшные кровавые болевые точки.

У Одессы были свои. Херсон и Николаев.

Херсон вызывал ужас и страх, но и небывалую гордость за наш народ.

Люди выходили вручную, врукопашную крушить врага.

Красавица никак не хотела терпеть. И совершенно не готова была отдаться.

Николаев истекал кровью, был обезвожен. Мы собирали и отправляли воду.

Как служили простые люди на этой войне! Как работали и работают волонтеры! Сколько добрых сердец! Не знаю никого, кто бы не помогал фронту и людям в беде.

Падет Николаев, вход в Одессу будет совершенно свободен. Мы делали всё, чтобы он продержался.

Танки уже были в Херсоне и в Николаеве.

Каждое утро я прикидывала, вот я иду и танки... И что?

Меня сразу бы убили.

Моя физиономия бы выдала меня тотчас.

Соседка сверху мне сказала:"Как только Николаев возьмут... Если, - поправилась она, - нам тотчас звонят и мы уезжаем. Машина заправлена, всё готово.

Нам позвонят свои.

У меня не было таких "своих".

Что делать мне, с девочкой 15 -ти лет и с четырьмя собаками?

Брат мне звонил каждый день из Парижа и объяснял мне, что я полная дура.

- Вполне! Он угрожал мне Мариуполем и говорил, что это участь Одессы.

Шантажировал меня моей дочкой, взывал к материнству. Всё было бесполезно.

Вокзал трещал по швам и я больше всего боялась, что мы потеряемся там, кто-то уедет, а кто-то останется там, растоптанный толпой.

Моя буйная голова рисовала по ночам один сюжетец пострашнее другого.

Но после видео с деяниями ублюдков, я точно поняла, что девочка 15- ти лет в руках мрази - это хуже атомной бомбы.

Дважды под нашей парадной я столкнулась с доблестной полицией неизвестного происхождения

Они были в форме, приехали на машине, были вооружены до зубов.

Такие себе брутальные ребята.

Из тех, кто говорит только в режиме: "Стоять. Лежать. Молчать. Руки за голову! Я сказал".

Они деловито выскочили из машины, что называется с шашкой на голо, и побежали к центральному парадному входу.

И начали ломиться в дверь.

Внимание! Они приехали по вызову! Но не знали, как попасть в дом, и связи с вызвавшими их не имели

Один из них подскочил ко мне с требованием впустить их в дом.

Я не боюсь полиции, и я знаю, как она себя ведёт.

Я, вообще, много чего знаю, как выяснилось в экстремальных обстоятельствах.

Предъявите документы, - спокойно сказала я.

- Кто, я? - Вам? - На каком основании? - завопил он.

- На основании того, что я вам не верю, - тихо, но четко сказала я.

Он начал топать вокруг меня и орать, двое возле него отчего-то притихли.

Я в форме! - орал он.

- Ну и что? - Сейчас и я вам покажу свою форму.

Он посмотрел на меня, как на абсолютную идиотку.

А я и была идиоткой, и говорила с ним голоском идиотки, абсолютно не обременённой интеллектом.

Как это всё вынырнуло из меня, не знаю. Возможно вполне, что это я и есть.

Но это сработало!

Они развернулись и пошли к машине.

Спрашивается, а как же вызов?

Пока они шли к машине, я развернулась с собаками и стала уходить в противоположную сторону от дома.

В дом нельзя было идти, они могли вбежать следом за мной.

Хорошо рассказывать, но уходила от них я на ватных ногах и с уже почти абсолютным ощущением выстрела в спину.

Так было дважды. Главный в одном случае был толстый, другой, в другом эпизоде, был тонкий.

Форма у этих двух компаний была абсолютно разная.

Такой ни до, ни после, я никогда не видела.

Наши домоуправы были в восторге и премного меня благодарили.

В городе уже орудовали банды с мечтой проникнуть в чужие квартиры.

Дважды я не впустила неизвестных в дом.

Когда началась война, ввели сухой закон. Спиртное изъяли из магазинов.

Это было разумно! Не до спиртного.

Не до макияжа, не до украшений. Не до ничего! Полная аскеза. Абсолютное воздержание.

В первый и в последний раз на той войне я надела украшения на свой день рождения.

Мы его с Вероникой отмечали 3 апреля в итальянском ресторане в центре города.

У нее день рождения 1 апреля, у меня 2 апреля, мы всегда встречались в третий нейтральный, наш общий день.

В этот раз нас встретили с раннего утра взрывы невиданной до сих пор амплитуды и масштаба.

Горели нефтехранилища.

Я не видела, как горит Хиросима, но уверенна, приблизительно, это выглядит так. Сначала я увидела белое, огромное как шар ядро.

Потом оно становилось ядовито- оранжевым, потом оно взрывалось.

Мне тотчас позвонила Вероника - но только я была в своей сторожевой башне на 14 этаже. У меня город просматривается до горизонта.

Я молилась и отправляла корабль по назначению, я видела всё и я должна была видеть! Сидеть в подвале - это не моё.

- Что будем делать? - деловито спросила меня Вероника. - Ты настроена встречаться?

Я настроена встречаться?! - нашла кого спрашивать!

