Смотри, как близко оказалась смерть,

Которую мы прежде не встречали.

И даже говоря о ней - что редко -

Использовали будто бы артикль

Несвязанности с нынешним.

"Э смерть"

Ах да, когда же было это "прежде",

Там занавески лёгкие качались

Там ветер плыл над голыми плечами.

И горький дым. И золотистый свет.

У смерти появились имена,

Совсем неподходящие для смерти,

Домашние, лохматые, в пижаме.

Смотри, как отвратительно скрипит:

Смерть Женьки. Смерть Марины. Смерть Володи.

Смерть Анечки. Что ты несёшь, помилуй,

Возможно, ты имел в виду "экзамен",

Возможно, ты имел в виду "работа",

Нет, не буди ребёнка. Пусть поспит.

И не буди нас всех. Но мы проснулись.

У смерти стало много фотографий,

Вот выбирай - площадка и лужайка.

Дорога в горы. Улиц лабиринт.

Вот-вот и заведёт себе страничку:

"Сегодня я одна. Попала в трафик.

Доеду завтра". "Отменился отпуск".

"Когда освободишься, набери".

У смерти появились геотэги,

Рецензии, чекины в ресторанах.

Но это ладно, пусть бы ей чекины,

Но для чего, скажи, ей имена.

Зачем она их жадно примеряет,

Хватая, выдирая слишком рано,

Совсем не тех, наивных и невинных,

Глядящих из раскрытого окна,

Где занавески лёгкие и скатерть

В весёлых пятнах соуса и солнца

И чей там силуэт, и чьё там платье,

И чьи такие тёмные зрачки,

Смотри, как близко. Руку протяни и -

Уже никто, никто не отзовётся.

- Останешься?

Никто не остаётся,

- Зайдёшь на чай?

Но пар над чашкой вьётся,

И как мы тут одни-то, дурачки.

Аля Хайтлина

***

Чия вона? Чия ота земля,

в яку війна ховає немовля

живим іще під каменями дому,

і матері пустушку залиша

поміж руїн, і гойдалку-лоша,

і крихітну надію невагому?

Чия вона? Чия ота земля,

якою потай бігає в поля

хлопчина, кличе хлібороба-тата,

не знаючи, що міна лиш за крок,

що батько й сам, як чорний колосок,

багато днів уже, ночей багато.

Чия вона? Чия ота земля,

яку собака риє під гіллям

старої вишні, а кругом — нікого,

однаково — хоч яму рий, хоч вий —

коли живеш, але напівживий,

коли земля відірвана від Бога.

Инна Куценко

***

Ты иди, не оборачиваясь, сквозь ад.

Помни светлым дом свой и листвошумящим сад,

вспоминай, как нос окрашивала

пыльца

каждый раз, когда вдыхала ты у крыльца

аромат нарциссов, голову наклонив,

как в медовых ветках пылок

и говорлив

ветер был, и липа в облаке юрких

пчёл

во дворе роняла лист на широкий

стол.

Ты иди и не загадывай наперёд,

что пройдёт война. Мимо тебя пройдёт.

Потому что уже она за твоей спиной

дом сожгла. И сад. И пчёл.

Пепелище, зной —

там, где твой отец липу сажал. Цветы

поливала мать там, где другая ты,

молодую пчёлку смахивая с руки,

с головой ныряла в белые лепестки.

Инна Куценко

Такое чувство, что вся наша планета похожа на большую погремушку, которую друг у друга вырывают ничего не понимающие дети.

Вырывают, чтобы потрусить, погреметь. И каждый хочет оставить её себе.

А внутри этой погремушки - страны, города, сёла и люди, которые никуда не могут деться изнутри.

Их трусит и бьёт о стенки. Там, внутри периодически что-то осыпается, смешивается, ломается, взрывается, стирается, исчезает, продолжается и заканчивается...

И никто не знает долго ли это будет продолжаться?

Ни те, кто снаружи, ни те, кто внутри...

MunayRa

Ирина Чудакова

Немного нарушу вашу ветку, где стихи и проза, и размещу видео. Оно тоже о войне.

Киноальманах "Война глазами животных" трейлер

Sapienti sat DIPOL (Diskussionen. Informationen. Politik.)

Багатостраждальні Київ, Одеса потерпають від оскаженілих потвор. Сьогодні вночі знов позамежні людські страждання і численні загиблі…

Всією душею з вами, любі друзі…

молитовні прокльони

Дивлячись крізь пітьму,

Вогник шукаю, стежу:

Вісім годин тому

Був він іще в мережі.

Дев'ять годин пройшло.

Серце — жива льодина.

Всесвіту бите скло,

В нім епіцентр – людина.

Вістря зірок крізь дим,

Наче уламки криги.

Простір — згорілий дім:

Зойки, судоми, здриги.

Десять годин пройшло.

Час — сподівань руїни.

Згиблих росте число

У нищівних новинах.

Знищує, губить, б'є —

Бісові все замало.

