Литература
Русский историк о настоящих немцах
Посвящается, как ни странно это
звучит из моих уст, Ёсики Танаке.
Кто в курсе - тот поймёт.
ОТ АВТОРА
ГОРДЫЕ БЫЛИ МАЛЬЧИКИ...
Когда-то, когда я писал повесть "Клятва разведчика", то в послесловии к ней поделился с читателями планами в будущем написать что-то о других мальчишках. Живших в другой стране, носивших галстуки другого цвета, певших другие песни... и очень похожих на наших ребят. Настолько похожих, что с годами я воспринимаю ту жуткую, кровавую вражду со всё большей и большей горечью, как ужасную и нелепую ошибку. И вот наконец я взялся за это. Но были написаны ещё только первые абзацы, когда я взбунтовался против себя же. Я не хотел писать о том, как они будут пробираться среди развалин своих прекрасных городов (и надежд) и в упор поджигать наши танки - пришедшие мстить за наши города и надежды. Не хотел писать о трупах наших солдат. И о трупах убитых ими мальчишек. Не хотел писать о неизбежных допросах и расстрелах. И о потерянной надежде и вере я писать не хотел. Не хотел выбирать, о чём будет легче писать - о мёртвых глазах или глазах потухших. Потому что в финале тогда несмотря на весь непридуманный отчаянный героизм всё равно отчётливо рисовались бы претенциозно-победоносная, самодовольная менора, пронзившая немецкое небо у древних Бранденбургских ворот и орущее античеловеческое безумие пидарасьего парада на улицах Берлина. Так я полностью изменил замысел этой книги. Кроме самой первой главы, во время работы над которой и пришло ко мне несогласие с сами собой. Пусть у них будет мир. Ещё много лет мира. Долгих, очень долгих лет... ведь все, кто не предал своё детство, знают и помнят, что в нём годы бесконечны и лишь дни стремительны и неощутимы. Так пусть у них будет мир. Нет, не полный скучный "мирумир", а такой мир, где много трудностей - интересных, неурядиц - весёлых, даже борьбы - нужной. Правильный мир для храбрых и верных мальчишек, голоса которых всё ещё звенят у летнего костра над рекой, и пламя его пляшет в их широко раскрытых глазах, полных надежды... ... " - Да. Гордые были мальчики. - Гордые... а что толку? Сгорели, и всё... Ты тоже... не накликать бы... - Да что мы, не люди, что ли?!"... ...Я прошу прощенья у тех, кому нравятся мои книги, но кто всё же не может забыть те счёты. Но я дал слово. Я обязан его выполнить.
Олег Верещагин
РАСПАХНУТЫЕ КРЫЛЬЯ
Ленивое солнце не слепит глаза, В лесах - щебетанье птах, Но скоро над нами пройдёт гроза Ведь завтра - в моих руках!Гимн "Гитлерюгенда".
DAS LIED ERSTE.
Летающий мальчик.
1 июля 1930 года.
Веймарская Республика Германия. Земля Гессен-Нассау. Город Ланген. Железнодорожный вокзал.
Шарманщик был старый (а может, просто казался таким - бедствующие люди явственней стареют), одноногий, в растрёпанных лохмотьях, в которых только очень опытный взгляд мог бы опознать остатки мундира гессенской пехоты времён прошлой войны. Похожей на его мундир была шарманка - такая же некогда величественная, а ныне - растрёпанная, грязная и хрипевшая не в лад. На выскобленном, чопорном перроне Лангена старик казался неуместным, о чём красноречиво говорило недовольное лицо стоявшего у дверей вокзала шупо (1.) и мерно крутящаяся в его пальцах короткая жёлто-коричневая дубинка на потёртом кожаном ремешке. Впрочем, пока полицейский старика не гнал, хотя у того был всего один слушатель, да и тот забрёл сюда случайно. 1.Жаргонное прозвище немецкого полицейского, что-то вроде "мент", но без особого презрительного оттенка. Но не гнал - именно из-за этого слушателя. Стоявший напротив старого шарманщика золотоволосый хрупкий малыш - мальчик лет шести с серьёзным внимательным взглядом больших серых глаз на ангельском личике - внимательно слушал старика. Чистенько и аккуратно одетый в не то чтобы новенькие, но безупречные матроску с отложным воротничком, серые бриджи с пуговичками под коленками, светло-серые чулки и коричневые начищенные ботинки, он являл собой почти смешной контраст со стариком, равномерно крутившим ручку старой "барбьери" (1.), такой же одноногой, как и он сам и так же покачивающейся на ненадёжной своей одинокой опоре.... 1.Марка шарманки. Шупо хорошо знал единственного - младшего и потому нежно любимого - сына барона фон Мюзеля. Как видно, тот гулял тут с сестрой и теперь ждёт её, отлучившуюся по каким-то делам. Травмировать душу так внимательно слушающего малыша зрелищем изгнания одноногого скрипучего дурака не хотел. Бог с ним. допоёт он, мальчишка уйдёт, тогда можно будет и шугануть, если сам не сообразит убраться... Скоро придёт берлинский экспресс, выйдет чистая публика, и зачем им любоваться на такое? Да и поёт-то он что! Шупо зевнул. И чего этот малец так притих, как будто ангелов небесных услыхал?!. ...Голос у старика и правда был мало пригодный для привычного пения - хриплый, не слишком мелодичный. Но неожиданно сильный. А песня, которую он пел под однообразный посвистывающий мотив старого вальса, который выдавливала шарманка, и вправду могла показаться странноватой, даже жутковатой... ... - Дети, пока вы не стали безглазыми, Я укажу вам спасительный азимут: Каждый, кто лунной дорогою ходит, В город волшебный однажды приходит. Дышат, как воздухом, там вдохновением. Все архитекторы там - сновидения. Греет там солнце, а не банкноты. Будешь влюблён - не сочтут идиотом!.. ...Шестилетний Райнхарт фонМюзель, по правде сказать, был тут ни с какой ни с сестрой, хотя изо всех сил и делал вид, что он тут не один, проницательно понимая: первый же взрослый одинокого мальчика потащит "куда следует", чтобы поскорей вернуть под опеку родных и близких. Сестра Анна-Роза была на самом деле - но вот только она и знать не знала, что её младший братец добрался до лангенского вокзала - от замка Мюзель до этого перрона было аж пять километров, и для Райнхарта сегодняшнее путешествие было первой серьёзной вылазкой за стены замкового сада в одиночку. Три часа назад ему просто стало скучно, и он поступил так, как поступали до него тысячи и тысячи мальчишек - улизнул из привычного и вдруг ставшего таким тесным мирка и пустился на поиски приключений. Впрочем, испытание исследовательского духа мальчика едва не прервалось в самом начале. Дорога через поля оказалась жаркой и пыльной, замок позади отдалился быстро, а городская окраина впереди почти не приближалась, солнце пекло, в высоком хлебе что-то страшновато шуршало, и Райнхарт не возвращался только потому, что был упрямым мальчиком. Однако, должно быть, он всё-таки отправился бы обратно (возможно даже всхлипывая, потому что мужество шестилетних мальчишек не так глубоко, как им самим хотелось бы и представляется) - если бы судьба не послала ему вслед загорелого, весело пыхтящего изогнутой трубкой молодого крестьянина на телеге, нагруженной мешками ранних яблок и запряжённой парой восхитительно огромных чёрных коней. Поэтому больше половины пути Райнхарт проделал на удобном облучке, с восторгом оглядываясь с такой высоты по сторонам - мир сразу сделался куда более приятным. Кони мерно обмахивали длинными, перевязанными узорчатыми ремнями, хвостами могучие атласные крупы, начищенные почти до зеркального блеска, а временами, послушные воле хозяина, пускались вскачь, и сердце Райнхарта замирало от ужаса и наслаждения. Он сам немного поправил запряжкой (конечно, сам, то, что крестьянин осторожно и прочно придерживал поводья поверх маленьких, побелевших от ответственного напряжения, пальцев, было, конечно, не в счёт, он же просто показывал, как надо править!), сгрыз два больших яблока - сладкое красное и кисловатое зелёное - и слушал, как отложивший трубку возница весело играет на окарине (1.) незнакомую быструю песенку. Правда, в самом конце пути пришлось соврать, что на вокзале его ждёт сестра, иначе крестьянин наверняка отвёз бы его обратно в замок (который так никуда и не исчез, виднелся позади, и это как-то успокаивало и придавало сил). 1.Глиняная короткая дудочка. Город Райнхарту не очень понравился. Он показался каким-то настороженным, а лица многих людей - не то что недобрыми, но... тусклыми, что ли? Несколько раз ему встречались компании мальчишек - его лет, старше и намного старше. У Райнхарта замирало под ложечкой - плохо одетые, угрюмые, многие босиком, они спешили куда-то по каким-то своим делам, но по нему - скользили внимательными пристальными взглядами. Но не задевали - может быть, стыдно было приставать к маленькому, а может быть, то, как Райнхарт, не сворачивая, не опуская взгляда и не замедляя шага, шёл навстречу этим компаниям, вызывало невольно уважение? Интересно было смотреть на витрины магазинов, лавочек, ателье. Но Райнхарт уже разбирался в ценах и видел, что всё очень дорого. Он не очень понимал смысла этого слова, но знал, что дорого - это плохо, и на дорогое нет денег. В его карманах лежало несколько монеток разного достоинства, но Райнхарт воспринимал их скорей как игрушки, которые могут служить красивым и прочным щитом для картонного воина или гербом на замке из песка, чем как что-то, на что можно купить какую-то вещь. В конце концов, ему ужасно захотелось пить, и он остановился около ребристой, с изогнутыми носиком и ручкой, водоразборной колонки. Там брызгались и орали ещё несколько таких же "опасных" ребят. Наверное, играли уже давно, потому что были насквозь мокрыми, хотя выжимай. На них покрикивали из окон домов, но никто не обращал внимания на эти крики. Райнхарт походил вокруг, разглядывая на тумбах красочные плакаты - разные, с орлами с герба, со звёздами, серпами и молотам, со значками в виде ломаных крестов. Плакаты его увлекли на какое-то время. Райнхарт умел читать, но в прочитанном почти ничего не понял, слова были незнакомыми - разве только картинки понятные. Больше всего мальчику понравились те, где были изображены германские рыцари и солдаты, а ещё - суровые люди в неизвестной коричневой форме, прогоняющие каких-то страшных чудищ и злых уродцев. Там везде был и человек - остроносый, с высоким лбом, прикрытым странной чёлкой, короткими смешными усиками и внимательными глазами. Он Райнхарту понравился тоже, потому что был похож на мудрых советников из книжек со сказками... На некоторых плакатах были и мальчишки, помогавшие взрослым делать что-то важное и даже воевать - но увы, все они были "большие мальчишки". Намного старше Райнхарта. И это было ужасно обидно. А ещё обидно было то, что та компания так и брызгалась плещущей водой. И от плеска пить хотелось и вовсе с безумной силой. Райнхарт разозлился. Всерьёз. Так, что опаска отступила совершенно. Вода общая, и колонка эта тоже общая! И всё тут! Сунув руки в карманы, он подошёл как можно ближе к весёлой куче и сердито, решительно сказал: - Я хочу пить, пустите! Шум утих мгновенно. На чужого хорошо одетого мальчишку уставились полдюжины глаз с уже знакомым пристально-оценивающим недобрым выражением. Кто-то ехидно ухмыльнулся, кто-то громко хмыкнул, но Райнхарт уже по-хозяйски подошёл к колонке и вежливо сказал державшемуся за ручку пареньку: - Нажми, пожалуйста. Я не смогу, она тугая, я видел. Во взгляде мальчишки неприязнь сменилась оторопелым удивлением. Он оглядел своих приятелей, пожал плечами и небрежно (мол, вот, малёк, держи, я очень щедрый и сильный, видишь, как я легко эту штуку нажимаю?!) пустил в выдолбленный водой старинный каменный жёлоб, вделанный в современные бетон и асфальт, прозрачно-зеленоватую тугую струю из широкого подрагивающего "носика". Райнхарт напился. Вода чуточку отдавала железом, на зато была холодной, и пить вот так было интересно. Достав из кармашка платок, он тщательно вытер лицо и искренне улыбнулся мальчишке у колонки: - Спасибо большое. Тот опять пожал плечами. Потом буркнул: - Пожалуйста, чего... - неожиданно явственно смутился, отвернулся, глядя искоса и, дождавшись, пока довольный Райнхарт, аккуратно пряча платок на место, отойдёт от колонки подальше, окатил остальных - не ожидавших такого коварства - широким прозрачно-радужным веером из-под ладони... ...На вокзал Райнхарт выбрался, потому что это было единственным местом в городе, которое он хорошо знал, он тут бывал не раз с сестрой и отцом - и так же хорошо помнил оттуда дорогу домой. Он прошёл мимо кинотеатра, удивившись тому, как выглядит это здание: большая витрина была разбита, афиша с рекламой какого-то фильма "На Западном фронте без перемен" - словно бы зачёркнута красными словами, которые Райнхарт вполне мог прочесть:ЛОЖЬ - НЕ СМОТРИ. ЛОЖЬ - УБЕРИ. ЛОЖЬ - УНИЧТОЖЬ.
- а ниже, на сером каменном основании, шли ещё строчки:БУДЕШЬ ПОКАЗЫВАТЬ ПАЦИФИСТСКУЮ ДРЯНЬ - СОЖЖЁМ КИНОТЕАТР!