Я настроена всегда! Остановить меня достаточно трудно.

- Вероника, - сказала я, - Встречаемся! Дальше будет только хуже.

Дальше было 23 апреля. Ещё дальше, 29 апреля.

Больше мы не увиделись.

Ещё мой день рождения мы с Соней отмечали у нас в доме в полуподвале со всеми оставшимися жильцами.

Было очень трогательно и тепло.

Накануне открыли винные отделы и я купила несколько бутылок шампанского.

И смех, и грех! Нам с Вероникой разрешили выпить.

Нам позволили встретиться в городе,

напоминающем вполне апокалипсис.

Всё было в черном дыму, пахло гарью.

На обратном пути за мной приехало такси с украинской атрибутикой и, с какими-то желто-синими шарами и мигалками. Смешной, одесский, среднего возраста, водитель вел со мной патриотические, дерзкие разговоры.

Мы пели с ним в унисон.

Но вот когда я ехала навстречу с Вероникой меня вез более молодой, но абсолютно выхолощенный, пропутинский,

без году неделя в Одессе, а таких видно всегда! Он пустился со мной в рассуждения, что люди причитают из-за взрывов, но вон как изуродовали Одессу! Вон, чего понастроили!

Вон, что творится в городе! А вот теперь ракеты, подумаешь, можно и потерпеть.

Прошло время, когда я интеллигентно молчала, а дома выдавала монолог Станиславского не только на лестнице, но прихватив при этом и мужа, и всех своих домочадцев.

Если я разойдусь, я сама себе уже могу быть не рада.

Солнце в Марсе. Венера в Юпитере. Война.

Овен идёт навстречу к овну.

Овен не молоденький, но вполне себе боевой, хоть и очень-очень жертвенный. Но не к козлам!

Я взяла телефон в руки. Я сообщила диспетчеру, что далее по маршруту следовать не буду.

Пацану этому рявкнула вполне внятно и четко с требованием немедленно остановить машину и выпустить меня.

Пока я доминировала в своем праведном гневе, пока он что-то мне мямлил и искал место для парковки, мы почти доехали до места назначения. Мне оставалось пройти два квартала.

- Иди-ка ты, вслед за русским кораблем! - подумала я и важно зашагала на высоких, но очень устойчивых каблуках.

Тьма спустилась над городом. Но был лишь только полдень.

Ах ты, рвань такая, руки прочь от Одессы! - почти вслух говорила я.

Я была очень хороша в своем праведном гневе.

Вполне нарядная, наконец-то с украшениями, чуть при макияже, с огромным роскошным букетом цветов и с подарком для Вероники.

Только не началась бы воздушная тревога, - подумала я, - только бы успеть посидеть как люди, обняться и поговорить.

Поздравляли с днём рождения все! Ну вот просто все. Чуть ли не поставщики воды домой и участковый семейный врач.

И это было очень приятно. Позвонила даже Москва.

Там тоже есть люди. И чудесная, одна из немногих, моя прошлая, настоящая и будущая подруга спросила меня: "Викуся, что мы можем для тебя сделать? Что мы можем сделать для всех вас?"

- Ничего, - сказала ей я, - ничего! Только верить нам и любить!"

Любить и верить.

И мы обе с ней зарыдали, в голос, взахлёб. Вместе - в первый и в последний раз.

24.02.24.

Николаева Виктория, г. Ашкелон, Израиль.

24 ФЕВРАЛЯ 2024 ГОД

РОВНО 24 МЕСЯЦА УБИЙСТВА МОЕЙ СТРАНЫ.

Перекличка в раю.

Пока я шла домой, тогда, 24 ФЕВРАЛЯ, мне уже звонили.

Мне уже делали предложение и отдавали команды, куда и как срочным порядком я должна была бежать, выезжать и так далее.

Первыми прозвучала Западная Украина, Испания и Израиль.

Это вызывало у меня дикое раздражение, абсолютную апатию, нежелание вообще что-либо делать.

Я вообще больше всего не люблю вот эту истерическую форму приказов и распоряжений, удачно закамуфлированную под заботу.

Так было 24 февраля в Одессе, так было 7 октября в Ашкелоне.

Доброжелатели и специалисты по всем вопросам давали мне инструктаж, что и как делать.

Все они и в первый, и во второй раз проживали в третьих странах.

Плохо устроен человек, и, в частности, я.

Было бы молчание - было бы плохо, была вот эта подогретая суета и болезненная активность - плохо.

Плохо было уже всё, как ни крути, и виноватых, на самом деле, здесь уже не было.

А если и были, они были далеко не среди всех нас.

Начались будни войны.

Унизительные, робкие, неуверенные, откровенные в своей безграмотности и неведении.

Никогда не забуду, как упорно первые дни многие умудрялись не верить, многие искали объяснения и оправдание происходящему и аргументированно доказывали, что это всё скоро пройдет.

Был третий день войны, когда я проснулась вполне блаженно и придурковато и поняла, что как-то всё рассосалось.

Как та беременность в анекдоте, и я вполне смогу улететь!

То есть, в путешествие, в Иорданию.

Сознание откровенно давало сбой и меня спасало только лишь то, что какая-то часть меня это всё-таки понимала.