Боже, дістань моє

Серденько з-під завалів.

Безліч хвилин мина.

Холод в нутрі не вщухне.

Ніч — крижана стіна.

Стискуюсь, сліпну, глухну.

Гуркіт, вогонь і вий.

Людство пойняте сказом.

Вогник — онлайн: живий.

Гемон, мабуть, промазав.

Ветхий зотлів завіт.

Крик на розриві тиші.

Серед бетонних плит

Там, у вогні, хтось інший…

Світло — ковток води,

Небо — дірчастий бредень.

Праведний, розряди

В гунів обойму зведень.

Правий, врятуй живе,

Дриґом постав світила

Полум’я ножове

І спопели Атіллу…

Вірш молитов затих,

Силу прокльонів множить,

Щоб знелюднілих тих

Бич діставався Божий.

Ірина Юрчук,

17.06.2025

Жажда жить приходит после встречи со страхом.

Когда всё вокруг нестабильно.

Когда громкие звуки уже не просто раздражают — они пугают.

Когда просыпаешься не от будильника, а от сирены.

Когда не можешь планировать, потому что не знаешь — что будет через час.

Когда рядом война — начинаешь смотреть иначе.

Каждый день — не просто дата, а дар.

Каждое утро — уже победа.

Ты больше не торопишься жить «как раньше» — ты просто хочешь жить.

В такие моменты начинаешь видеть главное.

Как важно просто быть.

Обнять близкого. Увидеть небо. Услышать тишину.

Прожить день — и быть живым, а не просто целым.

И вдруг внутри загорается что-то тёплое.

Как будто ты вспоминаешь, ради чего всё.

Не громкое, не героическое.

Тихое, но упрямое — желание идти вперёд.

Ты начинаешь хотеть жить.

Не по привычке, а по-настоящему.

Каждым дыханием.

Может, в этом и есть смысл:

когда страх возвращает нас к жажде жизни.

Мы убываем. Гаснет свет

Все покидают строй...

Вот так и мой исчезнет след

над тишиной пустой

И ты уйдешь, мой верный друг,

Едва замедлив шаг

И птица, в небе сделав круг,

вдруг упадёт в овраг

Затихнет шёпот мой и крик

и тихий вдох и стон

Погасит свечку мой свечник

А что скажи потом

Пусть нам не выбраться живьём

Но смерти вопреки

Мы станем ветром и дождём

И шелестом реки...

Пусть кто-то скажет – просто дождь

Прошелестел в саду

Пусть это даже ветки дрожь

Но я тебя найду...

Пусть у межи, пусть у черты

Где есть ещё земля

Я буду всем что любишь ты

И что любила я...

Н.Золотова

Лет семь, наверное, было, когда стайка встревоженных соседских детей утащила меня на параллельную улицу смотреть «горелое золото тубиков». Недалеко от туберкулезного диспансера и правда лежала кучка еще дымящихся украшений, колец, цепочек, серёг, покрытая золой. Кто-то уверенно сказал, что у туберкулезников отобрали драгоценности, потому что они были заражены, и сожгли. Мальчишки поворошили эту странность палками, интерес иссяк, и все вернулись по домам. Что это было на самом деле – никогда не узнаю. Вспомнила об этом, когда пару дней назад черное крыло путина разнесло всё, и старый диспансер, и не менее старую усадьбу напротив, и дом друзей моих родных, и ещё всякое, не имеющее к крылам хищника никакого отношения.

Не доходя до турецкой крепости, где «правил Буджаком паша с высоких башен Аккермана», стоял дом, где мы проходили в школе УПК (фиг знает, как расшифровывалось), где я усердно клацала кнопками печатной машинки, с усилием перетаскивала тяжеленную коретку и ругалась из-за мелочей с соседкой по фамилии Кожвош. А рядом было красивое здание с колоннами, теперешний лицей. Так вот – его тоже больше нет, из-за того же черного крыла. Но есть 16-летний Марк, вытащивший из-под завалов друга Макса. И Марк этот красивый прям до невозможности. Такой же красивый, как семеро мальчиков ЦАХАЛа, вернувшихся вчера не домой, а прямиком за горизонт Газы, в небо. Там своих черных крыльев тоже предостаточно.

Когда захлестывает ностальгия по улицам, домам, светлому детству, в которое не войти дважды, das ist dem Menschen eigen. Но память крепче любого жесткого диска, в ней можно производить археологические раскопки, находить бесконечные культурные слои, расчищать, восхищаться, прижимать к сердцу - ценное под рукой. А вот с украденной человеческой жизнью всё не так. Напрягаешься изо всех сил, чтобы стать супергёрлой, успеть предупредить, перетащить в другое место, как котят за шкирку, выпросить до того, как… – ан нет, как в бородатом жутеньком анекдоте: «сказали в морг, значит, в морг».

И ракета пробивает мамад. И нет норки, в которой можно спрятаться от грянувшего грома.

Именно с этим тяжелее всего жить в океане сансары.

Таня Либерман