Это было немного пугающе и в то же время интересно, хотя смысла увиденного Райнхарт совершено не понял. Он только ускорил шаг, но одновременно несколько раз оглянулся через плечо на кинотеатр, про себя размышляя, что было интересно увидеть пожар... ...Собственно, замок Мюзель был отчётливо виден на горизонте из многих мест Лангена, но тут он казался совсем близким, только перейти поле - и Райнхарт почти уже собрался бежать обратно, благо, тропинка начиналась сразу за перроном, в глубине привокзальной улицы. Но именно тут он увидел и услышал шарманщика с его странной песней. И теперь, словно заколдованный, стоял перед вращающим кривую ручку калекой и вслушивался в хрипловатый сильный голос, который рассказывал странную и жутковатую историю... ... - И в эти странные лунные песенки Поверил мальчик, сидящий на лесенке. Но лишь поверил он - лесенка стала Вдруг вырастать. И - до неба достала. Мальчик пошёл по ступенькам ребристым. Но тут сбежались родные и близкие: "Стой! Не ходи! Дуракам такой жребий! Нечего делать тебе в этом небе!"... ...Блёклые глаза калеки вдруг сверкнули таким отчаяньем, что Райнхарт испугался и даже подался назад - казалось, что шарманщику кто-то сделал очень больно, незаслуженно и неотмщаемо... А тот продолжал петь, крутя ручку своего чуть покачивающегося инструмента: - Мальчик послушался. Мальчик вернулся... И лишь с тоской на луну оглянулся... После скрывался. Всех ненавидел. Плакал о том, ЧТО в небе увидел! Плакал, в груди пустоту ощущая. Он ведь карабкался вверх, освещая Путь своим сердцем, светлым и трепетным! И... второпях обронил его в небе том... ...Шарманщик устало, печально вздохнул. Ненаигранно. Просто как отчаявшийся человек. Перестал крутить ручку. И тихо сказал, глядя в серьёзные серые глаза слушающего мальчика, в которых подрагивали невесть почему возникшие капельки: - И вот висит оно в космосе звёздочкой, Словно игрушка на праздничной ёлочке Среди таких же сердечек-игрушек, Брошенных мальчиками послушными... (1.) 1.На самом деле, конечно, это песня не времён Веймара и вообще не немецкая. Её исполняет казахстанская группа "МотоРоллер". Очень неплохая группа, кстати... - Вас кто-то обидел? - звонко и сердито спросил Райнхарт и подёргал шарманщика за рукав. - Кто вас обидел?! Скажите, кто?! - Нет, никто, - калека удивлённо и неумело улыбнулся. Потом, подумав, неловко погладил мальчика по волосам... точней - хотел погладить, но задержал корявую, грязную ладонь рядом с лёгким густым золотом, чистым и сияющим - и покачал головой: - Это ты меня прости. Я тебя расстроил песней, да, малыш? Райнхарт мотнул головой. Задумался. Нерешительно сказал: - Нет... это очень хорошая песня. Но от неё почему-то щиплет тут, - и он показал на грудь искренним и чистым жестом маленького мальчика. Глаза шарманщика стали изумлёнными. Он чуть наклонился вперёд. Медленно сказал: - Послушай, мальчик... когда у тебя болит сердце, это всего лишь значит, что оно есть. Большинство людей лишь с возрастом начинают жаловаться на боль в сердце, но они путают Боль - и боль. Почти у всех с годами сердце обрастает то ли коркой из грязи, то ли бронёй, я не знаю. И настоящей Боли оно уже не ощущает. А люди держатся за грудь и охают "сердце болит!" в то время, когда под их окнами торгуют Родиной. А чтобы ослепнуть и оглохнуть верней - они закрывают ставни и задёргивают шторы. И очень гордятся своим уютом, мальчик. Очень гордятся... да. Райнхат не понял сказанного. Но решил, что это очень важно - уж больно строгие и внимательные глаза были у шарманщика. Порывшись в кармане, мальчик достал самую крупную из своих монеток - в пять марок с изображением дирижабля - и протянул ему: - Вот... возьмите... пожалуйста. Шарманщик грустно усмехнулся, принял тяжёлый кружок на большую мозолистую ладонь и небрежно спрятал его в лохмотья мундира. Райнхарту не понравилась эта усмешка, и он неуверенно, но с обидой - не за себя, за монетку - сказал несмело, однако непреклонно: - Она с настоящим дирижаблем. Шарманщик пристально взглянул на мальчика. Достал монетку вновь и поднёс к глазам ближе. Рассмотрел внимательно и произнёс уважительно и ласково: - Прости, я не рассмотрел. На самом деле с дирижаблем! Тогда это и впрямь настоящее сокровище... А тебе не жалко её отдавать? - Жалко, - честно признался Райнхарт. - Но я не хочу, чтобы у вас болело сердце. А когда смотришь на красивые вещи, то становится хорошо. Разве нет? А дирижабли очень красивые. И самолёты красивые. - Ты когда-нибудь летал на дирижаблях? - шарманщик опять убрал монету, но теперь - бережно, неспешно. Райнхарт вздохнул: - Нет... никогда. Может, я ещё полечу, мне всего шесть лет. Но это очень дорого... - он приободрился: - А мой отец был военным лётчиком! Он столько мне рассказывал про полёты! Я всё-всё про них знаю и могу представить, как на самом деле! - Пятнадцать лет назад... - громко начал внимательно слушавший мальчика шарманщик. Громко сказал. Сделался прямей, поднял голову. Его глаза сверкнули... Но потом - снова тяжко сгорбился, покачал головой и отвернулся. Райнхарт постоял ещё немного, однако шарманщик что-то перебирал в кармане, бормотал неразборчиво - и мальчик, спустившись по железной лесенке с перрона, побрёл к той тропинке, которая должна была вывести его в поле. Несколько раз он оглянулся, словно бы не уверенный в том, что разговор окончен. Но шарманщик не смотрел ему вслед - он привалился к ограде перрона и устало сгорбился ещё сильней, сделавшись похожим на больную встопорщенную птицу... Райнхарту стало его ещё жальче, чем раньше. А самое главное - он не знал, чем и как помочь калеке. Не знал даже, есть ли на свете вообще хоть что-то, что может ему помочь? Если у человека болит сердце, да ещё как-то так странно, что дело не в лекарствах и вообще... как тут поможешь? Наверное, ни один врач не знает. Райнхарт шмыгнул носом - он представил себе, как шарманщик так и будет бродить по окрестностям до самых зимних холодов, петь странные, никому не понятные песни, а зимой, наверное, замёрзнет... ведь у него нет дома и даже тёплой одежды (что шарманщик, конечно, ходит так уже не первый год, Райнхарт не подумал, потому что нарисованная воображением картина была интересней и печальней реальности)... ...Он уже почти свернул за первые дома, когда услышал приближающийся звук - слитный шаг множества ног по булыжной мостовой. Обернулся радостно и нетерпеливо, уверенный в том, что сейчас увидит идущих солдат - настоящий, не на картинке и не игрушечных. И изумлённо приоткрыл рот, замер на месте, удивлённо моргая. Мимо него по привокзальной улице в настоящем военном строю шли мальчишки. Самые обычные... или всё-таки скорей - очень даже необычные мальчишки. Их было около тридцати - шедших по четверо в ряд, в ногу, уверенным и дружным широким шагом, всё-таки не совсем солдатским, а более... живым, что ли? Мальчишеским... Разно одетые (1.), они носили тем не менее одинаковые чёрные галстуки, коричневые фуражки и ало-белые нарукавные повязки с чёрными значками - такие Райнхарт видел уже на плакатах в городе, а ещё - в старинных гербовниках и на вышивках и вещах в замке, кресты с надломленными концами. Впереди рослый мальчик нёс такое же ало-белое, как и повязки, знамя с чёрным кричащим орлом, в одной лапе сжимающим меч, а в другой - молот. Слева и справа и чуть позади от него шли два барабанщика. 1.Красивой общей формой, хорошо знакомой всем по хроникам и фильмам, весь "Гитлерюгенд" будет обеспечен лишь к 1935 году. В это время, когда многие мальчики состояли в организации на свой страх и риск (несмотря на растущую популярность НСДАП и реальную защиту своих членов, которую обеспечивал "Гитлерюгенд", избиения, третирование в школе со стороны учителей, нападки полиции вплоть до помещения мальчишек в детские тюрьмы - так, заправлявший в Ганновере социал-демократ Носке, ранее, кстати, прославившийся и расправами над коммунистами, поместив под стражу на сроки от трёх суток до года не менее 400 мальчишек, затем официально запретил школьникам участвовать в деятельности организации, его примеру последовали и в некоторых других областях Германии - были в 1930 году всё ещё обыденной реальностью во многих районах страны), общими элементами формы являлись фактически лишь галстук, фуражка и нарукавная повязка. Райнхарт открыл рот совсем уже неприлично. Лёгким и в то же время слитным, уверенным шагом приближались к нему мальчишки. И вдруг барабанщики, переглянувшись, вместе, разом взмахнули загорелыми руками. Из-под весёлых ярко-жёлтых палочек в их пальцах рассыпалась с барабанов дружная густая дробь. И звонкий голос откуда-то из середины строя взлетел прямо к небу - - "Вперёд! Вперёд!" - Наши поют фанфары! "Вперёд! Вперёд!" - Юных сердец удары! Ярко сияет Германии солнце, Каждое сердце для Родины бьётся! "Вперёд! Вперёд!" Наши поют фанфары! "Вперёд! Вперёд!" Юных сердец удары! Страх и опасность отринем, ребята! Цель высока, мы Отчизны солдаты! Дружно! Вперёд! Молодые, на бой!.. - Райнхарт, очарованный солнечной песней, разглядел поющего мальчишку в строю - тонколицый, со светлым чубом, запевала глядел прямо перед собой бесстрашными весёлыми глазами и безотчётно улыбался - светло и чисто... но приглядеться Райнхарт не успел, голос певца нежданным взрывом разбился на слитный хор искристого солнцепада, от которого даже стёкла в окнах домов засияли россыпями бриллиантов - так зримо представилось ошеломлённому песней Райнхарту: - Наше знамя вьётся впереди! О Отчизна - дай лишь подрасти! Брат за брата - мы встаём стеной! Гитлер, вождь, наш возглавляет строй! Знамя взвивается над молодыми! Ночь, холод, мрак и нужду опрокинем! Хлеб для голодных, земля для народа! Мы на знамёнах приносим свободу! Наше знамя вьётся впереди! Знамя, знамя, в Завтра нас веди! Нашей вере в Вечности гореть! Наше знамя - побеждает смерть! Дружно! Вперёд! Молодые, на бой! (1.) 1.Этот гимн "Гитлерюгенд" написан тогдашним главой этой организации Бальдуром фонШирахом. Здесь - перевод автора книги. Почти не дыша, замерев в восторге, Райнхарт немо глядел на идущих мимо мальчишек - рослых один к одному (так ему казалось, конечно), с гордыми сияющими лицами... Замыкавший колонну левофланговый (на самом деле он был не так чтобы намного выше и старше Райнхарта), подмигнув, крикнул стоящему восхищённому золотоволосому малышу: - Гляди веселей! Подрастёшь чуток - идём с нами! Райнхарт не обиделся, хотя в другое время не преминул бы возмутиться таким обращением. Он очарованно и печально смотрел вслед уходящей колонне, над которой по-прежнему летела песня. А потом, уже поворачиваясь, увидел на краю перрона калеку-шарманщика. Прямой и неподвижный, тот стоял, придерживая неуклюжую шарманку сбоку - как винтовку на посту. Правая рука каменно замерла у поля потрёпанной бесформенной шляпы. Нищий стоял как-то так, что подходивший сзади шупо остановился неуверенно... и вдруг отвернулся и деланно-безразлично ушёл обратно за здание вокзала. Шарманщик не пошевелился. Не обратил внимания на шупо. Не покачнул шарманку. Он глядел вслед уходящему строю мальчишек.* * *
- Наше знамя вьётся впереди! О Отчизна - дай лишь подрасти! Брат за брата - мы встаём стеной! Гитлер, вождь, наш возглавляет строй! - звонко распевал Райнхарт, шагая по дороге через поле, врезавшиеся ему в память строчки песни. Первые две ему были совершенно понятны и невероятно близки его сердцу. Так и представлялось вьющееся впереди атакующего строя знамя, бесстрашные солдаты, стремящиеся за ним к победе. И, конечно, чтобы по-настоящему служить Отчизне, нужно подрасти, чего уж теперь... Брат за брата - тоже понятно в общем-то, хотя братьев у Райнхарта не было. Но пусть кто только попробует обидеть Анну-Розу... хотя... Мальчик задумался. Ведь её обижают. То, что денег в доме мало и никак их не достать, а платить приходится за всё подряд всё больше и больше - разве это не обида? И что он, Райнхарт, может тут сделать, с кем бороться? Но, может быть, в том то всё и дело, что он один и у него нет ни таких друзей, ни такой песни? Может, вместе с этими ребятами можно было бы что-то придумать? Но где там... разве они примут к себе малыша? Да и неизвестно вообще, кто они такие, где их найти - сейчас-то было случайное чудо... А четвёртая строчка совсем непонятная. Вождь, конечно, всегда идёт вперёд своих воинов. Но кто такой Гитлер? Может, тот высокий мальчишка со знаменем впереди строя - это и есть их вождь Гитлер? Хотя... нет. Точно! Фамилию "Гитлер" Райнхарт слышал и до этого. Этот человек кажется этот - политик. И живёт где-то в самом Берлине! Берлин далеко... так выходит, эти мальчишки, которые вовсе не в Берлине живут и совсем не взрослые, они - за этого Гитлера? Но тогда, может, он им помогает в разных делах? А вдруг он может помочь и другим людям, надо только попросить его? Это было бы здорово... Отец, правда, говорит, что все политики - обманщики и выскочки. Но эти мальчишки хорошие. Сразу видно, что они хорошие, смелые и дружные. Как воинская дружина на самом деле. Значит, хорошим должен быть и их вождь! Жаль, что больше строчки не запомнились - пытаешься вспомнить и вроде бы вспоминаешь, но остаётся только ощущение песни, как вкус на языке от уже съеденной конфеты... Ну да ничего. Можно ведь и эти повторять снова! - Наше знамя вьётся впереди! О Отчизна - дай лишь подрасти! Брат за брата - мы встаём стеной! Гитлер, вождь, наш возглавляет строй! Шагалось легко и весело. Как тем мальчишкам в городе. Райнхарт даже представлял себе, что идёт не один, а в таком строю - и усталость боялась подбираться к нему... Но всё-таки, когда позади послышалось урчание мотора, и на полевой дороге возник приземистый длинный чёрный автомобиль, Райнхарт посторонился, про себя подумав, что, может, машина остановится - и... Она остановилась! Подняла тучу дорожной пыли - лёгкой и тёплой. И даже сдала назад, ближе к побежавшему навстречу мальчику. Райнхарт уже открыл рот, чтобы попросить его подвезти хотя бы до подножия замкового холма... но внезапно некое странное необъяснимое ощущение... похожее на толчок внутри или еле слышный предупреждающий отклик - заставило его замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться в нескольких шагах от чёрного автомобиля. Ему уже очень, до судороги в животе, хотелось, чтобы машины поскорей поехала дальше - так же внезапно, как она остановилась. Садиться в неё - мерно и мелко подрагивающую, почти бесшумно фырчащую мотором - он уже и не думал. Обойти её и шагать дальше было почему-то страшно. На лакированном борту автомобиля горели солнечные блики, но внезапно Райнхарт понял, что это чёрный свет. Как будто машина поглощала его и возвращала в мир - ярким, как прежде, но чёрным. Правда. Отражения солнца в глубокой лакировке потеряли золотой оттенок и казались мёртвыми звёздами. Райнхарт вздрогнул - плавно и беззвучно опустилось тёмное стекло позади. Внутри кто-то шевельнулся... или что-то шевельнулось? Но Райнхарт, стоящий совсем близком от тёмного проёма с бьющимся бешено сердцем не мог ничего толком различить внутри. Только это движение. А потом оттуда, из тьмы, похожей на тьму пещеры, как в книге сказок, пещеры, в которой живёт и может быть только чудовище, а все другие, кто туда попадает - только плачут, и от недолго... оттуда послышался ласковый голос, странно произносивший немецкие слова: - Хочешь конфетку? - из окна высунулась, блеснув двумя золотыми перстнями, пухлая рука с ярким пакетиком. - Ну что же ты? Какое-то нетерпение, странное и явственное, как движение тени в тени, заставило Райнхарта отшатнуться и замотать головой. Молча. Но бежать он по-прежнему не мог, хотя уже ясно понимал, что надо, надо бежать... В следующий миг мальчик, вздрогнув всем телом от показавшегося необычайно громким металлического щелчка, с ужасом увидел, как дверь начинает открываться. - Тебя подвезти, мальчик? - послышался тот же голос. Это не взаправду, облегчённо подумал Райнхарт. И уже почти зажмурил глаза, чтобы кошмар стал невидимым, а значит - ушёл и сделался неправдой. Он услышал шаг - тяжёлый и в то же время вкрадчивый... ...а потом повернулся и побежал. Поворот и первый шаг дался ему с огромным трудом, над самым плечом он услышал сопение, ощутил неприятный запах - смесь парфюмерии, какой-то сырости и ещё чего-то противного - почувствовал, как что-то дёрнуло за воротник матроски. Но в следующий миг он уже неостановимо, очертя голову нёсся через хлебное поле, почему-то ясно понимая, что сюда преследователь не сунется. Побоится, мелькнула мысль, хотя Райнхарт сам не мог представить, чего и почему тот, в автомобиле, побоится?!. ...