Мы начали друг другу писать. Все! Это была потребность. Это была жизненная необходимость.

Если раньше в мире неодушевленных предметов в моей постели лидировали книги, то теперь самое почетное место занял телефон.

Мы пытались смотреть, по глупости, кино, включали, машинально слушали, какое там!

Кино теперь, можно сказать, раз и навсегда, стала наша жизнь.

Мы садились дома у экрана большого телевизора, включали новости и с телефоном в руках сидели как завороженные.

Когда начиналась воздушная тревога, мы выходили в коридор.

Телевизор в гостиной. Это торец дома.

Дом смотрит прямо в сторону моря.

Вылетим тотчас с ракетой, - лениво думала я и переходила из комнаты в коридор. Весь огромный коридор в огромных зеркалах встроенных шкафов. Хватало ума уйти во второй, коассически соответствующий правилу двух стен.

В бомбоубежище мы не спустились ни разу.

Ни в Одессе, ни в Ашкелоне.

Максимум, мы заходили в ванную комнату.

А там, плитка и зеркала!

Но мы тогда ещё не знали, что это очень опасно.

В первую неделю впервые прозвучала масштабная всеукраинская тревога.

Это был ужас! Мы решили, что вот сейчас все и закончится. Он сразу с нами и определится.

Каждый из нас сидел в своем санузле:

Львов, Ужгород, Николаев, Херсон, Днепр, Киев, Харьков, Одесса...

Каждый докладывал, кто с кем там уселся и ждёт своей смерти.

С кошками, с собачками, с крысками и с хомячками, с кенаром и с попугаями...

Друг с другом.

Мы начали ложиться спать одетыми.

Мы начали бояться принимать душ, о ванной уже не могло быть и речи!

Мы не верили тому, что происходило в Киеве, Харькове, Мариуполе ( было только начало).

О Буче мы ещё ничего не знали.

Оказывается, мы много чего тогда не знали.

Но о нас практически всё знали наши друзья и родные из РФ.

Они звонили с требованием прекратить валять дурака и перестать вестись на националистическую пропаганду, посмотреть все-таки правде в глаза и понять, как же наши нас херячат.

Это слово я тогда услышала впервые.

И впервые поняла, что волосы встали дыбом, и что-то такое колом встало в районе затылка - это не фигура речи.

Это - физиология.

Страшная, запредельная, которая может тебя и разорвать.

Когда я впервые услышала, что наши сами себя херячат в Харькове, я заорала так, что огромные окна в моей квартире, а конкретно, в кухне, чудом чуть не посыпались мелкой крошкой.

Это была нестерпимая боль всего моего естества, это что-то такое, разрывающее изнутри.

Позже я все огромные окна своей совсем не маленькой квартиры заклеивала цветной изолентой. Не крест на крест. Практически, витражи! Крест на крест им бы не помог.

Старшие дети сказали, что жить в этом во всём не смогут.

Самая старшая и так должна была улетать.

На 15 марта у неё был билет на Швецию.

Его любезно вернули.

Она уехала иначе.

Последний раз в своей жизни я видела её тогда, 22 февраля.

Она просто была у нас в гостях... Просто так! Мы не знали, что будет война.

Вторая, которой вообще только двадцать, спала три дня дома, буквально, в ванной, и сказала, что она больше не может так.

Она собралась ехать автобусом в Кишинев и дальше как получится.

Обе они уговаривали ехать нас вместе с ними.

Мы не могли.

Не могли и всё.

И не хотели.

Я точно знала, я остаюсь.

Говорить своим детям «нет» я не могла, я совершенно четко осознавала, что нет у меня на это никакого права.

Что сейчас у каждого совершается его Судьба.

Марианна отправилась на вокзал. С маленькой переноской в которой сидели две крысы.

Со студенческой сумкой, в которой, буквально, было несколько пар трусов, туалетные принадлежности, две футболки.

Всё!!!! Идиотки, мы боялись, что её выгонят с багажом из автобуса.

Я не хотела её провожать, не могла.

Вмешалась Соня и сказала, что так нельзя.

Да, так нельзя и я поехала.

Я поехала провожать.

Автобус официально отходил в 14:30.

Мы утром встали, немного поели, попрятались чуть -чуть от тревог, и поехали.

Мы не смотрели на часы! Мы встали и пошли. Почему так, нет ответа.

На вокзале мы были ровно в 11:00.

Наш автобус стоял полностью набитый людьми. Место Марианны чудом было свободным.

Она зашла - автобус через 10 минут уехал.

Это называется "в режиме военного времени".

Я никак не могу вспомнить, какого числа она уехала! Кажется, первые дни марта.

Зачем-то я сфотографировала номер автобуса.

Я ехала домой в больших солнцезащитных очках, но слезы лились рекой и капали на сумку у меня на коленях.

А вокруг за окнами пробегал перед моими глазами город.

Город, в котором мы все родились.

Город, который оставили мои дети.

Марианну, как и Алису, больше я не видела.

Вечером того дня Марианна прислала мне, исключительно на украинском языке, стихотворение посвященное мне. Абсолютно оглушительное. Валящее наповал. Я и свалилась.

И остались мы с Соней вдвоем.

Комендантский час, вой сирен, дроны, ракеты и так далее.

И походы в магазин.

Унизительные покупки: спички, свечи, консервы, крупы, соль, сахар, вода.

Аптека, всё для собак и так далее. Всё это потом нам не понадобилось. Мы уехали.

Люди какой-то серой массой шли мимо друг друга по улицам.

Магазины, огромные супермаркеты после обеда были совершенно пустые.

Город был пустой.

Центр начали укреплять.

Это безумно страшно! Мешки с песком, груды железа, кадры из фильмов о той самой великой войне, которой можно было всегда гордиться!

До сих пор, если я рассказываю об этом, я плачу.

Мы не смотрели друг другу в глаза, не могли!

Это было что-то такое стыдное, жалкое, непоправимое и считывалось очень просто:

«как такое могло произойти с нами, как они смогли так с нами?».

Мы не знали, что делать с лицами, как держать лицо, как смотреть в глаза друг другу.

Я все время что-то писала. Посылала своим друзьям.

И впервые у меня был шок, когда мне написала солидная дама из Киева: "Вика, прочитала Серёже, он ушел к себе в кабинет. Плачет".

Потом мне позвонила моя Вероника: "Вика, прочитала Алику, он плачет".

Никогда! Никогда мне не забыть этого.

Никогда!

Мы учились жить, как могли, и у нас получалось.

Я задуривала голову мужу по телефону и утверждала, что я слежу за ситуацией, и если что, мы уедем, но пока всё ещё ок.

Не я, а сама ситуация следила за мной.

Первый шок - просто война.

Второй шок - они бомбят именно и только русскоязычные города.

Третий шок - это Буча.

Четвертый шок - это Мариуполь.

Ма - ри - у - поль...

Это просто сводит скулы, корежит лицо, это боль до судорог, до озноба.

Этого не может быть!

Но это было и есть.

Пятый шок. Шок, шок, шок, шок! Нам не верят.

И, шестой шок, ракета в соседний дом и я чудом жива.

Но все, с кем говорила в то утро из этого дома - мертвы.

А потом, тень женщины, вдоль двора, вдоль пепла....

И красная лента, которой всё огородили.

И она через эту ленту туда. И мой вопрос: "Разве можно?"

И ее ответ: "Нет, конечно, но я все равно иду! Может, найду документы?"

А там пепел, пепел, пепел.

И последний, заключительный этап для меня, я стала бояться оставлять Соню дома и выходить на улицу без документов.

Что мы пережили тогда, в тот день, 23 апреля не могу сейчас рассказать и не хочу.

Но этот день стал началом нашего отъезда. Стал лично для нас переломным.

Через неделю мы уехали.

А пока, всю неделю я больше не спала уже ни минуты.

Я, буквально, гладила стены своего дома и целовала их. И это не фигура речи.

Самое страшное решение за всю мою жизнь.

А потом была Польша. Потом был Израиль.

Страна, в которой я должна была быть, максимум, три месяца.

Такой был у нас план.

Но хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

Это тот самый случай.

Если доживём, пятого мая будет ровно два года, как я и Соня здесь.

Здесь, в удивительной стране, которая мне дала то, на что я совершенно не рассчитывала, не претендовала, не ждала, не заслужила. Просто не могла всего этого делать и чувствовать!

Страна, которую я полюбила.

Страна, где нам довелось пережить несколько, достаточно серьезных спецопераций, одну из самых страшных войн, которые когда-либо здесь были.

Страна, из которой я категорически отказалась эвакуироваться 14 октября.

И абсолютно об этом не жалею.

Страна, в которой ещё ничего не закончилось.

И на её счёт у тварей тоже имеются планы.

Страна, в которой я буду жить ровно столько, сколько мне отмерено.

Стране и людям этой страны я говорила и говорю только спасибо.

Только слова благодарности и любви.

23.02.24.

РУССКОЙ МАТЕРИ

Когда война стоит перед тобой,

а ты ей служишь верой и молитвой,

но через дом – телёнка на убой

уводит вор за сломанной калиткой –

тогда беда сбывается – и ты

боишься неосмысленного слога,

как будто выйдет бог из темноты

твоей души и буква станет богом,

и эта буква, вшитая в шеврон

уже родного брата или сына,

благословит тебя со всех сторон

сырой землёй сиротской Украины.

Инна Куценко

А если честно, мысли о войне...

Мы в этом пекле всей страной уже два года.

Весь мир нам помогает... умирать...

Для смерти строят новые заводы,

Нам шлют оружие, кредиты нам дают,

Списав своё, что больше не пригодно.

И новые ракеты создают,

Машины смерти... Вопреки природе...

У нас здесь кровь давно течёт рекой,

А правящим элитам текут бабки.

Ничего личного. У бизнеса закон такой.

Кому война... Кому-то деньги в банках...

Пуйло... Увы, он запустил проект,

Который стал реальной бизнес схемой.

Где справедливость? А её здесь нет.

Просто зарубки в память наших генов.