Пройдёт немало лет, и в ночном кругу около большого костра Райнхарт, слушая тихий голос вожатого, с невольным содроганием поймёт, почему тот, из машины, не посмел гнаться за мальчишкой через хлебное поле. И даже тогда ему это будет казаться всё-таки сказкой... А в те минуты он просто бежал - бежал, не остановившись даже когда вокруг уже начали тесниться деревья... И остановился только когда понял, что шум шагов за спиной - это стук его собственного сердца. Тем не менее, оглянулся он с опаской, готовый в любой момент пуститься наутёк снова. Но, конечно, позади никого не было. А Райнхарт понял, что, кажется, заблудился. Вокруг уже было никакое не поле, вокруг стоял лес (Райнхарт смутно вспомнил, как проломился через какие-то кусты, наверное, на опушке), и даже там, откуда он прибежал, не было видно никакой явственной тропы. Он отдышался, привалившись спиной к шершавому дубу. Хотелось пить, глаза щипало от пота, и он вытер лицо рукавом матроски. Огляделся и прислушался снова. Лес был полон живых звуков, таинственных шумов, полос солнечного света и смешанных с ними теней, но среди всего этого не ощущалось угрозы. Пели птицы, по высокой ветке почти над самой головой Райнхарта проскакала деловитая серая белка. Но всё-таки мальчик подумал о кабанах, медведях и волках, а ещё о том, что дома, конечно, уже хватились его. И значит, надо искать дорогу. Он довольно сильно устал - для шестилетнего сегодня хватило самых разных волнений, да и пройдено было немало. Поэтому нельзя сказать, что Райнхарт пошёл куда-то - скорей побрёл, инстинктивно побрёл в сторону солнца, ярко светившего за ветками деревьев. Пару раз споткнулся о валежины, потом оказался около крутого подъёма, на котором росли чуть наклонные в пустоту липы. Под их оголёнными корнями в самом низу, в темноватой сырости, лопотал родничок, и Райнхарт, напившись, неожиданно понял, что усталость отступила. Он был полон сил, и от этого окрепла стушевавшаяся было решимость поскорей выбраться. - Спасибо, - тихонько сказал Райнхарт родничку и корням лип. Вода в родничке весело засмеялась, кроны наверху гулко-добродушно прошумели что-то в ответ. "Тут всё живое, - смутно подумал мальчик, задрав голову. - Всё-всё живое. Интересно, те мальчики знают про это?" Цепляясь руками за корни, ветки подлеска, скользя башмаками по влажноватой земле с редкой травой, пачкая ладошки и то и дело становясь коленками наземь, но тем не менее упрямо сопя, он полез вверх по косогору. Сам не зная, почему. Может потому, что возвращаться куда-то ему не хотелось, даже если бы он знал дорогу - хотелось идти только вперёд, даже если путь туда труден и неясен. Для шестилетнего мальчика и такое решение, и сам подъём на крутой склон были, пожалуй, настоящим подвигом. И подвиг был вскоре вознаграждён... ...Первое, что увидел Райнхарт с высоты гребня, на который влез - был Мюзель. Замок оказался далеко справа, за полем, которое начиналось тоже справа, внизу поросшего густой ярко-зелёной сочной травой крутого откоса. Но на замок Райнхарт поглядел лишь мельком, обрадовавшись тому, что тот никуда не делся (как он втайне побаивался в лесу, пока пробирался среди деревьев и кустов - мало ли?!) Потому что перед ним внезапно и стремительно распахнулся целый мир. Мир неба, леса, поля, озера, летней послеполуденной дымки, солнечного света и ветра. И всё это - и далёкое озеро в лесной рамке, и полоска золотистых полей справа, и большой лес слева и дальше за озером - всё это словно бы накатывалось из дальних далей жутковатым и зовущим приливом. Накатывалось под неслышную, но отчётливо-ясную песню, которую пели большие мальчишки. Но больше всего Райнхарта потрясло небо - бескрайняя и бездонная голубизна с размытым пронзительным сиянием солнца. Оттуда - именно оттуда - дул тёплый ветер, шевеливший волосы мальчика. Мальчик понял, что сейчас у него разорвётся сердце. Тому, что он ощущал, тоже не было названия, как и многому из увиденного и испытанного им сегодня. Но за весь этот день ни разу не пережил он такого мощного прилива беспощадной, безымянной, всеобъемлющей любви и радости. Мир был так огромен и ярок, что шестилетний мальчуган, пожалуй, ощутил бы себя раздавленным и крошечным, если бы не всё ещё звучавшая в нём песня. С нею Райнхарт был равен этому миру. И мир принадлежал ему - но в то же время он сам каким-то чудом был частью этого мира. Страхи, неуверенность, усталость забылись окончательно. "Я един, - бессвязно, сам не понимая этой взрослой мысли, пришедшей невесть откуда - с неба? из полей? из леса? от стен родного замка? из глубин ошеломлённой души? подумал Райнхарт. - Я един." И, чтобы не лопнуть от бешеного огненного восторга, Райнхарт раскинул руки и очертя голову ринулся вперёд и вниз - с воплем, ликующим и нечленораздельным, воплем ни о чём, который мог бы показаться диким и глупым, но на самом деле был всего лишь сжатой, спрессованной в душе и теперь вырвавшейся криком квинтэссенцией радости жить. Сперва ветер ударил его в грудь и помешал бежать, как бы говоря: "Остановись!" Но Райнхарт только упрямо наддал, и испытывавший его ветер, поняв, что с мальчишкой ему не сладить, вдруг на миг притих, а потом рванул в стороны и вверх руки Райнхарта, и тот - без страха, даже без удивления, только с пронзительным острым ликованием! - ощутил, что ветер поднимает его над землёй... надо только ещё чуть-чуть быстрей бежать, и воздух, и это небо примут его, как своего, а руки - руки понесут не хуже крыльев. "Я умею летать! - метнулась полная восторга и пропитанного солнцем и ветром неба мысль-клич. - Я лечу!" Он бросил взгляд вниз и со спокойным ликованием понял, что ноги не касаются земли - стремительно бежали они по верхушкам высоких сочных трав... выше... выше над ними... выше и выше, в небо!!! ..."Но так же не бывает!"... ...Зло свистнул, улетая прочь, вырывая опору из-под рук-крыльев - разозлённый неверием ветер. Больно, тяжело ударила в ладони - с жуткой быстротой рванувшаяся навстречу земля. Райнхарт почувствовал, как его подкидывает в воздух - точно куклу злой пинок ребёнка, со страшной силой, переворачивает... земля снова ударила в ладони и плечо, пнула в зад, заставила снова кувыркнуться в воздухе, и он, громко и унизительно взвизгнув от неожиданности и боли, как поддетый ногой маленький щенок, влетел в кусты. Которые, наверное, и спасли ему жизнь. Райнхарт не потерял сознания и даже не слишком сильно ударился в этом последнем падении. Но ему хватило и предыдущего, тем более, что ветки больно хлестнули по рукам, которыми он успел закрыть лицо. Следующую минуту, не меньше, мальчик лежал среди веток, не в силах даже стонать, только осторожно, мелко дыша - и бессмысленно глядя, как сверху прямо на лицо падают листочки и мелкие чешуйки коры. Потом он открыл рот и выдавил: - Уй-я-ааа... - и всхлипнул, но не расплакался. Отец много раз говорил, что мужчинам плакать нельзя, хотя сам плакал всякий раз, когда напивался. В такие минуты Райнхарт боялся отца и радовался, что и пьяный он беспрекословно подчиняется сестре. - Уй-я-аааа... - Райнхарт посмотрел на ладошки и увидел, что на них почти не осталось кожи (по крайней мере, так ему показалось). Морщась и прикусив губу, он сел. Оба чулка были продраны на коленях, но коленки, хоть и разбитые, не болели... точней, боль не ощущалась, потому что начало саднить ладони. С правой уже срывались в траву густые вишнёвые капли. - Ууууу... - проскулил Райнхарт, с трудом вставая (голова заплясала, он с трудом удержался на ногах) И - вскрикнул от изумления и испуга. На Райнхарта из близких кустов опушки смотрело человеческое лицо. От неожиданности мальчишка ойкнул и отшатнулся, но тут же подался вперёд, сведя брови и сжав кулаки. Но лицо было дружелюбным, только очень удивлённым - загорелое, с синими большими глазами, полными любопытства, в обрамлении перепутанных с листвой рыжих кудрей. Потом откуда-то снизу появилась грязная рука, почесала короткий чуточку вздёрнутый нос, и Райнхарт понял, что видит мальчика - примерно своих лет. - Привет, - сказал Райнхарт и чуть склонил голову набок. Ему вдруг очень захотелось, чтобы неизвестный мальчик с ним заговорил. Но тот только изумлённо хлопал глазами - словно никогда в жизни не видел других детей. Может, правда так? Может, он лесной дикарь какой-нибудь? Как индус Маугли из английской книжки с картинками писателя Киплинга? - Ты что, говорить не умеешь? - со смесью интереса, жалости и покровительственности спросил Райнхарт. И услышал ответ - немедленный - который его поразил. - Ты летал, - с круглыми глазами сказал мальчик. Повозился в кустах, явно не осмеливаясь выходить, похлопал ресницами. - Я видел, как ты летал. Ты кто? Ангел? Райнхарт неожиданно смутился. Меньше всего он считал себя похожим на ангела и вообще не очень в них верил. Поэтому он засмеялся побеззаботней и гордо представился: - Я - Райнхарт фонМюзель! - вкладывая в эти слова и тон, которым их произносил, превосходство над любым ангелом небесного сонма. - Ты сын барона Эрхарта фонМюзеля? - мальчишка наконец стал выбираться из кустов, не сводя глаз со своего ровесника. - А как ты летал? - Кувырком, - у Райнхарта хватило выдержки на шутку, но тут же он не стерпел и скривился - удивление прошло, заболело всё тело, а руки жгло, как будто его заставил сунуть их в угли. - Я просто быстро бежал и... и упал, - с сомнением закончил он, вспомнив носки своих ботинок, быстро-быстро перебирающие над верхушками трав. - Неееее... - рыжий мальчишка помотал головой, вытащил из волос сухую веточку. - Ты по правде летал... я же не слепой... - он повёл ладошкой. - Только невысоко... это потому, что ты плохо разогнался, да? - А ты кто? - поинтересовался Райнхарт, всё ещё кривясь и рассматривая рыжего. Тот отряхнул воротник рубашки и представился не без гордости - пожалуй, не меньшей, чем та, с которой Райнхарт называл себя: - Я Зигфрид Кирхайс, а мой отец - тут лесничий. Дед служил фонМюзелям, и отец тоже сперва... но тогда я ещё не родился даже... а когда лес забрали в земельную собственность - он стал этим... гос-слу-жа-щим. Зигфрид был одет в тёмно-серые с большими карманами мешковатые кожаные шорты на широких лямках, пересекавших светло-серую рубашку с закатанными рукавами, открывавшими загорелые руки выше поцарапанных и сбитых локтей. Коленки - перепачканы въевшимся травяным соком, босые ноги - в корке засохшей озёрной грязи. Справа на бедре висела большая бесформенная сумка на плечевом ремне - солдатская сухарная сума, старая. Более разных внешне мальчишек, чем рыжий лесовик и Райнхарт фонМюзель (пусть и в нынешнем растрёпанном состоянии), невозможно было себе и представить, пожалуй. И в то же время - а может статься, именно поэтому? - оба мальчишки вдруг одновременно ощутили необычайную тягу друг к другу. Как два повёрнутых разноимёнными полюсами магнитика, случайно брошенные на огромный стол... Конечно, ни тот, ни другой не могли и не взялись бы выразить это словами, но ощутили - очень отчётливо... - Зигфрид? - Райнхарт смерил рыжего недоверчивым взглядом. Тот ни чуточки не походил на славного и могучего победителя дракона. Видимо, новый знакомый тоже знал эту легенду, потому что обиженно нахмурился и сердито сказал: - Я вырасту большой и буду ничуть не хуже его! Я и сейчас уже понимаю всех животных и птиц в лесу, как Зигфрид! И мне уже целых шесть лет! - Я не хотел тебя обидеть... - смутился Райнхарт. - Просто... - он пожал плечами, не договорив. И неожиданно подумал, что у Зигфрида на картинке тоже были рыжие волосы. И Зигфрид, конечно, был в своё время маленьким мальчиком, что тут такого? Он протянул руку, чтобы закрепить знакомство, но тут же ойкнул и скривился снова. Уронил окровавленную ладонь. - Как ты ободралсяааа... - Зигфрид заморгал. - Дома тебе влетит, наверное... эй, вот что, а ну-ка, пошли! - он ухватил нового знакомого за рукав на локте. - Куда? - Райнхарт не упирался, но ему было интересно. Зигфрид целеустремлённо тащил его за собой, только бросил через плечо: - Пошли-пошли, давай! Тут лес был посветлей, чем тот, за гребнем. Через ручей, к которому мальчишки подошли через полсотни шагов, был перекинут деревянный мостик со столбиками, вырезанными в виде держащих перила гномов (Райнхарт покосился на них с интересом и опаской - как живые сделаны...) - Суй руки в воду, - скомандовал Зигфрид деловито, бросил свою сумку на берегу и крикнул через плечо, убегая: - А я сейчас, я быстро! Райнхарт, присев на корточки и закусив губу, осторожно, но послушно погрузил руки в холодную воду. Закрыл глаза - даже зажмурил до боли и кругов в темноте за веками - ладони от воды опять драло, как будто по ним водили тёркой. Райнхарт почти сунулся в воду, но уже вернувшийся и присевший рядом Зигфрид поддержал его и показал быстро моргающему новому знакомому - благородно не замечая капель на его ресницах - несколько больших зелёных листов с желтоватыми прожилками, идущими от тонкого, похожего на желобок, жёсткого на вид корня. - Вот! Это подорожник! - Райнхарт помял сорванное, деловито поплевал на один и, осторожно взяв правую руку Зигфрида, заклеил сочащиеся новой кровью промытые ссадины большим прохладным листом. Скривившийся Зигфрид заморгал изумлённо - острая боль-тёрка смягчилась и почти утихла. А Зигфрид уже по-хозяйски заклеивал, не тратя времени на разговоры и пояснения, вторую ладонь. Полюбовался делом своих рук и, достав из своей сумки моток серой толстой нитки, ловко и осторожно примотал листы к ладоням удивлённо переносящего всю эту колдовскую процедуру Райнхарта. Пояснил: - Скоро всё подживёт. А завтра уже и не будет ничего, только болячки. - Откуда ты знаешь про этот... подорожник? - тихо спросил Райнхарт. - Отец рассказал. Я им всякие ссадины-порезы уже знаешь сколько заклеиваю? - Зигфрид помолчал, глядя на воду, и неожиданно спросил тихо: - А как ты так летал? Ты ещё можешь показать? А научить? - Да не летал я... - неуверенно ответил Райнхарт. И тут же поправился: - Я не знаю. Не помню, правда... Сегодня столько всего наслучалось... - Расскажи, - предложил Зигфрид. Порылся в сумке, достал из неё газетный свёрток, а оттуда - два больших ломтя серого хлеба, толсто намазанные смальцем. - Хочешь? - и протянул один Райнхарту. Теперь тот ощутил, что ужасно голоден. Так, что желудок свело спазмом и он уныло сказал "ааааййй..." С завтрака прошла уйма времени, а два съеденных днём яблока - ну что это такое? Поэтому рассказ у Райхарта получился странный - взрослые такого во-первых не поняли бы, а во-вторых, мальчишке крепко влетело бы за попытку одновременно есть, говорить и что-то изображать. Но Зигфрид был не столько взыскательным слушателем. Жуя свой бутерброд, он внимательно слушал - сперва просто с интересом, потом - с испуганным интересом. Когда же Райнхарт умолк, то деловито решил: - Это бандиты были какие-нибудь. Украли бы тебя и потребовали выкуп, как в Америке, я в журнале у брата у старшего видел историю в картинках... может, они из Америки и приехали, потому что у нас так не бывает и никто не бережётся... (1.) - и посоветовал: - Надо было тебе каааак засветить в них камнем! Поднять из-под ног и прямо в стекло, - и вдруг так же решительно продолжил: - Давай я тебя провожу к замку. Я знаю короткий путь. 1.К сожалению, маленький Зигфрид ошибается. Пропажи, похищения, зверские убийства и ритуальные жертвоприношения немецких детей, торговля ими, их развращение в "веймарской помойке" были очень частыми случаями. Но, конечно, происходило это в основном в больших городах, и шестилетний Зигфрид про это ничего не мог знать. - Я не боюсь! - вспыхнул Райнхарт. Хотя страх неожиданно вернулся, и ему очень не хотелось идти одному. Но Зигфрид удивился: - Ну и что? Я и не говорю, что ты боишься. Просто вдвоём легче отбиться в случае чего. И ещё... - он вдруг отвёл глаза. - Я думал, ты захочешь узнать короткий путь... чтобы приходить... - Ага! - обрадовался Райнхарт так непосредственно и чисто, что заскучавший было Зигфрид снова повернулся к нему и расцвёл в улыбке. - Я буду к тебе приходить, ты не против? И ты ко мне приходи, никто не станет ругаться! - В замок?! - испугался Зигфрид. Райнхарт издал звук, похожий на "пфе!" и дёрнул плечами: - И что? Это же и мой замок! А ты мой... - и осекся. Потом добавил: - Ну... знакомый теперь. Приходи! - Я приду, наверное, - решился Зигфрид и вскочил. - Пошли! Я тебе по пути покажу, где живут барсуки! Такие здоровые, с хрюшек размером! Постой... - Зигфрид нагнулся. - Вот, держи! Это на всякий случай. В карман Зигфрид деловито положил два увесистых камня, и то же сделал Райнхарт, взяв протянутое ему оружие. - Пошли, - скомандовал Зигфрид. - Запоминай дорогу, понял? - А как? - удивился Райнхарт, послушно шагая следом за новым знакомым. - Тут всё одинаковое... Зигфрид обернулся и смерил Райнхарта удивлённым и недоверчивым взглядом: - Да какое же всё одинаковое, если тут нет ни одной похожей травинки?!. Странный ты... Ну... тогда просто чаще оглядывайся, понял? И запоминай, что видишь. Получится, что, когда будешь идти обратно, дорога уже покажется знакомой... - Ага, я постараюсь, - согласился Райнхарт. Он удивлённо заметил, что Зигфрид движется быстро и в то же время совершенно бесшумно, как индеец из книжек. Может, это потому, что он босиком? А всё вокруг и правда разное, надо только присмотреться... ...Барсуков не оказалось дома, и Райнхарту пришлось удовольствоваться созерцанием большой норы под корневым вывортнем. Зигфрид развёл руками: - Они ж не домашние, сам понимаешь... Вообще они днём чаще спят. Это сегодня что-то... - А волки тут есть? - с замирающим интересом спросил Райнхарт. Зигфрид посмотрел на него удивлённо и присвистнул: - Да ты что?! Давно нет. Последнего убили при моём прадеде... - А медведи и кабаны? - Райнхарт немного разочаровался: что за лес без волков? - Не, медведей тоже нет... вообще не был по-моему. А кабаны есть, кабанов тут много - но не прямо здесь, а за озером, - Зигфрид махнул рукой. - Я туда тоже ещё не доходил, - помедлив, честно сказал он. - Это почти двадцать километров. Зато, - Зигфрид понизил голос, - тут есть люми. Я тебе верно говорю. Просто их давно никто не видел. - Кто? - Райнхарт удивился. Зигфрид удивился тоже: - Ты же фонМюзель! И не знаешь?! Отец говорит, что в вашей охотничьей галерее есть даже... - голос Зигфрида опять упал, - ...