#войнагодтретий

Ирина Чудакова

«Если считать народ огромной личностью, – а непосредственное ощущение говорит, что эта персоналистская точка зрения единственно ценна и справедлива в мире моральном, – то к этой личности причастен весь народ – и праведники, и преступники. Каждый совершенный грех отягчает совесть всего народа и совесть каждого в нем., <…> мы должны говорить обо всем происшедшем, не выгораживая себя, без внутренней цензуры, без пропагандистских искажений, без национальных комплексов, без страха»

Из статьи Томаса Венцлова «Евреи и литовцы» 1975

Ничего не напоминает?

Мы сидим под уютной лампой. Мы пьем вино и разговариваем. Вильнюс это Томас. Томас это Вильнюс.

С Томасом Венцлова можно говорить до бесконечности.

Для него на неродном, для меня на родном, но отравленном навсегда— языке

Дружба дело личное и не терпит соцсетей.

И сегодня я лучше просто процитирую одно из его недавних стихотворений. Как раз про русский язык.

ТОМАС ВЕНЦЛОВА

К НЕРОДНОЙ РЕЧИ

Себя губя, себе

противореча...

Осип Мандельштам

Библиотеки, станции, вокзалы,

душа здесь крепла, тело замирало,

легло столетье чёрным покрывалом,

в коротких снах не становилось легче,

зал ожиданья, где укрыться

нечем,

сквозь сон я там учился этой речи.

Я чувствовал ее, как вкус во рту,

как мед и горечь. Как обрыв в цвету,

манящий сразу в глубь и в высоту.

Так балансируя, себе противореча,

чужим внимая и своим переча,

учился этой речи.

Как соблазняла, как манила эта речь -

то ритмом переменчивым завлечь,

то в резких звуках слышалась картечь!

Весь жар предместий, колокол в селе,

и ледяные звезды в полумгле,

и то, что не отыщешь на земле.

Там Вакх с Кипридой пир продолжил свой,

струился пунша пламень голубой,

там, среди скал, ниспослана судьбой,

бурлит волна, свободна и жива,

нам обещав святые острова,

согласными и гласными права.

Но вот слова отравою полны.

Так небо отвернулось от страны.

Плоды и всходы не сохранены,

и земледелец терпит свой урон,

с полей отчаявшись согнать ворон

глухих времен.

Не течь в камнях иссохшему ручью,

Словарь теряет выдержку свою.

Речь связана. И только на краю

есть старые наречия. Они

звучат в долинах, как в былые дни,

но мы одни.

И звуки слышатся с сырых болот,

звон каторги. А там -который год

окопы проклинают небосвод.

То не златая цепь на дубе том,

звенят оковы в воздухе пустом

на дне людском.

Господства лжи не поворотишь вспять.

Свирепых псов конвойных не прогнать.

Тирану веки тщетно поднимать,

под ними ночь.Стал кислород ипритом,

скользит звезда по небесам разбитым

вниз, к поколеньям, Господом забытым,

в презреньи жить им.

И лишь у праведника есть и дар, и милость.

Взор напряги. Он здесь.Уже свершилось.

Пока, обман перечеркнув рукою,

идет к нам с запрещенною строфою,

пока он видим, и он видит нас с тобою,

я с ним спокоен.

2023г.

*Примечание автора стихотворения: Имеется в виду русская речь. Стихотворение перекликается со стихотворением Осипа Мандельштама "К немецкой речи", из него взят эпиграф и некоторые цитаты.

Текст оригинала на литовском называется языке: "Negimtajai kalbai"

Стихотворение Венцлова переведено Мариной Воицкой Marina Voickaja в январе 2024г. Автором перевод одобрен.

Недавно на нашем курсе «Россия и деколонизация: введение» я задала нашим студентам задание как раз по этому стихотворению

«Прочтите стихотворение Томаса Венцлова «К неродной речи» и напишите свое послание русскому языку сегодня. 300 слов максимум.»

Отклик превзошел все ожидания.

Я получила изумительные эссе по- английски , текст, который начинался по-русски и заканчивался раз и навсегда по-украински, я получила пустую страницу— и это самое красноречивое послание русскому языку. Я получила стихи и прозу.

Думаю, из этого могла бы получиться серьезная и важная публикация. Мы над этим работаем. Слепок сегодняшней катастрофы — преступления, далеко не первого—задуманного, исполненного и продолжающегося по-русски.

Ссылка на уже прочтенные лекции курса вот тут: https://www.youtube.com/@decolonisation-ru

А на программу вот тут: https://decolonisation-ru.com

Эта весна

На всём, что с жизнью рассталось уже,

на всём, что готово гнить,

возникло весеннее протеже,

как временнАя нить,

дающая праху шанс не пропасть,

дающая шанс гнилью:

смотрите, вот прошлое - наша часть,

не всё сводимо к нулю!

Подснежник родился и двинул в рост,

ему по тычинке всё!

Подснежник не видел ни войн, ни гроз,

ни злой старухи с косой.

Весна плющём оплетает сосну,

свистит весна соловьём...

А смерть угрюмо плюя на весну

берёт и берёт своё...

Григорий Беркович

Сколько ещё крохотных бездыханных тел будет найдено в завалах...

РОМАШКА

Пеленали метели

тельце — в крохотном теле

остывало горячее лето,

несмышлёныша Рому

на руинах роддома

закрывала крылами ракета.