даже череп люми. Того, с которого всё началось. - Ну... - Райнхарт вдруг понял, что если он солжёт сейчас, то необъяснимо станет ниже рыжего мальчишки, честно признавшегося, что он не был в далёком лесу с кабанами, хотя проверить это Райнхарт никак не смог бы. - Я туда не люблю ходить, - признался Райнхарт. - Головы там эти... Я бы поохотился с удовольствием, отец обещал, что, когда мне будет семь, он подарит мне ружьё... а так мне не нравится. Как будто они смотрят на тебя... - А, ясно, - Зигфрид не удивился и не стал смеяться. - Но всё равно, что ж твой отец тебе н рассказал?! Уууу, эту историю тут все крестьяне знают! - он приостановился, огляделся и заговорил тихо и размеренно, явно подражая кому-то. - Барон Аксель фонМюзель был добрый господин и храбрый воин. И вот началась за океаном война в земле, где сейчас Америка. И маркграф наш тогдашний сказал Акселю - я дам тебе людей под команду, и ты поплывёшь воевать. Мне заплатили деньги англичане за то, что мои солдаты помогут им одолеть бунтовщиков в той земле. И Барон сказал: "Хорошо," - и отплыл из северного порта с людьми маркграфа. Он хорошо воевал, так хорошо, что всех солдаты из немецких земель стали враги в той стране звать "гессенцы" и боялись их пуще огня. Много лет прошло, и барон вернулся. С ним вернулись те, кто уцелел, привезли они раны и немалое богатство, а по погибшим только поплакали в их домах, да и то не везде, потому что солдаты затем и нужны, чтобы умирать, и родятся новые дети, были бы деньги, чтобы их поднять. А ещё барон привёз из тех мест слугу. В тех землях живут краснокожие люди, но этот слуга был не краснокожий, а наоборот - очень бледный, как будто больной. Но не больной он был, и в праздники в борьбе, в беге никто не мог с ним сравниться. Был он молчаливый и угрюмый, и даже состязался не для веселья, а чтобы поставить себя выше побеждённых. Но барон слугой был доволен, потому что тот был верный и никому не рассказывал баронских тайн. Только молодая жена барона слугу невзлюбила и что ни случай - молила мужа удалить его от дома. Но барон слугу любил, а жену взял только чтобы продолжить род и не слушал её. Так долго шло. Пока однажды в замок не пришла девушка из одной деревни. Она упросила барона встретиться с ней и рассказала, что слуга её обольстил... - А что это такое? - немедленно спросил Райнхарт, жадно слушавший историю. - Обманул? - Ну... вроде того... - Зигфрид немного удивлённо посмотрел на идущего рядом мальчика, помедлил и пояснил: - Ну... сделал с ней то, от чего бывают дети, а потом отказался от неё. - Ясно... - Райнхарта перестал интересовать этот вопрос. - А дальше что было?! - Дальше? Барон посмеялся и стал давать ей деньги, мол, бери и не болтай. Но она денег не брала и сказала, что ей уже ничего не поможет и пришла она только чтобы предостеречь барона. Потому что он видела, как его слуга ночью, уходя от неё, обернулся в существо, похожее на человека, медведя и волка. И ушла, не взяв денег, а потом слышно как в воду канула. Все думали, что она сбежала с кем-то из парней, и скоро всё успокоилось. Но барон стал часто думать над тем, что ему рассказала девушка. И стал следить за своим слугой. Сперва ему просто хотелось увидеть, что всё это неправда и та просто хотела оговорить слугу. Но вот однажды, - голос Зигфрида стал совсем тихим, - в глухую летнюю ночь, в полнолуние, барон не спал у себя в кабинете, писал письмо маркграфу про важные дела. Ему стало жарко, душно, и вышел он на стену замка, чтобы обвеяло хоть каким-то ветерком... И тут! - Зигфрид сделал такие глаза и так повысил голос, что Райнхарт ойкнул. - Он увидел! Своего!! Слугу!!! В точности такого, как говорила та девушка! Он уже почти и не человек был, только лицо угадаешь. Слуга выбежал из задних ворот замка и побежал к ближайшей деревне. Барон тогда понял, что девушка не врала. Он хотел поднять слуг, но потом испугался, что про всё про это станет везде известно и ему не поздоровится, что привёз и привечал такую тварь. Он быстро оседлал коня, поскакал следом за чудовищем, настиг его прямо у околицы деревни и застрелил. Верней, пуля только свалила чудище с ног... ну, с лап. Но барон соскочил с коня и отрубил голову этой твари охотничьим тесаком. Тело он сжёг, а голову привёз домой, сделал из неё череп и хранил в специальном сундуке отдельно от всех трофеев, никому не показывал. И ещё он никогда не выходил больше из замка после захода солнца. Потому что перед смертью то чудище сказало ему, что люми всегда будут его преследовать и что оно оставило себя в этом мире. И барон понял, что у той девушки где-то родился ребёнок, а она не просто так пропала... Говорят, барон так и умер однажды ночью - у окна, как будто что-то высматривал, увидел и у него разорвалось сердце. От страха. А люми с тех пор много раз видели, хотя больше они никому вреда не причиняли. - И ты... видел? - Райнхарт постарался спросить это как можно небрежней, хотя по спине, и даже ниже, и до самых пяток бегали деловитые толпы крупных мурашек. - Я не видел, - признался Зигфрид. - А мой отец видел. Сразу после войны, когда он только-только вернулся на службу, ещё дед был жив. У озера видел утром. Отец хотел стрелять, но потом подумал, что за все эти годы, ну, сколько их прошло, никто ни разу в люми не стрелял, и никакого зла они никому не причиняли. И он просто крикнул, что видит его, но ссориться не хочет, лес большой. И тот сразу ушёл в чащу. Вот так. - Наверное, отец тоже эту историю знает, - нерешительно сказал Райнхарт. - Я как-нибудь спрошу у него... - А мы уже пришли, - Зигфрид раздвинул кусты, казавшиеся сплошной непреодолимой преградой - и к своему изумлению Райнхарт увидел серую стену замка - западную, не южную, с главными воротами - совсем близко, за остатком старого рва. - Гопляля-вуаля! - и засмеялся, видя восхищение и удивление Райнхарта. - Это если по тропинке от мостика того, то тут далеко. А напрямки, как я шёл - видишь, близко! Ты дорогу запомнил? Или... - голос Зигфрида потускнел, как прихваченное морозом стекло. - Я обязательно приду! - горячо сказал Райнхарт. И протянул сыну лесника замотанную подорожником ладонь. Тот смутился, яростно потёр свою руку о штаны сзади и осторожно пожал пальцы баронского сына. Мальчишки посмотрели друг на друга и разом покраснели - Райнхарт чуть медленней, Зигфрид - молниеносно, как положено рыжему, залившись краской. Отдёрнули руки, словно обжёгшись. - Только потом мы пойдём ко мне, сюда, понял? - голос Райнхарта стал немного повелительным. - А то нечестно. - Я? В замок? - Зигфрид задрал голову, рассматривая стену. Видно было, что ему ужасно хочется побывать внутри, и в то же время он сомневается в разумности такого шага. - Ну... ладно. А твой отец - он... - Он не будет ругаться, - твёрдо пообещал Райнхарт. В том, что отец на самом деле не станет ругаться на то, что Зигфрид приходит в гости - он был уверен. А вот в том, что он скажет сейчас, при виде своего сына - уверенности не было.* * *
С отцом Райнхарт столкнулся буквально сразу за дверью во внутреннем дворике, в которую так удачно проскользнул. Барон фонМюзель тут же крепко прихватил сына за плечо и слегка встряхнул: - Ты пропустил обед! Тебя все ищут! Где ты вообще был?! И что с тобой такое?! Райнхарт совершенно не знал, что ему сказать. Врать он не умел и не хотел это делать. Поэтому, глядя в лицо отцу, как тот всегда требовал, сказал честно: - Я был в городе, - и, прежде чем отец, оправившись от изумления, разразился гневом, быстро продолжал: - Послушай, папа... ...Это могло показаться странным, но рассказ Райнхарта был намного суше его сегодняшних чувств. Да и рассказывал оно не обо всём. Может быть, это происходило от инстинктивного осознания того, что отцу это не слишком интересно? А может быть, Райнхарт не хотел всё-таки навлекать на себя излишний гнев - тем более, что суровое лицо барона помягчело, ему явно нравилось, что сын способен на такие поступки, пусть и необдуманные, как дальнее для его возраста путешествие в одиночестве. Барону Эрхарту фонМюзелю было тридцать восемь лет и более всего он ценил в людях верность слову, смелость и честность - то есть, был типичным военным германским аристократом. Шестнадцать лет назад двадцатидвухлетний обер-лейтенант гессенских драгун, покорённый новым видом войск - авиацией - добровольцем записался туда. Четыре года побед и проигрыш в войне - этого фонМюзель не мог переварить. А дома его не ждало самого главного, что искупает и сглаживает все военные страдания - признания его заслуг. Если и не нищета, то униженное, бессмысленное существование стало его уделом так же, как оно стало таковым для сотен, если не тысяч, бывших офицеров армии Кайзера. Казалось, новые правительства, менявшие друг друга, как летние бабочки, были едины в одном стремлении - разорить дотла и загнать в гробы всю уцелевшую воинскую элиту Германии, залить скверной и бессмыслицей свою "республику"... Эрхарт фонМюзель отказался от общения с этим ненавистным ему и презираемым миром, ограничив круг своей жизни временами наезжавшими друзьями и семьёй. Семьёй, которую любил горячо и крепко. Четырнадцатилетняя дочь фонМюзеля Анна-Роза родилась ещё в военные годы. А сын, Райнхарт - шесть лет назад... и первый день его жизни стал последним днём жизни его матери. Это был тяжкий удар для барона. Нет, фонМюзель не возненавидел мальчика, как иногда бывает в таких случаях. Просто именно после той смерти пьянки барона превратились в запои. В обычное время подтянутый, молчаливый, тщательно выбритый и очень аккуратный барон фонМюзель в пьяном виде был сперва страшен (к счастью - недолго), потом - жалок. В алкогольном бреду мешались имена, чаще всего вырывалось с болью "Элоиза", и трудно было понять, говорит полулежащий на столе, раскисший человек о своей умершей горячо любимой жене или о своём старом самолёте, названном в честь неё - тогда ещё живой, совсем молодой, вдохновлявшей обер-лейтенанта фонМюзеля на рыцарские подвиги в навсегда потерянном им, отнятом у него даже не "победителями", а - предателями небе... Анна-Роза прятала тяжёлый "люгер" и драгунскую саблю отца, запирала шкаф с охотничьими ружьями - в рыданиях прорывались слова о смерти, о ненужности жить дальше, о бессмысленности происходящего... Девочка следила за отцом, как могла, успокаивала и развлекала маленького Райнхарта, занималась огромным замком, в котором было всего трое слуг, да и те оставались здесь лишь из верности фонМюзелям и невозможности найти где-то ещё обычную крышу над головой и простую еду... ...Видя, что отец вроде бы уже и не сердится, Райнхарт упомянул и о старом шарманщике - торопливо, стараясь скорей перейти к рассказу о мальчишеской дружине. А потом и расспросить о старинной легенде... Но отец неожиданно снова нахмурился и пальцем жёстко поднял подбородок Райнхарта повыше. Резко спросил: - Что значит - отдал деньги нищему? С какой стати ты это сделал?! Вопрос озадачил мальчика и поставил его в тупик. Что значит - с какой стати? Он не задумывался над этим. Просто сделал - как дышал или двигался. Но в глаза отца опять появился гнев, причём нешуточный. Мальчик не мог понять, постичь, насколько давит и угнетает бывшего офицера унизительная и непонятная самому отцу необходимость экономить каждый пфенниг. - У тебя что - полны карманы денег, что ты тратишь их на попрошаек?! - правый угол рта фонМюзеля несколько раз дёрнулся, предвещая уже нешуточную грозу. - Он ветеран, как ты! - защищаясь - защищая даже не себя, а жутковатую и замечательную песню шарманщика, выкрикнул Райнхарт. В лице фонМюзеля мелькнуло что-то испуганно-горестное, до такой степени напомнившее Райнхарту - вот странность! - лицо шарманщика, что мальчик испугался и ощутил щемящую жалость к отцу. Но барон уже опустил глаза. Коротко выдохнул. Отвернулся к окну. Проворчал: - Обманщик, наверное... - Нет, - с недетской уверенностью ответил Райнхарт. - Он точно ветеран. Точно-точно. - Хорошо, пусть... - буркнул барон. - Иди переоденься... не стой таким чучелом... - Да, папа, - послушно кивнул Райнхарт. Он уже не хотел рассказывать отцу о мальчишках и их песне... ...Анна-Роза совсем не была похожа одеждой на фроляйн из знатного рода - в комбинезоне поверх мужской рубашки, в старых спортивных туфлях, она спешила по коридору, и её лицо в светящемся от закатного солнца ореоле золотых волос было сердито-облегчённым и нежным. Райнхарт побежал навстречу, ощущая, как внутри словно бы отогревается какой-то замёрзший уголок. Брат и сестра обнялись прямо под большим окном, направленным на зака - Где ты был, Херци?! - Анна-Роза попыталась быть с младшим братом строгой, но уже само слово "Херци" показывало, как это бесполезно. Райнхарт ей одной позволял называть себя там - "Сердечко", потому что у каждого мальчишки должна быть та, кто его так (или как-то похоже) называет в детстве. Иначе в душе появляется огромная чёрная яма, и в неё сыплется разная гадость - это понимание Райнхарт не облекал в слова, потому что не сумел бы... но знал - знал он это совершенно точно. - Что ты делаешь, дурачок?! Тебя все ищут, у старого Ральфа уже плохо с сердцем... Мало ли что может случиться в наши дни?! Может, почти и случилось, подумал невольно Райнхарт, но тут же прогнал эту мысль. Он был дома, в безопасности, он был защищён, и сестре можно было рассказать то, что он не рассказал отцу. И да! Сестре можно было рассказать про Зигфрида! - Прости меня, - покаялся Райнхарт. - Я обиделся и ушёл. Я знаю, что это глупо и это нельзя... но сестричка, я столько, я столько всего видел сегодня! - А что у тебя с руками? Откуда подорожник? - Ой, да я же и говорю... - начал Райнхарт, но Анна-Роза прислонила ладонь к его губам и серьёзно ответила: - Давай-ка переоденешься, помоешься, потом поужинаем, и ты обязательно мне расскажешь всё, что ты видел. Мальчик просиял. Поцеловал руку сестры. Отстранился. И выпалил: - Только я сначала схожу попрошу прощенья у Ральфа, хорошо?!* * *
В четырёх километрах от замка Мюзель, в сторожке Кирхайсов, тоже садились ужинать. Большой бревенчатый дом (только называвшийся скромным словом "сторжка"), сложенный из морёного дуба почти два века назад, так же мало напоминал каменный замок, как мало походили друг на друга их обитатели. В столовой - с каменным полом, низким потолком, но обширной - было шумно и жарковато (в очаге догорало толстое полено). За длинным столом сидели разом, готовясь приступить к ужину, все девять Кирхайсов. Лишь фрау Кирхайс ещё не присаживалась - она проверяла, всего ли в достатке на столе, прилично ли выглядят сыновья, которых после целого дня летней беготни с трудом удавалось заставить вымыться, чинно ли сидят дочки, чисто ли вокруг и доволен ли муж, занимающий место во главе стола. Человеку постороннему, кстати, герр Кирхайс показался бы жутковатым и вечно недовольным. Но на самом деле этому была одна-единственная причина. Лицо лесничего пересекал на правой скуле страшный рваный шрам. Не единственный на теле бывшего гессенского егеря, но самый памятный - в рукопашной схватке под Мондидой в 1918 году он киркой убил троих сенегальцев, а четвёртый, избежав удара, вцепился в лицо немца зубами. - Тут уж и я озверел, - гулко и добродушно рассказывал в пивной герр Кирхайс. - Думаю, вот крокодила чёрная, ну я тебе... взял его и согнул, да так, что хребет-то у него через штаны выскочил... - вокруг хохотали, начинали перебивать друг друга своими воспоминаниями, но лесничий перекрывал всех. - А он, морда горелая, всё меня жамкает, жамкает, хоть и дохлый уже... еле я его отцепил, челюсть нижнюю отломил, тогда оторвал... коновал наш меня прямо там и зашивал, кудахчет: "Не больно?! Не больно?! Извините, морфия у нас нет!" - а я сижу дурак дураком и думаю, сколько ж он от меня отъесть успел?!. ...Отца Зигфрид боялся и любил. Впрочем, все восемь детей - три сына и пять дочерей (старшей было семнадцать) герра Кирхайса - полностью сходились с самым младшим в семье в этом страхе и любви. Отец всё знал про лес. Отец без промаха стрелял. Отец мог, впрочем, отлупить любого из сыновей солдатским ремнём под горячую руку. Но слово отца было законом. Отец был силён, как ломовой жеребец. Отец никогда не приезжал с ярмарки без подарков для всех. Отец по выходным часто приезжал домой пьяный, но пьяный никогда не был злым и страшным - про такое дети только читали в книжках, а герр Кирхайс в подпитии всего лишь весело шумел, бурно вальсировал по двору со смеющейся женой на руках, смачно перецеловывал весь "выводок" и по первому слову просмеявшейся и перевёдшей дух фрау Кирхайс отправлялся спать, хотя потом ещё долго распевал в спальне "Wenn die soldaten" таким голосом, что начинали лаять успокоившиеся было собаки. Сам католик по рождению, он взял в жёны мать - протестантку - и хорошо ещё, что умерший несколько лет назад, почти сразу после своей жены, дед был похож на сына: то есть, к вопросам веры относился не слишком требовательно. И воспитание герра Кирхайса совершенно не протестовало насчёт разговоров за столом, которые не слишком нравились матери - лишь бы последнее слово принадлежало ему. Впрочем, на этот раз сперва разговоры быстро утихли - на ужин были свиные отбивные с горошком и картофелем, и отрываться от такой вкусноты ради болтовни никто особо не горел желанием. Но вскоре герр Кирхайс уже нацедил себе пива из высокого запотевшего кувшина, развернул чуть сбоку серо-жёлтые листы газеты и первым нарушил тишину (дети, даже дочери, всё ещё усердно ели, как бы подтверждая ясное желание "пойти в отцовскую породу"). - В сентябре будут выборы! - объявил герр Кирхайс, победно шелестя бумагой. Отхлебнул пиво, вытер усы. - Дождались! Скоро у нас, помяните моё слово, будет настоящий, стоящий канцлер! - Ты опять про этого австрийца, - в голосе фрау Кирхайс не было неприязни к "этому австрийцу", она просто хорошо знала, что мужу нужно возразить, чтобы он как следует выговорился. И не прогадала. - Гитлер - наш! Австриец он, пруссак, гессенец... сейчас не старые времена, чтобы про это думать! Он ветеран, старый окопник, а не тыловой болтун! Хватит с нас, немцев, этой дряни! - тяжёлый кулак герра Кирхайса обрушился на стол веским доказательством его правоты. - Довели страну до ручки, и жируют на наших процентах! А не будет победы на выборах или врать про результаты начнут - пусть только наши позовут, я первый винтовку возьму! - Отто! - покачала головой фрау Кирхайс. На этот раз уже с настоящим беспокойством. В глаза её мелькнула тень страха и тревоги, тень тяжкого, жуткого ожидания, тень страха перед каждым визитом такого обычного старенького почтальона... - Тихо, женщина! - цыкнул на неё муж, но она ничуть не испугалась и махнула на него передником: - Развоевался! Ты у меня за столом, а не я у тебя в гасштетте! Умные люди выборы придумывали, чтобы вам кровь не лить, а тут тоже, туда же! Выберете, кого вам нужно, и заживём, коли уж его так хвалят! Мало я тебя ждала... - Мам, иногда и воевать приходится, - сказал старший из сыновей, тринадцатилетний Курт. Левая скула у него была рассечена и обработана йодом. - Иначе у нас всё заберут, что есть. А сюда каких-нибудь арабов заселят. В мае нам говорили в школе, что лягушатники хотят всю Европу заселить дикарями из колоний. Ну, тогда ещё нашего историка директор за тот урок выгнать хотел... - С вашими войнами мне ещё дел не хватало, - мать несильно стукнула сына ладонью по затылку. - Ешь вон давай. За столом моя власть, а навоюетесь потом. Кто вчера сына герра Шумана избил, ты мне скажи? - Пф, - отозвался непочтительным фырканьем мальчишка. И добавил невинно: - Откуда я знаю, темно же было! Младшие братья - девятилетний Норман и Зигфрид - тихо захихикали. Отец подмигнул старшему сыну. Тот ответил таким же подмигиваньем. Он уже больше года состоял в местном ферейне Юнгфолька и вскоре собирался перейти во "взрослый" Гитлерюгенд. Три из пяти дочерей ходили в Союз Германских Девушек и были его активнейшими участницами, а двенадцатилетняя белобрысая (не рыжая) Лотта недавно получила в награду от Союза готовальню с дарственной надписью - какие-то люди рано утром подожгли городское здание Союза, оглушив сторожа, но случайно пришедшая раньше остальных Лотта подняла тревогу и сама тушила огонь сорванным передником, пока не подоспели люди из окрестных домов и пожарная команда... ...Зигфриду очень хотелось рассказать про свою сегодняшнюю встречу. Но его внезапно охватила робость. В семье его любили. Все. Его по-настоящему любила даже "модница" Анхен, совершенно равнодушная не только к политике, но и к домашним делам (её мечтой было выйти замуж "в город" и, похоже, она к этому стремительно приближалась). Но... он был младший. И вместе с любовью была в этом отношении и снисходительность. Зигфрид стал замечать её недавно, и ему иногда было очень обидно от такого отношения. Поэтому он промолчал за столом - в конце концов, ужин был вкусный, разговоры - весёлые и интересные. Но потом, без спора отправившись спать (чем удивил несказанно не только мать, но и Нормана, уже приготовившегося к ежевечерней защите своих журналов с картинками) и сидя в кровати в пустой комнате - общей с братьями - неожиданно спросил фрау Кирхайс, проверявшую остальные мальчишеские постели: - Мам... а люди могут летать? Без самолёта, без ничего, просто так? - Нет, конечно, - фрау Кирхайс удивлённо обернулась, ощупью устроила подушку на кровати Курта. - Что это на тебя нашло? Если только по воле Господа... но таких чудес уже давно не слышно в нашем мире. А что это ты вдруг? Зигфрид сел удобней, натянул на коленки ночную рубашку. Посмотрел в окно задумчивым взглядом и, обняв подошедшую мать за шею, прошептал ей в ухо: - Я сегодня в лесу видел, как один мальчик летал. Правда-правда, мамочка. Стоял и смотрел в небо, а потом раскинул руки и - полетел. Я не лгу. - Господь с тобой, что ты говоришь?! - фрау Кирхайс перекрестила сына, уложила его удобней, укрыла одеялом. - Что за мальчик, какой? Но Зигфрид уже спал. Он выключился мгновенно и наглухо, едва только коснулся головой мягкой домашней подушки - как это бывает только с очень уставшими детьми, которые хотят донести в царство снов чашу своих новых и небывалых, первых во всей истории мира, дневных впечатлений - нерасплёсканной... ...Покачав головой, фрау Кирхайс с любовью посмотрел на спящего сына, поправила на подушке рыжие кудри, из которых каждый день вычёсывала груды лесного мусора, потом тихонько поцеловала мальчика в лоб. Тот повозился, легко вздохнул и прошептал с улыбкой что-то вроде "райн" или "рейн". Женщина перекрестила спящего ещё раз и вышла из комнаты, ласково размышляя о его фантазиях. Летать. Выдумал тоже.
ну я вот прочитала 😄 -- и шо? Тиша и у вас в группе такие же простынки постила -- только про язычество.. Что тут такого -- постить понравившееся. Я за текст скажу, правда, что не задевает. Про детей надо иначе, живее. А '"гордые были мальчики" -- это вообще из Крапивина
Германская свадьба.
1 июля 1933 года.
- Анна-Роза!
В голосе мальчишки, высунувшегося в коридор, звучало настоящее отчаянье. Он помолчал, придерживая на животе узел полотенца, в которое был обмотан, старательно набрал воздуху в грудь побольше и крикнул - с ещё более трагической ноткой:
- Анна-Роза!
- Не надрывайся, я здесь, - девушка появилась из двери напротив, за которой располагалась вторая ванная, с незапамятных пор считавшаяся "женской", потому что в ней стояла какая-то странная штука вроде писсуара наоборот, с фонтанчиком. Как связать "женскую" ванную и эту вещь, Райнхарт не очень понимал, а сейчас это и вовсе его мало волновало. Он самоутверждающе взялся попрочней за узел полотенца и предъявил претензию:
- Где мои ботинки?! Я их вычистил и тут поставил, а их нет!
- Ральф унёс, - Анна-Роза вышла в коридор. Она была уже полностью одета - в светло-жёлтое с голубой и бело-синей отделкой платье, на плечах - газовый шарф, поддерживавший сдвинутую далеко на затылок серую шляпку. Жемчужно-серые туфельки и золотистая сумочка из тонко выделанной крокодиловой кожи ("мамина") довершали праздничный наряд девушки. На взгляд Райнхарта сестра выглядела "ужасно красиво". Слова "ужасно красиво" произносить вообще-то не рекомендовалось - мол, так не бывает - но они нравились Райнхарту с того самого момента, когда он вечность назад, в прошлом году, услышал их от Зигфрида. Однако сейчас красота сестры ничуть не отвлекла мальчишку от его возмущения:
- Я же сказал, что буду чистить ботинки сам! Ну что такое?! Я же не чищу его сапоги?!
Губы Анны-Розы дрогнули - видимо, она представила себе эту картину. Но в смех улыбка не перешла - девушка пообещала:
- Я сейчас попрошу его принести ботинки обратно. Тебе помочь одеться?
- АННА-РОЗА! - Райнхарт постарался сказать это как можно грозней и даже привстал на цыпочки. Полотенце начало падать, Райнхарт спас его - и своё достоинство - но эффект от грозных слов пропал начисто. Он сердито смотрел, гневно пыхтя, вслед удаляющейся по коридору сестре, потом передёрнул плечами и вернулся в ванную комнату.
Тут на плечиках была аккуратно развешана выходная одежда - свежая рубашка, костюм с жилеткой и галстуком, бриджи, чулки, новая соломенная шляпа... Райнхарт к одежде как таковой был совершенно равнодушен, но быть одетым красиво ему нравилось. Быстро, в бешеном темпе, вытерев голову (отчего он приобрёл некоторое юмористическое сходство с разъярённым дикобразом), Райнхарт начал торопливо одеваться, опасливо поглядывая на дверь. Его опасения и торопливость не были безосновательными. Он как раз натянул второй чулок, когда в дверь постучали и вошёл торжественно несущий обувь Ральф.
На лице старого дедовского денщика - худом, синевыбритом, с пышными седыми усами и почти белыми от старости, прозрачными глазами под густющими клочковатыми бровями - отразилось совершенно явственное неодобрение при виде самостоятельно одетого баронского наследника. Ральф был человеком старой закалки и считал, что нет ничего зазорного в том, чтобы помочь молодому господину одеться. Райнхарт часто размышлял об этом - ему было от такой помощи неудобно и почему-то стыдно за Ральфа - но так ни до чего и не додумался по молодости лет.
Когда Райнхарт фонМюзель станет старше, он поймёт, насколько выше душой и достойней был старый Ральф с его старомодной, громоздкой и даже смешной преданностью фонМюзелям, чем множество человечков, громко кричащих о своей "свободе" и "правах", но готовых украсть, солгать, предать и даже убить за грошовую подачку, за тёплое местечко... Однако сейчас мальчик только сердито отобрал у слуги ботинки и опять - в который раз! - попытался воззвать к нему...
- Ральф, пожалуйста, - Райнхарт для убедительности почти прижал обувь к груди, но вовремя опомнился. - Ну не надо. Я скоро стану гитлерюнге, а они сами себе чистят ботинки. Сами, понимаешь? У них нет слуг!
- У них, может, и нет, - Ральф сердито кашлянул. - А у фон Мюзеля почему не быть? Ваш дед был лучшим в мире солдатом. Сейчас таких нету уже. Я чистил ему сапоги, и горжусь этим! - и воинственно задрал худой нагладко выбритый подбородок.
- Ох, - у Райнхарта в прямом смысле слова опустились руки. - Ральф, ну что с тобой делать?!
- Как подохну - не забыть отнести на кладбище, - буркнул старик и поторопил мальчика, который уселся на скамью и стал, сосредоточенно пыхтя, натягивать обувь: - Давайте-ка поживей, госпожа Анна-Роза ждёт уже, небось.
- А отец? - Райнхарт замер с занесённым ботинком. Ральф покачал головой:
- Господин барон ни о чём меня не уведомлял... Позвать Марию, чтобы она вас причесала?
- Раааааааааальф!!! - взвыл Райнхарт, быстро закончил обуваться, схватил с подзеркальника расчёску и стал свирепо раздирать "дикобраза"...
...Когда-то в замке Мюзель было почти полсотни лошадей. Но сейчас осталось только три (собственно, Райнхарт другого положения дел и не помнил) - верховой отцовский гунтер Хабихт, старый тяжеловоз Хуф, на котором ездили в город за покупками - и выездная ганноверская кобыла Унгестум. Как раз она и была сейчас запряжена в лёгкий экипаж. Коричневой кожи, с золотым тиснением и начищенными до солнечного сияния металлическими бляшками, экипаж был на самом деле красив, и сидевшая - сама - на передке Анна-Роза показалась Райнхарту ещё более красивой, чем обычно. Но, когда мальчик взобрался на место рядом с сестрой и оглянулся на замок, то настроение его немного испортилось.
- Так отец всё-таки не поедет? - голос Райнхарта слегка потускнел. Анна-Роза отрицательно покачала головой и ласково потрепала брата по всё ещё немного влажным волосам, потом - уложила их аккуратней и полюбовалась на него. Райнхарт свёл брови и сделал движение снова растрепать их, но передумал. С недавних пор он стал очень ценить свою внешность.
- Он передал подарок, - девушка нахлобучила на голову брата шляпу, ловко дёрнула поводьями, и кобыла легко взяла с места шаг-рысь. - На заднем сиденье.
Райнхарт обернулся. Там лежал солидный свёрток из плотной коричневой бумаги. Мальчику стало всё-таки обидно. Отец вёл себя странно - как будто ничего не изменилось вокруг. Продолжал жить затворником и ни единого доброго слова не сказал о происходящем в стране. Злого ничего, правда, не сказал тоже - ему словно бы было всё равно. Но от людей-то Райнхарт слышал совсем иное! Он, конечно, маленький ещё, это правда. Но он не глухой и не глупый. И не слепой. Буквально за какие-то месяцы людям уже стало лучше жить! Как по волшебству, находилась работа для тех, у кого её не было. Прежний мэр, которого все ругали, но который снова и снова каким-то чудом выигрывал выборы, ушёл со своего поста сам, а начальника полиции и вовсе посадили в тюрьму (смешно, полицейского - и в тюрьму посадили!) - оказывается, он заставлял людей платить ему деньги за всякое... а, "взятка" это называется. И теперь все как будто дальше ждали и ещё чего-то хорошего... как будто... ну... как будто просыпались все разом от дурного долгого сна, поводили плечами, начинали неуверенно улыбаться... Так почему же отец-то ничего этого не видит?! Вот отец Зифгида, хоть и простой лесничий - он совсем другой... ой, да! Зигфрид же!
- Поехали скорей! Зигфрид уже наверняка ждёт! - теперь Райнхарт не подпрыгивал на сиденье только потому, что это было бы неприлично и совсем по-детски.
- Жить ты без него не можешь, что ли? - Анна-Роза улыбнулась брату. Экипаж выехал на дорогу между золотых полей, пошёл быстрей.
Райнхарт подумал серьёзно, пожал плечами и сказал просто и коротко:
- Не могу.
Анна-Роза не стала больше ничего говорить. А Райнхарт размышлял о том, что он на самом деле не может жить без Зифгрида. Верней... ну... это было бы, как жить без руки или ноги. Или без глаз скорей, если вспомнить, сколькому рыжеволосый Кирхайс-младший его научил. Как это - без Зигфрида? Нет, такую жизнь и представлять себе не хотелось... Ведь даже сбывшаяся мечта Райнхарта - познакомиться с теми мальчишками, у которых была Песня - она сбылась благодаря Зигфриду. Просто-напросто оказалось, что один из этих мальчишек - его старший брат. Хотя при этом известии Райнхарт немного оторопел, потому что сказочные витязи в братьях у обычных мальчишек не ходят. Правда, в Курте не было ничего особо сказочного. Он мог быть очень даже вредным, рычать на младших мальчишек, а прошлой зимой однажды надавал Зигфриду и Райнхарту крепких подзатыльников за то, что те взяли его лыжи без спросу, сделали из них эскимосские сани и благополучно сломали обе лыжины во время труднейшего путешествия по Клондайку.
И всё-таки... всё-таки он был витязь. И он, и все остальные ребята из организации "Гитлерюгенд". От взрослых шестнадцатилетних парней, до младших пимпфов, которые не намного и старше нынешнего Райнхарта. Он о них уже знал почти всё, кроме того, что положено знать лишь тому, кто вступит в организацию, выдержит испытания и принесёт клятву. И знал самое главное. При той, первой, полусказочной встрече он не ошибся. Эти мальчишки как могли сражались за Отечество. За Германию. С настоящими врагами - глупыми, обманутыми или наоборот - на самом деле ненавидевшими всё немецкое. И ещё недавно было время, когда за одну только повязку со свастикой на рукаве, да что там - за слова, что ты стоишь за Гитлерюгенд! - могли избить до полусмерти после уроков, а многие учителя начинали таких ребят зло и подло изводить. Когда в 1928 году первые шестеро гитлерюнге прошли по улицам Лангена, их тут же забрали в полицию. Троих младших под конвоем развезли по домам родителей, пригрозив штрафами, а старших ребят в участке перед тем, как отпустить, избили так, что они потом долго харкали кровью и двигались с трудом. Но они не снимали повязок, не отрекались от своей веры, шли каждый день в настоящий бой - и их ряды постепенно крепли. Даже многие вчерашние враги присоединялись к гитлерюгендовцам, и вовсе не из страха; Райнхарт сам слышал, как один из таких ребят сказал честно: "Я так думаю - если кого-то колотят, как мы вас колотили, а этот кто-то на своём стоит - значит, правда за ним."
Бои шли даже в школе, даже во время уроков - тут уже не на кулаках, правда; мощной защитной стеной мальчишки из "Гитлерюгенда" вставали на пути хитрого и грязного вранья, которым пытались травить мозги немецких детей - и недавно, ещё до выборов, которые решили всё и про которые даже самые малыши слышали и знали - этой зимой выжили из школы самого директора. Райнхарту, хоть в школе он отучился ещё и недолго, и директор в его классе ничего не "вёл" (так называлось преподавание на школьном языке), прежний директор не нравился тоже. Сразу не понравился, потому что как-то скривил рот, когда Райнхарт, поступая в школу, сказал во время беседы, что его отец был военным лётчиком. Этого мальчику было достаточно, и, когда ребята вынудили директора написать заявление об отставке, сказав открыто, что больше не позволят развращать молодых немцев его "новаторскими учебными планами", где только всякая грязь и враньё про Германию - Райнхарт тоже радовался. Потому что понимал: тот, кто кривится при словах "военный лётчик" - плохой человек. Плохой, никак иначе, и больше тут ничего не добавишь!