Не ко времени вовсе,

не в саду, не на поле

вырастала ромашка —

в родзале,

чёрно-белая осень

снегом жалила вволю —

не от холода люди бежали.

Меж камней и осколков —

чудеса да и только! —

мама Ромки, цела и здорова,

ко груди прижимала

мягкий плюш покрывала

малышового

снова и снова.

Тонкий стебель тянулся

ввысь под небом в полоску,

сталью вспаханным

огненным небом,

и неведомых ульев

смертоносные осы,

пролетая, жужжали свирепо.

Мамки-мамочки-мамы

ледяными глазами

в никуда сквозь младенцев

глядели,

и младенцы молчали,

как в утробном начале

жизни до сорок первой недели.

Солнце в белом веночке

корни в землю пускало,

и дышала земля тяжко-тяжко,

чёрный день чёрной ночью

удлинялся, в завалах

мама громко искала Ромашку.

Инна Куценко

И ещё о любви.

Мама Юлии Навальной.

Любовь не сильнее смерти, вопреки тому, чему хочется верить, но любовь сильнее страха— как скандировали вчера среди серых панельных новостроек Марьино, где эта любовь и родилась.

Сильнее и длиннее.

В Италии считается, что весна наступает не 1 марта, а 21, но открыв сегодня глаза в предрассветной мгле я услышала, как поет соловей. Первый в этом году.

А потом открыла новости.

И увидела точно такую же панельную новостройку в огне. Это была не Москва, но Одесса.

Разрушен целый подъезд

Два человека убиты, еще 7 пострадали (среди них есть 4-месячный ребенок ). Спасательная операция продолжается, под завалами могут быть люди.

Точно такие же люди.

Невозможно не восхищаться пришедшим вчера проститься с убитым и замученным за полярным кругом героем. Навальный действительно сделал невозможное даже в смерти. Невозможно сдержать слез, читая слова любви: жены, дочери. Слушая этот рассказ тёщи. Невозможно не надеяться. Не бороться.

Но всё это бессмысленно, если будет выборочно. Если будет продолжаться самообеление и слепое пятно.

Россияне, именно россияне убили сегодня спящих людей в Украине.

Я понимаю, что такой разговор категорически не устроит российскую оппозицию.

Но всё же я буду призывать: пожалуйста , давайте попробуем увидеть себя глазами другого.

Тех, кто не имеет никакого отношения к вашей борьбе с коррупцией, кто не выбирал фашизм, не способстовал его росту, не был «вне политики», чье единственное несчастье оказалось быть соседями империи. И если вы и мы хотим быть другими— то признание своей ответственности и вины— первый и необходимый шаг.

И, наоборот, занятия самообелением, «россияне ни при чем», «дайте нам особые права, мы против Путина»— путь в тупик.

Именно антифашисты взяли на себя главный моральный труд по покаянию в послевоенной Германии. А ведь они рисковали , многие заплатили жизнью, многие из них прошли пытки гестапо, и, казалось бы, им не в чем было себя упрекнуть.

И необходимо говорить об

ОТВЕТСТВЕННОСТИ РОССИЯН - за сегодня и за вчера. И отринуть это лагерное, репрессивное виктимное самовосприятие, которое за призывами к ответственности видит унижение. Наоборот, именно признание ответственности возвращает достоинство.

Немцы поняли и прожили свою ответственность и вину после Второй Мировой. (А после Первой нет— потому и случилась Вторая. )

Это не было линейно и добровольно. И россиянам это тоже предстоит. Россияне ничем тут не отличаются. А в век информационных технологий и новостей live спрос только выше. Не обязательно ждать конца войны— все преступления становятся известным в реальном времени. Шахед в одесскую многоэтажку был запущен сегодня ночью.

Меня спрашивают: а в чем твоя ответственность?

Ответ давно придуман.

"И через нас" - формула из знаменитого "Штутгартского исповедания вины" 1946 года.

Никто из его авторов не поддерживал нацистов, а многие были в сопротивлении.

Вилли Брандт был активным антифашистом и борцом сопротивления. Он не говорил : «мы тут ни причем «, «мы боролись с режимом», «не мы вводили танки». Но именно он, опустившись на колени в Варшаве перед памятником убитым, прося прощения у евреев от лица Германии.

На коленях через 25 лет. Не кричал : «нельзя проклинать, ненавидеть и унижать нас!».

Но даже тогда через четверть века после конца войны и Аушвица по Германии прокатилась волна возмущения: мол, что это он там за нас на колени становится. Мы его не за этим канцлером выбирали.

Но если на них не становиться, а только вечно подниматься с колен, если продолжать ту же риторику невинности и непризнания исторической ответственности , то она неизбежно сомкнется с путинской и неизбежно приведет к тому же. Новому ресентименту и новым агрессиям.

На фоне Пу и его преступлений не трудно сиять безгрешностью. На черном фоне любой цвет сияет— это знают художники. Но прятаться от собственной совести и ответственности за дешевым популизмом и лайками в ютюбе ни к чему не приведет. Точнее, приведет к тому же, с чем вы боретесь.

«Патриотизм определяется мерой стыда, который человек испытывает за преступления, совершенные от имени его народа".

Адам Михник

И понять это и пересмотреть и работать над этим— должна именно российская оппозиция. Антивоенные, антипутинские россияне . Те что в эмиграции. И те смелые и честные люди, что шли и шли вчера. И пели «Вечную память».

…любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине;

все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Любовь никогда не перестает.

Катя Марголис

День жалоби не закінчується котрий рік...

Чому немає загального світового законодавства, у якому прописана відповідальність та покарання президентам країн та країнам, які розпочинають війни у других країнах?

Чому це не зупиняють на світовому рівні з самого першого кроку?

Чому??????

Чому масово лишають життя звичайних людей?

Так багато "чому"...

Безглуздя... Досі продовжується узгоджене масове вбивство людей України. Та усі інші допомагають тому, щоб все це йшло далі, замість того, щоб зупинити все це з самого початку.

Бо немає у всесвіті ніякого регулювання таких процесів.

Бо людство до цього не дійшло в своєму розвитку.

Людей продовжують переконувати в тому, що національність, мова, території, патріотизм важливіші від самого Життя.

Споконвіку, вливають це у вуха, в гени, будь-яким зручним способом. При цьому, знецінюють саме Життя!!

Людей так форматують до того, що не життя головне, а відмінності однієї людини від другої.

Кожна нація так форматує людей. Кожна країна таким чином відокремлює себе та свою значність та важливість.

Кожна війна починається з того, що люди якоїсь країни починають знищувати людей якоїсь другої країни саме тому, що історично їх форматують на те, що ці відмінності мають значення більше ніж саме життя.

Так простіше управляти та оправдовувати корисні інтереси та цілі окремо взятих людей, яки керуют країнами.

Ви бачили кладовищі в Україні? Вони жовто-блакитні від прапорів...

Це жовто-блакитні океани які хвилюють тільки вітер, дощі та сніг... під ними відібрані життя, які ніколи не повторятся...

Хто та кому дав право на це?..

#головнежиття

Ирина Чудакова

Iya Kiva

***

навіть тварини у цій клітці часу не стримують сліз

плаче собака над тілом дівчинки, яку щойно знайшов під завалами

плаче кіт, вчепившись у ковдру, під якою лежить його вбитий господар

плаче левиця у зоопарку, в який щойно поцілили ніби ж як люди

так само і квіти; висихають на нитку в порожніх від смерті домівках

сумують за тими, хто приносив їм воду любові й світло турботи

складають свої пелюстки у кулачки, мов ображені діти

і завмирають, хнюплячи ясні голови, бо стеблам не сила більше триматися

якби не війна – скільки б садів приймали в обійми весни тихі дзвони людей

якби не війна – скільки б птахів дарували сережки цвірінькання кожному вуху

якби не війна – плач і попіл цієї землі,

де погляд тому гомоніли дерева, які посадив ще мій батько,

ми б більше ніколи не передали у спадок

03.03.2024

Ирина Евса

Ти тужиш, корсо, на плиті бетонній

від відчаю, суцільної зневіри,

бо губиться в проваллі і бездонні

твій досвід: люди – найлютіші звіри.

Збив лапи в кров, знайшов, та пізно, корсо:

обвуглена стіна, уламки ліжка,

стирчить з каміння неприродно косо

вже не жива дитяча боса ніжка…

Сльоза собача меркне в чорних космах,

ти до п'яти не в змозі рахувати,

а в оці – згаслий п'ятикратний Космос:

Марко, Сергійко, Тима, Ліза, Злата…

Пекельне небо, ніч – жалобний полог:

Непотріб – божі заповіді ваші,

якщо скажений шкіриться кінолог,

смерть на життя дитячі нацькувавши…

02.03.2024

Ирина Юрчук

739

Вставай, скорее. Сейчас, оденусь

А что случилось? Беда, беда.

В Одессе снова убит младенец.

Опять трёхмесячный, как тогда.

Тебе всё это приснилось, да ведь?

Закрой глаза и опять открой.

Собака служебная разрыдалась.

Собаки лучше людей порой.

А мама? Рядом. Всё выше, выше,

Вон там, где птица, на облаках.

А папа? Папа со старшей выжил.

И как же дальше? Не знаю, как.

На сердце столько небрежных латок,

Что сложно горе не расплескать.

Собака вытерла слёзы лапой,

Встряхнулась и дальше пошла искать

Рассвет морскую гладь окровавит,

Остатки обоев на этаже.

На небе ясельки открывают.

Там Кира в старшей группе уже.

#русскийвоенныйкорабльидинахуй

Аля Хайтлина

Реальність сьогодні настільки спотворена, що, здається, ти дивишся на неї крізь важке похмілля.

При тому, що не п'єш багато років.

#реальність

Ирина Чудакова

***

Не жди ничего доброго

от неба, царя, соседа,

не грянут дожди,

смерть не отступит скоро,

добро по частям собрано,

закопано, пообедай

в доме его, приди

на девять дней, на сорок.

А если и дома нет уже –

кругом лишь одни развалины,

обломок возьми

(впрочем, ты сам — обломок)

и в землю на пмж

сваливай, быстро сваливай,

прочь от возни

огня, боеголовок.