А приехавший новый директор был молодой ещё, весёлый и открыто носил значок НСДАП. Говорили, что он был знаком с самим Гитлером - тем самым политиком, которого Райнхарт принял на плакатах за мудрого канцлера и который совсем недавно стал канцлером настоящим... Это он дал людям работу, по его приказу стали прогонять и даже сажать в тюрьмы нечестных руководителей, и вообще...
...В конце апреля Курта на окраине Лангена подстерегли, сбили с ног ударом кастета и, когда она начал вставать, полоснули ножом по груди и животу. Тёплая новенькая кожанка уберегла его от глубоких ранений, но скорей всего упрямого баннфюрера добили бы - потому что он поднимался снова и успел хорошо залепить одному из троих нападавших кулаком в лицо. Но тут с воплем: "Держись, держись!" - на улице появился Клаус Миттермайер, и нападавшие быстро канули в темень переулка. У Клауса даже не получилось подраться.
Клаус больше всего на свете мечтал вступить в Юнгфольк и стать пимпфом, но увы - ему должно было исполниться 1 марта этого года только девять лет... Как он потом признавался, ни о какой храбрости он не думал, просто возмутился до глубины души тем, что трое нападают на одного "нашего", "ну и побежал".
И те трое побежали тоже. Кто куда, как трусливые шавки, лишь бы удрать - наверное, не могли и подумать, что мелкий мальчишка бежит на помощь старшему - один. Это было смешно и в то же время... короче, не находилось слова для определения. Курт смеялся потом, что, конечно, очень уважает Герберта Норкуса (1.) (они были немного знакомы по летнему лагерю 31-го года), но в Вальхаллу не торопится. Однако смех смехом - но свой нож Курт подарил Клаусу, сказав, что для него Гитлерюгенд скоро - увы! - кончится, а для Курта начнётся, тогда нож и пригодится. Клаус онемел от счастья и непонимания - он, кажется, и впрямь не думал, что сделал нечто особенное... А нож принял так, как, наверное, молодые рыцари принимали свой первый меч.
1.Гитлерюнге Герберт Норкус был родом из Берлина. Утром 24 января 1932 года пятнадцатилетний Герберт с двумя товарищами раздавал прохожим листовки НСДАП. На них напали семеро ровесников и двое взрослых из левацкой организации. Мальчишки побежали в разные стороны, но преследователи все вместе догнали Норкуса, и один из взрослых несколько раз ударил мальчишку ножом. Мальчик скончался от потери крови на руках подоспевших старших товарищей. По всей видимости, охота шла именно на него, так как Герберт много раз получал угрозы в связи со своей необычной даже для гитлерюнге активностью. Надо сказать, что на самом деле в 1926-1933 годах было убито порядка сорока гитлерюнге в возрасте от 12 до 16 лет, просто убийство Норкуса (девятеро, в том числе двое взрослых мужчин, устроили целенаправленную охоту на пятнадцатилетнего мальчишку и нанесли ему пять ударов ножом) оказалось наиболее бесчеловечным. В какой-то степени биографию Норкуса пересказывает художественный фильм "Гитлерюнге Кверкс".
Следует упомянуть так же, что песня, известная у нас как "Погиб наш юный барабанщик" (в немецком оригинале - горнист) тоже появилась не на пустом месте. Во время столкновений с нацистами погибали и подростки из про-коммунистических движений. Такое трагичное противоборство немцев разных политических взглядов весьма устраивало Тех, Которые Велят.
Все (даже старшие ребята, которые сами уже были гитлерюгендовцами) ему люто завидовали и, конечно, по вечной мальчишеской привычке били себя в грудь, шумно рассуждая: "Я бы! Я тоже! Я ещё не так бы!" А вот Райнхарт помалкивал. Потому что совершенно не знал, как бы повёл себя в такой ситуации. Стоило живо представить тёмную улицу, трёх человек с ножами и кастетами - и в животе начинало противно и позорно бурчать от страха. Райнхарт напоминал себе, что он - фонМюзель, что его предки... но с собой можно было быть честным. Да ещё Зигфриду Райнхарт признался, что, наверное, струсил бы и вообще... Тот не стал смеяться и очень серьёзно возразил: никто не знает точно, как себя поведёт, пока не дойдёт до дела. И нечего себя изводить выдумками.
Райнхарт успокоился - слова друга были правильными. Но успокоился всё-таки не совсем - мысли о своей трусости часто приходили в голову, особенно перед сном...
... - Доброго вам утра, госпожа фонМюзель!
Ого. Оказывается, пока он раздумывал-размышлял о разных важных взрослых вещах, они уже свернули на хорошо изученную за последние три года лесную дорогу, и Унгестум обогнала расписную крестьянскую повозку, из которой весело замахала целая празднично разодетая семья - конечно, они тоже ехали на свадьбу - а глава семейства взмахнул снятой шляпой. Анну-Розу в округе любили и сочувствовали ей, а одновременно относились и традиционно-почтительно: фонМюзель! Так они же почти приехали! А! Да не почти, а - приехали, потому что вон уже!..
...За те же последние три года Райнхарт прочно сдружился со всеми мальчишками-ровесниками округи и перезнакомился - с теми, кто был младше и старше его. Знакомился в основном в школе, где это было проще и удобней всего, а вот приятельствовать продолжал и вне её стен. Но самыми близкими его друзьями, настоящими друзьями - кроме Зигфрида, который был и не другом вовсе, а скорей братом, что подразумевалось само собой, мальчишки это даже не обсуждали - стали восемь его одногодков из крестьянских и городских семей: Маттиас Дронкерс, Арнольд Ройенталь, Клаус Миттермайер, Шульц Баумбахер, Эрих-Петер Шрайге, Маркус Толле, Курт Целлюге и Рейнхарт Тальгоф. Вот вся эта компания сейчас и ждала его с нетерпением - совершенно явным, потому что при виде экипажа запрыгала и заорала так, что белки в радиусе пяти километров неизбежно обгадились, а кабаны за озером начали срочную массовую миграцию в сторону французской границы - на подъездной дороге к лесному дому Кирхайсов. Кстати, необычайно шумному и людному и без мальчишеских воплей - похоже, тут собралось несколько сот человек. И это ещё не приехал из церкви с венчания сам свадебный поезд!
- Анна-Роза, я пошёл! - с этим кличем Райнхарт - раньше, чем сестра успела ойкнуть или перехватить его - свалился с передка на обочину. Естественно, ничего с ним не произошло - он вполне удержался на ногах и с ужасными воплями (у мальчишек они означают восторг, напомнила себе девушка, с трудом переводя дыхание после фокуса младшенького братца с прыжком из экипажа) нёсся к мчащимся в свою очередь навстречу ему друзьям...
...Зигфрид сегодня был неузнаваем. Важный, чистенький-причёсанный сам, в чистом костюмчике, в сияющих молочно-зеркальным глянцем башмаках, он выглядел даже старше Райнхарта. Но это был, несомненно, прежний Зигфрид, потому что первое, что он спросил у друга после обмена серьёзным, исполненным осознания важности момента, абсолютно мужским рукопожатием, было:
- Пойдёшь с нами запирать дорогу?
Остальные, шумно по очереди тряся руку Райнхарта, кивками и малосодержательными, но эмоциональными возгласами поддержали Зигфрида - мол, дело совершенно важное и очень нужное, срочно, немедленно, уже пора!
- Спрашиваешь! - Райнхарт махнул рукой, как будто звал за собой в бой дружину: - Пошли, чего ждём?!
По местным обычаям телега с приданым не должна была проехать в новый дом без выкупа. Тем более, что, как ни крути, а жених был не только не местный, но вообще не из крестьян. А значит, ему следовало твёрдо напомнить, что у невесты есть надёжная защита. Телега должна была выехать вот-вот и пересечься с едущими из церкви в сопровождении ближайшей родни молодыми мужем и женой. Герр Шульц купил дом на окраине Лангена, но свадьба, естественно, должна была начаться по-настоящему в дом невесты. Поэтому мальчишки следующие пятнадцать минут трудились на славу, превращая лесную дорогу у поворота в засеку с картинки из книжки о Войне Башмака (1.). Попытавшихся присоединиться младших ребят совершенно бессердечно отогнали, и они удалились, выкрикивая дежурные угрозы на будущее. Прямо за работой Зигфрид делился с другом последними новостями из жизни невесты - верней, теперь уже, наверное, фрау Шульц, законной жены нового ветеринара.
1. В 1524-1526 годах в Германии крестьянство и значительная часть рыцарства взбунтовались против крупных феодалов. На знамени восставших было изображение башмака. Гессенские земли были одной из территорий, на которой война велась особенно ожесточённо.
- Отец ей и говорит: "Ты не думай, что я против, Анхен, но ты мне скажи - ты ж мечтала в город выскочить, ты ж ни черта по хозяйству не умеешь, мать тебя забаловала за твою красоту да за то, что ты первенец у нас. А сельский ветеринар, да ещё и молодой - это жизнь тяжкая. Погонит он скоро тебя палкой со двора, вот и всё, а я и заступаться за тебя не стану. Ему хозяйка нужна, а ты глазками стрель, жопой виль, люблю-люблю, тюрлю-тюрлю..." И тут знаешь, Райнхарт, она всех нас прямо удивила, прямо в столбняк вогнала. Стала так посреди комнаты... - отвлёкшись от работы, Зигфрид изобразил, как "встала сестра", - ...и говорит: "Всё я знаю. И он всё знал, как сюда ехал, когда ему предлагали в Нюрнберге остаться и за большие деньги дамских собачек от кашля пользовать. Может, я сперва с ним задом и вертела, потому что он из большого города. А потом мне - стыдно стало за себя. Вот тогда я его и полюбила, а не раньше. Я немка, а не кукла!" И ещё говорит, что будет при его доме в теплице цветы выращивать на продажу... - Зигфрид подумал и с интересом спросил: - Райнхарт, а что, правда есть такие дураки, чтобы специально выращенные цветы покупали?
- Есть, - важно сказал Райнхарт. Рассказ его удивил, Анхен - болтливая, пустоголовая - ему не нравилась с тех самых пор, как он научился различать эти качества в девушках. Правда, последние полгода она и впрямь была какой-то задумчивой и на себя прежнюю очень непохожей. А чуть раньше как раз и познакомилась с приезжим молодым ветеринаром герром Шульцем. Но продолжить разговор уже не получилось - сидевший на ветках дуба у поворота Рейнхарт свистнул и с воплем "едут!" рухнул в кусты, как парашютист, у которого не раскрылся парашют. Мальчишки стремительно заняли прочную позицию за своей баррикадой - и действительно, через какую-то минуту на лесной дороге появился под звон бубенцов и визгливые вопли рожков свадебный поезд, возглавляемый двумя колоннами всадников, причём левая колонна состояла из старших гитлерюнге. Одновременно "с тыла" подошла неспешно ползущая телега, на которой высилась плотно увязанная и надёжно укреплённая гора приданого. И свадебная процессия, и телега с приданым остановились у выросшей на дороге преграды.
Анхен - в чёрном шёлковом платье, в белой вуали, с зелёным венком на голове - была совершенно не очень похожа на себя обычную. Горожанин-северянин Шульц, обнимавший смвою молодую жену, выглядел несколько растерянным и даже, можно сказать, обалделым - видимо, сельские свадьбы юго-запада Германии были ему в новинку. И если он думал, что обряд в церкви был самым важным и ответственным моментом, то ошибался глубоко. С точки зрения среднего гессенца, самое важное как раз и начиналось тут. Свадьба - это вроде печати на документе. Без печати он недействителен, да. Но без документа-то печати и вовсе нечего делать - лежит она себе и лежит, никому не нужная, со всей своей важностью! Герр Кирхайс, правивший экипажем новобрачных - убранным в алые и белые ленты и кисти - скомандовал через плечо новоиспечённому зятю, кивая на свою дочь:
- Плотней прижимай её! Не фарфоровая, не сломается! Плотней, тебе говорю, а то черти как раз между вами проскочат!.. Вон они, кстати, - и ткнул длинным кнутом в сторону баррикады.
- Из дому вообще всё увозят! - воинственно заорал Зигфрид, возникая на верху завала и опасно балансируя (снизу его поддерживали Райнхарт и Эрих-Петер) - Вещей целую телегу нагрузили и тащат! Родную сестру умыкнули! И всё бесплатно! Это что, так и надо?! Отец - ладно, ему господи-подай, он глаза уже с утра залил, того и гляди - весь дом на распыл пустит, - под общий хохот герр Кирхайс погрозил младшему сыну кнутом, - но я тут стеной встану! Платите за проезд, иначе нет проезда!
- Ты кто такой, чтобы тебе платить?! - давясь смехом, спросил распорядитель свадьбы, гарцевавший на коне впереди поезда. Зигфрид важно сообщил:
- Я тут сейчас не только как родной брат вон той дуры, - Анхен сердито показала разошедшемуся братцу кулак, - но и как этот... Райнхарт, как кто я?!
- Как полномочный представитель барона фонМюзеля... младшего, - слегка сдавленно ответил снизу Райнхарт. - С головы сойди и не прыгай на нас, вообще озверел...
- Как полномочный представитель барона фонМюзеля-младшего! - гаркнул Зигфрид.
- А где барон фонМюзель... младший? - уточнил распорядитель. Зигфрид пояснил:
- Я на нём стою. Правой ногой... Эй, зубы мне не заговаривайте! Я вас спрашиваю: платить будете?! Иначе конец свадьбе!
- Покупаю дорогу! - крикнул наконец жених и метнул вперёд и в сторону небольшой кошелёк и солидный кулёк, из которого посыпались конфеты. На баррикаде победно многоголосо взвыли. Зигфрид ловко соскочил наземь и махнул рукой:
- Расчищай, всё по закону!..
...Места в доме не хватило и не могло хватить. Поэтому для свадебного гулянья был отведён передний двор. Столбы были украшены цветными лентами, венками и букетами. Над воротами красиво свисали сразу три больших флага - по бокам гессенские, в середине - новый государственный. Их туда прибивали Норман Кирхайс с друзьями-пимпфами - как обиженно сообщил другу Зигфрид, их до этого дела не допустили и надавали самых примитивных болезненных пинков при попытке прорваться силой.
- Ничего, - ободрил его Райнхарт, - на будущий год мы тоже вступим... Ого, сколько всего накрыто! - в его голосе было искреннее изумление.
- Да ничего особенного, - так же искренне ответил Зигфрид. Он только сейчас вспомнил, что его друг никогда не был на сельских свадьбах.
Длинные столы - фактически доски на грубых козлах - были застланы белыми скатертями с кружевом. Сплошным слоем на скатертях теснились друг к другу дымящиеся чашки с золотистым куриным супом, блюда с тушёной говядиной под сладким соусом, отварной телячьей требухой с уксусом, сладкой рисовой кашей с корицей и сливами, свиным жарким с квашеной капустой, запотевшие кувшины с пивом и домашней наливкой, гранёные графины со шнапсом... На наспех сколоченным возвышении уже пиликал, гудел и бумкал, вовсю разминаясь, самодеятельный оркестр. Пока что его звуки не могли перекрыть общего весёлого шума.
Мальчишки уселись на нижней перекладине забора в ряд и стали терпеливо дожидаться самой важной, по их мнению, части праздника - обеда. По такому случаю почти все они ничего не ели за завтраком (конфеты не в счёт, потому что они почти все разошлись по ртам младших братьев-сестёр, чинно сидевших тут и там рядом с родителями) и теперь созерцали стол с такой жадностью, что распорядитель, с усмешкой покосившись на них, наконец ударил в цинковую большую миску ложкой, крикнул:
- Пора за столы и за танцы!
Оркестр (перед музыкантами, кстати, уже поставили длинную скамью с разными напитками "для подкрепления", и Зигфрид пояснил Райнхарту, что те скоро "наберутся как следует, тогда их слушать будет ещё интересней!") грянул что-то бодрое и весёлое, и народ с гулом повалил к столам. Детям место отводилось либо с родителями, либо в дальнем от жениха с невестой конце; часть столов напоминала военную столовую - там чинными рядками уселись гитлерюнге и юнгмэдэли (1.) и там начисто отсутствовало спиртное, хотя пиво стояло и а этих столах.
1.Союз Германских Девушек - "Юнгмэдэльбунд"
Райнхарт был на самом деле голоден, а тут ещё пришлось потерпеть довольно долго - пока оркестр играл государственный гимн (увы, но даже в этот момент против обычного мысли замершего "по стойке "смирно!"" мальчика витали вокруг блюд с едой) и пока взрослые пили первый тост - за здоровье молодых. Зато потом... Казалось, всем была подана команда "навались!" (1.) Праздничный весёлый шум сменил деловитый шум еды, а оркестр грянул балладу про страну Шлаффарию (2.)...
1.Подобные традиционные процедуры "праздничного насыщения" вызывают у современных "продвинутых" придурков брезгливую насмешку и служат в их глазах доказательством дикости и тупости предков, для которых вкусная еда была праздником. Этому противопоставляется пропитанная "диэтами" и "правильным здоровым питанием" современная субкультура офисного хомячья. На самом деле на хомячином питании ни один нормальный человек, постоянно делающий тяжёлую работу - крестьянин, рабочий, солдат - просто не выживет, так как "диэты" являются таким же парниковым продуктом искусственной "цивилизации", как и вся "современная культура". Плотная, насыщенная мучными и мясными блюдами, кухня была традиционной для всех европейских народов! 2.В германской традиции - сказочная страна, где, во-первых, "всё наоборот" ("в церкви кормят калачом, в кабаке поют псалом..."), а во вторых, царит абсолютное изобилие.
...Райнхарт быстро утолил первый голод и решил, что не будет нажираться - столы никуда не уйдут, к ним всегда можно вернуться. Многие, кстати, как видно, разделяли мнение мальчика, потому что из-за столов всё чаще и чаще вставали люди и затевали танцы, для чего оркестр сменил репертуар и без передышки наяривал плясовые. Но Зигфрид никак не мог оторваться от рисовой каши, и Райнхарт, отчаявшись его поднять, просто оседлал скамью и стал с интересом смотреть вокруг. Хихикнул: вахмистр полиции Шальке, которому вообще-то полагалось надзирать за порядком на свадьбе, за тем его и отрядили из города - грузноватый, с покрасневшим от усилий лицом, в парадной форме - вовсю отплясывал со смеющейся Анной-Розой. Кто-то уже попытался под столом утащить у Анхен туфлю и сейчас резво убегал от преследующих его друзей молодого мужа - сопровождаемый хохотом и двусмысленными замечаниями.
Людям весело, радостно подумал Райнхарт. И вдруг обиделся на отца и за него. Очень сильно. Представил себе замок, пустые коридоры и комнаты - и отца в его кабинете. Ну вот почему он не приехал?! Потому что он - барон, а эти люди - нет?! Но и Анна-Роза баронесса, и он, Райнхарт, тоже барон. Если бы отец на самом деле считал, что такое может уронить достоинство фонМюзелей, он бы и детей не отпустил. А он отпустил - и сам не поехал. Как будто специально хочет, чтобы ему было плохо, как будто ему от этого хорошо, что ему плохо сбивчиво, но очень ясно для себя самого подумал мальчишка и так качнулся на скамье, что сидевший справа Маттиас упустил большой кусок свинины, который с вожделеющим лицом тащил в рот.
- Эй! - возмутился Дронкерс. Но Райнхарт только мельком глянул на него каким-то отсутствующим взглядом, и Маттиас, пожав плечами, снова подцепил тот же кусок.
Если бы отец был бы здесь, он бы станцевал с Анной-Розой... И разве ему бы не нашлось о чём поговорить? Вон, уже в двух... да нет, в трёх, похоже, местах мужчины завели разговор о войне. И о политике говорят - ну ладно, пусть отец не стал бы говорить о политике, но о войне-то?! Он так гордится тем, что воевал, а канцлер Гитлер ясно и очень красиво сказал (эту его речь читали для гитлерюнге в школе), что "грозная слава нашей армии, непобеждённой на поле боя, будет восстановлена в прежнем величественном сиянии!"
- Наелся, - Зигфрид наконец оторвался от каши. Райнхарт, который уже начал немножко скучать, обрадованно обозвался:
- Поросёнок!
- Не, - помотал головой его рыжий друг. Он на самом деле ничуть не был похож на поросёнка - ни повадками, ни внешностью. Когда Райнхарту (примерно через день) случалось есть у Кирхайсов, он всегда ужасался порциям, которые там накладывали в тарелки. Но Зигфрид был тощий... точней - худой. За последний год они с Райнхартом сильно выросли, буквально за зиму, но именно в длину и, похоже, толстеть Зигфрид не собирался. - Пошли?
- Я с вами! - подал голос Курт. И другие ребята начали вылезать из-за стола; кое-кто, впрочем, прихватывал в карманы сухой паёк в виде печенья и всякого такого прочего, что можно быстро съесть и что не испачкает (ну - не очень испачкает!) карман. - Сыграем в городки?!.
...Они сыграли в городки, и в догонялки, и в вышеногиотземли, и ещё в целую кучу всего, время от времени возвращаясь к столам, чтобы ухватить то-другое вкусненькое. Свадьба шла своим чередом, то утихала немного, то опять начинала шуметь, то иногда даже разражалась короткой драчкой где-нибудь за углом, и туда спешили Шальке и пара старших гитлерюнге. Но в целом всё шло довольно мирно и крайне весело. Несколько раз выпили за канцлера и фюрера. Где-то в промежутке между этими тостами старый обходчик Ройенталь, дед Арнольда, каким-то образом всё-таки ухитрился стащить туфлю невесты (никто не мог понять, как восьмидесятилетнему старику, сидевшему совершенно мирно за шнапсом, это вообще удалось?!), и Анхен выкупила её на выбор - старый серебряный талер или два поцелуя? Старик долго торговался, спрашивал, нельзя ли один поцелуй, а талер разменять мелочью и взять половину, под общий неудержимый хохот бухтел о падении курса серебра и сравнительной цене поцелуев в разные места (герр Шульц краснел и бледнел - хорошо ещё, ему заранее достаточно подробно объяснили свадебные обычаи...) и наконец согласился на поцелуи, заявив, что воспоминание о них будет ему греть душу, когда он станет ложиться вечером со своей старой каргой. После поцелуев ему прилетело уже жениной парадной туфлей по спине - старуха Ройенталь сохранила верную руку и зоркий глаз и попала в благоверного аж за десяток метров... Это произошло как раз когда мальчишки совершили очередной набег на столы, и Райнхарт обнаружил пропажу...
- Не знаешь, где моя шляпа? - сердито спросил он у Зигфрида, который прицельно ухватил из каши сливу и как раз собирался уронить её в рот. Райнхарт был почти уверен, что забыл новенькую соломенную шляпу на каком-нибудь "сидячем месте" во время очередного возвращения к столам, и на неё именно что сели. Шляпу Райнхарту было не жалко, а жалко было Анну-Розу, которая, конечно, расстроится.
- У тебя шляпа пропала? - насторожился Зигфрид, отложив расправу со сливой.
- Ну да... - Райнхарт озирался. - Куда-то кинул... и на неё, наверное, кто-то сел...
- Ха-ха, - Зигфрид хитро-весело прищурился. - Ну вот не думаю. Ну вот думаю, что найдётся твоя шляпа. Только не удивляйся, - и подтолкнул недоумевающего друга локтем.
- Я не по... - начал Райнхарт. Но тут свадьба напомнила о себе.
- Друзья! - распорядитель протрубил в рожок, установив этим звуком относительную, но всё-таки тишину. - Сограждане! Большинство из вас всё ещё стоит на ногах и, хотя это в какой-то степени оскорбление, с другой стороны - это очень хорошо для танцев! - он снова издал визгливый длинный звук, прервав попытку значительной части празднующих к этим самым танцам вернуться. - У меня есть несколько предметов, переданных мне дамами. Прежде чем снова начнутся танцы - во исполнение стародавнего обычая - я должен вернуть эти предметы их хозяевам с некоторыми наставлениями. Итак - начинаю! Предмет первый! Чьё это?
- Что я говорил, - хладнокровно сообщил Зигфрид. А Райнхарт только изумлённо привстал на цыпочки. В руках распорядителя была... шляпа Райнхарта. Только обвязанная поверх голубой ленты зелёным платком, которого раньше мальчишка в глаза не видел.
- Это моя! - всё ещё ничего не понимая, поднял Райнхарт руку.
- А платок мой! - послышался голос девочки. Райнхарт удивлённо посмотрел в сторону говорившей - это была Урсула-Мария Ханнеке, тихое существо, состоявшее из двух косичек, шести веснушек и пары вечно перепуганных зеленоватых глаз. Райнхарт её и знал-то лишь потому, что один из старших братьев Урсулы-Марии выступал за местный гефольгшафт (1.) Гитлерюгенда на соревнованиях по боксу. Сейчас Урсула-Мария - залившаяся краской, но решительная - тянулась вверх, как на уроке, который отлично знает. Ничего не понимающий Райнхарт смотрел то на неё, то на свою шляпу в руке распорядителя.
1.Отряд Гитлерюгенда, объединявший до 200 человек.
- Баронесса фонМюзель! - немедленно пискнул кто-то. Урсула-Мария покраснела - похоже, она и сама уже была не рада, что это затеяла. В захохотавшей толпе в направлении писка началась активная свирепая возня - Зигфрид проводил разъяснительную работу. Райнхарт, всё ещё ничего не понимая, оглядывался вокруг. Между тем распорядитель совершенно серьёзно возгласил:
- Урсула-Мария Ханнеке имеет право весь вечер танцевать с Райнхартом фонМюзелем! Райнхарт фонМюзель не имеет права отказать Урсуле-Марии Ханнеке в танцах! Приговорено так!
Танцевать?! С этой девчонкой?! Райнхарт не уронил нижнюю челюсть только благодаря немалому самообладанию. Подружки Урсулы-Марии открыто хихикали - и будь Райнхарт постарше и не так изумлён, он уловил бы и в хихиканьи, и в их взглядах неумело спрятанную за деланной и преувеличенной насмешкой зависть. Девчонки взрослеют куда быстрей мальчишек...
- Молодой человек! - распорядитель свёл брови. - Получите шляпу и даму! Даже баронам не дозволено нарушать наши свадебные обычаи, иначе дождь в январе и мороз в июле обрушатся на наши земли! Вы ведь этого не хотите?!
- Нет... не хочу... - почти испугался Райнхарт, проталкиваясь за шляпой и стараясь не смотреть в сторону Урсулы-Марии, которая тоже подошла к распорядителю. Оркестр уже завёл своё и, когда мальчик и девочка отошли в сторону (Райнхарт нахлобучил чёртову шляпу поглубже), Урсула-Мария тихо сказала, глядя в землю:
- Если вы не хотите со мной танцевать...
Не хочу, конечно, возмущённо подумал Райнхарт. И уже почти сказал это вслух. Но внезапно ему стало жалко девочку - несчастная, с поникшими косичками, она стояла перед Райнхартом, совершенно покорно вручая ему плоды своего подвига - украсть баронскую шляпу, выставить себя на публичное обозрение с этим обычаем - и ничего не получить в замен...
- Почему, - буркнул Райнхарт, - давайте... то есть, давай станцуем. Только что? Ну, какой танец? Я умею вальс... немного.
- Ой, ну что вы... это же просто ландлер... - девочка, на секунду вскинув на Райнхарта глаза, тут же отвела их и показала в сторону площадки. - Вон, это очень легко. Пойдёмте! - она сделала движение, чтобы взять Райнхарта за руку, но тут же отдёрнула её, как будто обожглась. Снова испуганно мелькнула взглядом по лицу мальчика, потупилась.
- Я не раскалённый, - Райнхарт сам взял её под локоть. - И не надо мне "выкать", ну я очень тебя прошу...
...Это в самом деле оказалось "просто". У Райнхарта было отличное чувство ритма и от природы мощный, да ещё и закалённый играми и тренировками вестибулярный аппарат. Никто по сторонам особо не смеялся и, быстро уловив ритм танца, Райнхарт вскоре уже лихо и весело крутил и подкидывал свою партнёршу, взмахивавшую попеременно то ресницами, то косичками и невероятно довольную, как будто она считала себя попавшей в сказку. Она даже начала смеяться и сникла, когда танец закончился.
- Всё? - вырвалось у неё с таким разочарованием, что Райнхарт великодушно предложил:
- Можем немного погулять, - и опасливо-внимательно огляделся. К счастью, никто из друзей рядом не околачивался, да и вообще никто не обратил внимания на эти слова. В следующую секунду он раскаялся в предложении (вот ведь за язык потянули...), а ещё через секунду - мысленно махнул рукой: "Ладно, пускай!" Лицо Урсулы-Марии отражало такую радость, что отнимать её у девочки было бы некрасиво. В конце концов, если её можно так легко сделать счастливой... Главное - поскорей увести её от людей, чтобы никто не обратил внимания на это гуляние. Иначе конец. - По тропинке, - он махнул рукой, - ну, до дороги через поле.
- Конечно, - судя по всему, Урсула-Мария так же готовно и с удовольствием приняла бы и предложение прогуляться пешком до Иерусалима. - Только сначала... - он посмотрела через плечо. - Ой, давай сначала посмотрим, подарки же дарить начинают!
Чёрт! Райнхарт совсем забыл про это! А между тем - Урсула-Мария была совершенно права: около столов толпился народ, танцы прекратились, музыка - тоже (музыканты поспешно вливали в себя вино и пиво)
- А посуды-то у молодых и нет! - возгласил распорядитель. - Пока мы тут с вами пьём-гуляем, слышно, в новом-то их доме курица с цыплятами в окно влетела, всю посуду побила, теперь мужу с пола есть придётся, а жене и такую еду готовить не в чем! Надо беде помочь - клади, кто сколько может!
На стол перед Анхен лёг старый большой ковёр, на который водрузили цинковую миску, накрытую фаянсовой тарелкой. Рядом поставили здоровенное блюдо с нарезанной сдобной булкой и поднос с полными кружками свежего пива. Один за другим гости шли и шли к столу, клали в тарелку деньги (фрау Кирхайс её переворачивала, чтобы деньги падали в миску - без разницы, кто сколько положил), а на ковёр - подарки, самые разные, но мелкие (крупные типа мебели и прочего были подарены заранее и уехали в новый дом на той самой телеге). Райнхарт встретился взглядом с Анной-Розой, она подняла брови. Мальчик выставил ладонь, кивнул и быстро сказал Урсуле-Марии:
- Я сейчас, подарок принесу! - и метнулся к экипажу. Мельком погладил дремлющую кобылу, подхватил пакет и прибежал обратно (в душе надеясь, что девчонка ушла или её утащили родственники) Но Урсула-Мария верно его ждала и робко заулыбалась издалека...
...Райнхарт тоже положил подарок (что же всё-таки передал отец?) и получил кусок булки и кружку пива. Страшно смутился, но виду не подал, пожелал молодым счастья, пожал руку герру Шульцу и отошёл в сторону, осторожно нюхая пиво и раздумывая, не попробовать ли? Но тут появилась Анна-Роза... и Райнхарту пришлось довольствоваться булкой - кстати, очень вкусной. Откусив половину, он протянул остатокУрсуле-Марии, надеясь в душе, что не выглядел смешным, когда сестра забирала у него кружку:
- Хочешь?
- Ой, нет, это ты сам должен съесть! - замотала та головой. И вздохнула: - У тебя такая красивая сестра... мне такой не быть никогда...
- Да уж конечно, - без задней мысли и бессердечно ответил Райнхарт, дожёвывая булку. Естественно, Урсула-Мария - и Анна-Роза... что тут и сравнивать-то?!
Гора подарков между тем росла, а деньги, которые перестали помещаться в миске, уже начали падать на пол, и фрау Кирхайс крутила тарелку уже чисто символически. Среди подарков Райнхарт углядел пышно разодетую игрушечную куклу - уже не первую, кстати - и удивился:
- А куклы-то ей зачем? Играть она в них будет, что ли? Во! Уже пятую дарят... лучше бы что полезное подарили...
- Так ведь... - Урсула-Мария немного покраснела. - Так ведь кукол дарят не для хозяйства, а чтобы дети были. Это ещё мало, маме когда-то подарили аж двенадцать штук! Они в спальне на специальной скамеечке до сих пор сидят...
- А я не знал, - смутился Райнхарт.
- И моей сестре подарили много кукол, старшей... Она месяц назад свадьбу играла... - девочка помолчала и робко напомнила: - А погулять...
- Пошли, - обречённо вздохнул Райнхарт...
...Признаваться в этом Райнхарт не стал бы, но про себя быстро изменил мнение. Урсула-Мария оказалась вовсе не скучной девочкой - может, она тоже просто смущалась на людях? А на лесной тихой тропинке она и вела себя посмелей, и разговоры у неё были вполне разумные. Конечно, всё равно девчачьи, поэтому Райнхарт и говорил, и посматривал свысока. Но не скрыл, что мечтает стать лётчиком, хотя, конечно, собеседница не могла оценить всей красоты этой мечты. Девочка посмотрела в небо между верхушек деревьев над тропинкой, вздохнула и потёрла кончик носа. Призналась:
- Я бы никогда ни на чём не полетела. Страшно.
- Так ты же девчонка, - отрезал Райнхарт. - Тебе и нечего.
Но Урсула-Мария возразила:
- А я читала у брата, что женщины и девушки тоже летают.
Райнхарт смутился: это было правдой. Пожал плечами, буркнул:
- Это всё равно не военные лётчики. Это просто так. А я буду истребителем! Как мой отец!
- А я... - Урсула-Анна вдруг строго попросила (именно так). - Только не смейся.
- Не буду, - пообещал Райнхарт. На тропинке никого не было, и им овладело спокойное и немного доверчивое настроение. - Правда не буду.
- Я не люблю, когда людям больно, - тихо сказала девочка. Отряхнула подол платьица. - Если бы я могла, я бы сделала так, чтобы люди не болели, не мучились... Ну, это фантазии... но я, наверное, буду хотя бы медсестрой.
- Военной? - как о само собой разумевшемся спросил Райнхарт. Урсула-Мария покачала головой:
- Нет... я не хочу на войну. И вообще не хочу, чтобы война была. Разве плохо просто так вот жить и жить? Никого не трогать, и нас никто не тронет... У людей и так случаются разные несчастья... вот я бы им помогала. И буду помогать! - закончила она неожиданно твёрдо.