Земле не страшна засуха:

гвоздики, герань, пионы

растут на крови

и крови здесь так много,

что кажется смерть сахаром

на мокрой божьей ладони,

соври мне, соври

про благость цветов,

честных людей,

Бога.

Инна Куценко

***

Здається, в парку Стрийському - весна.

Принаймні, з віт цвірінькає синиця

Про те, що вже веснянка світлолиця

Із коми вийшла, пані чарівна.

А чом і не співати б тих казок

Дзвінкій і вже закоханій пташині?

Дві пташки - ніби верби очі сині,

Мов вже барвінок, ніби вже бузок...

Що ж серцю інше фентазі болить?

Там вилупок із поглядом гадючим,

Плешивий Цахес з усміхом пацючим,

Ковтає вже останню сонця мить...

Та бачу ще, як дивно навесні

Висвітлюються знову людські лиця.

І чи не час жахам вже вгомониться

У кожнім дні моїм, у кожнім сні?

Що любому Андрію відповім,

Філософу-поету Содоморі?

Тут, в Харкові, - в Содомі і Гоморі, -

Де мертвими давно здаються зорі,

Йду до живих

У вимірі живім...

7.3.24

Сергей Шелковый

МАЛЯ

Смерть ходила навшпиньки,

щоб не збудити дітей,

кров'ю мазав одвірки

рік новий, попри те,

що різдво — не великдень,

різали не ягнят;

смерть заходила швидко,

бачила: спить рідня,

запускала салюти,

от вам свята, мовляв,

аби потім розкуто

пестити немовлят

без батьків та без дому,

гірше що — без братів —

їх раніше свідомо

родич вбив, бо хотів

захистити найменших

кров'ю людських ягнят

(він і богові збреше:

"первістки просто сплять",

то дарма, що у берцях

і серед дня в полях).

Смерть життям обернеться.

Смерть і сама — маля.

Инна Куценко

Прости меня, Господи… Боже, я всё понимаю.

Я вижу, как ненависть веру в сердцах задувает.

Как люди о мире вопящие – мира не ищут,

А мира желающий сердцем – становится лишним.

Толпа на толпу! И оправдывать каждый умеет

Убийства людей, что наука Твоя не приемлет.

Меж правым и левым зловонием не выбираю…

Там нет ни дороги к Тебе, ни покоя, ни рая.

Прости меня, Господи. Просто бессонница мучит.

Молитвы читаю. Над городом царствуют тучи.

И воют тревоги, и ищут возмездия люди.

Но ненависть множа – ни мира, ни счастья не будет!

В заложниках дети у взрослых больных беспощадных.

Иуды отметят «победу» в костюмах нарядных

На горе чужих матерей и загубленных хлопцев.

Вновь волка во власть изберут уцелевшие овцы…

Прости меня, Господи. Мне остаётся молиться,

Чтоб светом любви засияли поблекшие лица…

Ведь губят людей не враги, а их собственный дьявол,

Что в сердце вливает из злобы и мести отраву.

Свирепствует стадо, увидев такое же стадо.

Страданья друг друга – их корм, их больная отрада…

Здесь так не хватает любви и прощения тоже.

Прости же нас, Господи, и, сохрани, если можешь…

Ирина Самарина-Лабиринт, 2023

Такой вот нынче бабий век, —

То провожаешь, то хоронишь.

Когда он уходил, был снег,

И небо подпирали кроны.

И всё смеялся, мол, вернусь,

Я не надолго, скоро буду.

Но еле видимая грусть

В глазах его мелькала будто.

И ты ждала, а седина

Твоих волос коснулась вскоре.

Бросала жребий свой война:

Кому свиданье, прочим – …

Такой вот нынче бабий век, —

То провожаешь, то хоронишь…

Февраль 2024

Игорь Маркес (Украина)

***

Самая большая в мире ложь:

Если ты герой — то не умрёшь,

Не вмирають, — говорят, — герої,

Только мать не верит в это.— Мать!

Матери не нужно понимать,

Почему живым могилы роют.

Мёртвому — победа и почёт,

Траурная ленточка — не в счёт,

Он — полковник в воинстве небесном,

Только мать не верит в это, мать

Продолжает кроху обнимать

На странице сына бессловесно.

Инна Куценко

В интересное время живём.

В нём сквозит нехорошее прошлое.

Будто праведность в нём,

Справедливость найдём,

Будто маски сегодня не сброшены.

Только здесь справедливости нет.

Жизнь людей в это время не ценится.

Ради подлых вождей,

Ради глупых идей

С женихами прощаются девицы…

И уже обличила судьба

Тех, кто лихо играет народами.

Покосилась изба,

Поутихла мольба.

Убегает царёк с миллионами…

В душах ужас, молчанье и страх.

Лишь доносы ничтожные множатся.

Не в народа руках,

А у Бога в стихах

На добро и на зло всё разложится.

И нельзя никого убивать!

Это правда в любое столетие.

Так тревожно молчать,

И «свои», так сказать,

Сквозь прицел твой затылок приметили.

Если мирно на сердце твоём,

То войну не умножишь проклятую.

Мы ещё поживём

Сквозь отчаянья ком,

Сквозь мечты, что слезами распятые…

Ирина Самарина-Лабиринт, 2024