Сперва Райнхарт возмутился - да что эта двойная косичка понимает в войне?! Но потом он заметил, что строгость и упрямство из глаз девочки не ушли. Она готова была спорить и ожидала спора - потому что, мальчишка, конечно, будет защищать войну...
- А как же немцы в других странах? - насупленно спросил Райнхарт. - Ты правильно, может, говоришь, что воевать... в общем, убитые, горе, это всё да. Но вот немцы же в Польше, в Чехословакии, во Франции... Ты знаешь, как там с ними?! И с работы гонят, и в тюрьмы, и бьют... армии у нас нет, ничего нет, никто нас не боится, вот над ними и издеваются! Я читал недавно, как в Польше жандармы прямо на урок в немецкую школу ворвались, учителя увели, ребят, вот как мы, около доски на колени поставили и заставляли по-польски говорить всякое... гадость всякую про Германию и про немцев. А кто не хотел - били саблями в ножнах, по головам, по спинам... - Райнхарт вспомнил тот репортаж и стиснул кулаки. - И девочек били, представляешь?! На пол плевали и заставляли ребят слизывать, а когда те не хотели - уже прикладами в спину били (1.) ... я когда читал... в общем... - Райнхарт махнул рукой и яростно спросил: - И как тут без силы что им сделаешь?! Такие только силу и поймут!
1.История невыдуманная и не единичная. Поляки вообще отличались особенным поганством в отношении "нацменьшинств" (составлявших 40% населения "сосвиняченной великопольши" (слова Пилсудского, кстати!)). Следует упомянуть, впрочем, что если на "крэсах захудних" с 1922 по 1939 год поляки немцев всё-таки не убивали (не больше сотни случаев за всё это время), то на "крэсах входних" беларусов и украинцев гоноровая дрянь убивала по нескольку сотен в год. Убивали не только "представители власти", но и гражданские колонисты-"осадники"...
Урсула-Мария слушала внимательно и тревожно. Вздохнула (глаза поблёскивали влажно) и вдруг сказала уверенно:
- Наш канцлер что-нибудь придумает! Знаешь, - она заулыбалась, - моя сестра, ну, про которую я говорила, у неё будет ребёночек. А они с мужем же уехали в Дюссельдорф аж! Так вот три дня назад к нам пришёл чиновник из мэрии. И отцу говорит, что Лора-Мария поедет через три месяца в горы, в санаторий, а его просили предупредить её родителей, ну, так положено. Что в Дюссельдорфе жить перед родами и рожать вредно, там от заводов дым и всякое прочее вредное... Ой, мы так удивились... Папа даже не верил, что это бесплатно. Он всё спрашивал, с какой это стати, говорил, что в долг такого не будет, потому что никто из Ханнеке никогда не жил в долг, и что пусть она теперь не Ханнеке, но всё равно... Этот дяденька прямо устал уже ему объяснять, что к чему. Уже даже я всё поняла, а папа всё упрямился-упрямился... Хорошо, что Франц-Петер пришёл и всё объяснил ещё раз, уже с самого начала. Только и папа и мама всё равно удивляются, с какой это стати это... ну, государство... тратит деньги на обычную женщину и её ребёнка, которого и на свете-то ещё нет!
- Как с какой?! - возмутился Райнхарт. - Это же не китайский ребёнок или там испанский, а наш! Он немецкий! Он должен быть здоровым! И как это с какой стати, ведь твои родители всю жизнь работали, отец воевал, они же всё это для Германии делали! И теперь она им просто долги отдаёт! У нас просто теперь справедливое государство! Раньше была только красивая страна, а теперь и государство правильное, самое лучшее в мире! - Райнхарт только недавно усвоил разницу между "государством" и "страной" и очень этим гордился.
Урсула-Мария слушала с задумчивым интересом. Кивнула:
- Франц-Петер тоже так говорит. И мне это тоже нравится. Вот я и думаю... если канцлер Гитлер может сделать так, чтобы женщины, просто женщины, н богатые никакие, ездили вот так в санатории, то, наверное, он придумает, как сделать так, чтобы соседи не обижали немцев там, у себя... - в голосе девочки была светлая вера, и мальчик смущённо покусал губу: может, правда придумает, и ну её, эту войну?! - Райнхарт... - девочка между тем огляделась и доверчиво шепнула: - Я никому не говорила, а тебе скажу, только ты не смейся. Я хочу написать письмо канцлеру. Просто написать, что я хочу ему сказать спасибо за сестру, и за всё, что он делает. По-моему, он очень хороший человек.
- По-моему, тоже, - Райнхарту совсем не хотелось смеяться. - Это ты хорошо придумала. Только ему, наверное, много писем приходит. Ты не обижайся, но мне кажется, он их все и читать-то не успевает... - Райнхарт посмотрел на девочку виновато, как будто это он сам не успевал читать такие письма. Но Урсула-Мария не обиделась и не расстроилась, она только покачала головой и улыбнулась:
- Да это и не важно! Вот когда молишься, ведь бог не спускается с неба и не говорит: "Хорошо, я услышал твою молитву, ты молодец!" - ведь нет? Ты для себя молишься. Чтобы не быть неблагодарной, разве нет? И тут так же, по-моему...
Райнхарт не нашёлся, что ответить. Он почти никогда не молился. Он даже не был уверен, что бог есть - ну, каким его описывают в церкви. Но слова Урсулы-Марии показались ему справедливыми и он кивнул, а потом добавил:
- А может, он ещё и прочитает твоё письмо. Всякое бывает ведь!
Девочка неожиданно улыбнулась опять - так, что Райнхарт даже приоткрыл рот и ошалело подумал: "А она красивая!" Но потом тряхнул головой, и наваждение пропало. Тем более, что Урсула-Мария вдруг как-то поёжилась, словно бы прислушалась сама к себе, оглянулась и отступила к кустам, отделявшим тропинку от полевой дороги.
- Я сейчас... быстро... Ты только, пожалуйста, не ходи за мной, - смущённо попросила она. - Мне кое-что надо там посмотреть.
- Я тут подожду, - покладисто ответил Райнхарт, про себя усмехнувшись. И тут же прикинув, не надо ли ему посмотреть что-нибудь в другой стороне? Нет, вроде бы пока не требуется...
Свадьба шумела за деревьями, но уже не так активно - а на тропике уже ложились вечерние тени. Это так быстро прошёл день, удивился Райнхарт. А я и не устал ничуть... И тут же он понял, что очень устал. Это была приятная весёлая усталость. Казалось, что вместе с ним точно так же устали и закатное солнце, и вечерний тихий воздух, и деревья - всё это притихло и будто готовилось отдыхать. Даже шум машины на близкой полевой дороге был каким-то приглушённым и неясным, как будто сквозь вату. Наверно, сейчас вернусь и надо будет прощаться с ребятами, подумал Райнхарт, сорвав листок с куста и бездумно растирая его между пальцев. Какой хороший получился день...
... - Ра...
Мальчик насторожился. Что такое? Почудилось, или Урсула-Мария его позвала? Писк какой-то... ежа испугалась, что ли? Или её белка атаковала? Райнхарт усмехнулся своим мыслям.
- Ты чего? - крикнул он, повернувшись в ту сторону, куда ушла девочка, но не двигаясь с места. - Урсула-Мария!
За кустами шла какая-то непонятная быстрая возня. Райнхарт ещё раз окликнул девочку и неуверенно полез через кусты, готовый в любой момент отвернуться и податься назад.
То, что он увидел, было странно и ужасно.
Чёрный автомобиль стоял на обочине неподалёку от того места, где мальчик вылез из кустов. Задняя дверь была открыта настежь, и закатное солнце блестело на лаке...
...блестело чёрными звёздами. А между Райнхартом и этой машиной невысокий коротконогий человек в расстёгнутом чёрном костюме, громко сопя, тащил к машине - как чудовище добычу в пещеру - извивающуюся Урсулу-Марию...
...Первое чувство, которое Райнхарт испытал, был страх. Настолько сильный, что у него скрутило живот. Он сделал шаг назад, чтобы кануть обратно в кусты. Позову взрослых, мелькнула разумная, полная трусости мысль. Тут близко. Я быстро. Я мигом. Что я могу - один?! Я же маленький... а я быстро, я быстро!
Но тут же он понял, что Урсулу увезут ещё быстрей. Он увидел, как переставшая бороться, совсем, как видно, обессилевшая от страха, девочка пытается крикнуть сквозь зажимавшую ей рот ладонь с толстыми распяленными пальцами, как её глаза, полные ужаса, смотрят уже со стеклянной обречённостью...
...и он не помнил, как оказался рядом. Он проскочил эти страшные метры с расчётливым, не от страха, громким визгом: "На помощь!!!" А дальше кричать стало нечем. Потому что он сделал единственное, что на самом деле мог - изо всех сил вцепился зубами в руку, державшую Урсулу, повис на этой руке, как свирепый щенок боевого пса. Человек что-то закричал с удивлённой болью и злобой - вроде бы по-немецки, но в то же время и не по-немецки - и, выпустив девочку (она упала почти без сознания), схватил уже мальчишку, рванул Райнхарта за воротник, скручивая его, превращая в смертельную удавку-гарроту.
- Урсула, беги! - изо всех - последних - сил крикнул Райнхарт, выпуская для этого крика чужую руку (на губах и языке была кровь) и захрипел, чувствуя, как ноги его отрываются от земли. Перед глазами вспыхнули радуги и яркие кольца, послышался потусторонний гул и рёв, но Райнхарт, помня о девочке, которая должна успеть очухаться и убежать, из последних сил пытался, вслепую судорожно брыкаясь, пнуть этого жирного гада половчей.
Он не понимал, получается у него это или нет. Он вообще уже ничего не видел и не слышал, просто из воя в ушах прорезался неожиданно болезненный крик толстяка, Райнхарт упал наземь и снова начал видеть и слышать, хотя ничего не мог сделать - всё тело было, как ватное, сильно тошнило. Он не понимал, почему его отпустили и как во сне - в чудесном сне, в который превратился кошмар - видел пятящегося к машине толстяка, нелепо размахивающего руками, и ещё одного, тот было вылез с переднего сиденья, наверное, на помощь, а теперь поспешно захлопнул дверь. Но это ему не очень-то помогло - тёмное стекло разлетелось сверкающими брызгами. Толстяк с визгом, совсем не мужским, даже не женским, свиным каким-то, шлёпнулся наземь, закрывая лицо руками - и только теперь Райнхарт понял, что происходит.
Их было девятеро - девятеро мальчишек. Стоя широким клином на обочине, они дружно и быстро метали в машину и похитителей камни - это был настоящий каменный град. И их старенькие, тесноватые "парадные костюмы", перешедшие от старших братьев, были похожи на мундиры какой-то великой армии. Армии, которая всегда приходит на выручку своим и никогда не даёт их в обиду. Райнхарт видел их строй, словно во сне.
Маттиас. Арнольд. Клаус. Шульц. Эрих-Петер. Маркус. Курт. Рейнхарт.
И - Зигфрид, яростный, с растрёпанными волосами, он стоял впереди всех, верней - уже не стоял, а бежал вперёд, сжимая в руке камень, как штурмовик - кастет перед рукопашной, в которой побеждают или умирают.
- Убью! - кричал он чисто и искренне, и Райнхарт слабо поразился тому, какие у Зигфрида страшные глаза - огромные, почти чёрные на совершенно белом лице.
Толстяк не был военным врагом, который способен подняться навстречу такой атаке и таким глазам. Он был просто бандитом и трусом. Он догонял газанувшую машину - её заднее стекло тоже посыпалось - на четвереньках, смешно закидывая зад, потом вскочил, как-то ввалился пузом на сиденье сзади (камни делали вмятины на чёрной полировке, и машина совсем не казалась загадочной и страшной - скорей походила на убегающее трусоватое чудище), заболтал, задрыгал ногами... Машина набрала скорость, уходя от такой страшной, такой немыслимой погони... но впереди на дорогу уже выбегали мужчины, которых вели громко вопящие девчонки - Мадихен, Маргрете, Гудрун... И уже даже впереди них бежал вахмистр Шальке - странно, но он совсем не казался сейчас толстым и добродушным, он был быстрым и ловким, бежал целеустремлённо и... жутковато как-то - а его голос прогремел в вечернем тёплом воздухе ясно и чётко:
- Стой! - и это властное требование подкрепил резкий, сухой треск выстрела из вскинутого в руке вахмистра большого чёрного "люгера".
"Стой!" - ахнули многоголосым приказом и эхом выстрела разом лес, небо, поле и земля.
Машина остановилась, как будто её подбили снарядом. Из распахнувшихся разом дверей вывалились и покорно рухнули рядом на дорогу, задрав руки на затылки, оба бандита.
- Жив?! Ты жив?! - Зигфрид упал рядом с Райнхартом на колени, затряс, потом обнял, громко, запалённо дыша. Остальные мальчишки стояли вокруг - как стража. Сжимали в руках камни и воинственно смотрели по сторонам. Кто-то помогал подниматься Урсуле-Марии, и сюда уже бежала её причитающая мать... Райнхарт сплюнул кровь. И в ответ на перепуганный взгляд Зигфрида пояснил:
- Ну и мерзкая у него лапа... невкусная совсем.
Зигфрид ошалело уставился на друга. А потом - захохотал.
И этот хохот подхватывали один за другим мальчишки вокруг...
* * *
Солнце село за стену замка впереди. Экипаж неспешно катил по вечерней пыли, и протянувшиеся через золотистый хлеб тёплые мягкие тени уже рождали потихоньку даже не вечер, а ночь - ночь, хотя по-настоящему она придёт ещё не очень скоро. Где-то в тенях скрипнул неуверенно, а потом защёлкал уже бесконечно и монотонно дергач-коростель, завёл свою вечернюю странную песню, так подходящую к летнему вечеру.
Анна-Роза тихо правила экипажем. Райнхарт дремал, уткнувшись носом в её плечо. Девушка косилась с улыбкой на братишку, на пропылившийся светлый чуб (а как он извозился-то весь!), на не достающие до пола коляски ноги - они болтались смешно и беспомощно. На миг ей стало страшно. Она даже огляделась. Конечно, никого вокруг не было... Снова посмотрела на брата - уже иначе. Райнхарт всегда был младшим, слабым. Тут ничего не могло поменяться никогда. Она всегда будет старше. Но... он вырастет. Он уже вырос. И с этим ничего не поделаешь... да и надо ли?
Но его могли убить, с ужасом подумала девушка. Просто сильней тряхнули бы (она посмотрела на тонкую беззащитную шею со ссадиной) - и Райнхарт был бы мёртв. Или затолкали бы в машину и увезли тоже - об этом думать было как бы не страшней, чем о смерти. И всё-таки... всё-таки, как бы она смотрела на него, если бы он поступил иначе? Так же? И это ли важно? Может, важней то, как он сам бы на себя тогда смотрел?
Ей вспомнилось, как Шальке, поставив Райнхарта между колен, черкал в блокнотике коротким карандашиком, а потом неожиданно спросил: "И как ты не испугался, парень? Их же двое было. И взрослые!" Райнхарт задумался, похмурился и так же неожиданно ответил: "Я испугался. Но Урсула-Мария же девочка. Не мог же я бросить девочку! Мне было бы потом стыдно..." - и Шальке несколько секунд смотрел на мальчика с интересом и уважением...
... - Анна-Роза, мы не приехали? - сонно спросил неудачно качнувшийся на ухабе Райнхарт и устроился удобней.
- Уже почти приехали, - сестра ласково поправила волосы брата, чтобы не лезли ему в глаза.
- А Урсула-Мария хочет стать медсестрой... - бормотал мальчик. - Анна-Роза, а они кто были? Гангстеры из Америки?
- Почему гангстеры из Америки? - удивилась Анна-Роза. Но Райнхарт уже спал снова.
Девушка понукнула кобылу и вспомнила, как тех двоих увозили. Шальке с трудом удалось отстоять их от самосуда. Обоих затолкали в полицейский автомобиль, двое агентов в штатском обыскивали чёрную машину, и один сказал: "Эфир," - девушка услышала это слово. И ещё что-то про похищения, она не разобрала и не хотела разбирать.
Какой же смелый у неё брат. И... какой же он ещё маленький!
- Но, пошла скорей! - и Анна-Роза без нужды щёлкнула поводьями. Ей очень хотелось поскорей оказаться дома и уложить Райнхарта спать как следует...
У меня возникает подспудно, ну и в связи со всеми "юбилеями" в этом году такие вопросы (возможно и на другой ветке, если на этой не хочешь)...
Вопрос даже не в том, возможен ли приход диктатуры в наше время--конечно, возможен он есть!,--а в том, какие параллели мы имеем с приходом нацистов к власти в сравнении с приходом к власти "grünes Reich"...?
Возможно, вопрос несколько глобален, но, как мне кажется, интересен.
Квазар
Позитив и Познание
У соловья прозвучала мысль что нацизм на западе приходит как типа защитная реакция на ухудшение уровня жизни и внешнее воздействие не помню...поэтому его приход у вас неизбежен только вместо евреев главный враг русские как во всём виновники и владельцы так необходимого жизненного пространства и ресурсов.
Чья мысль прозвучала, соловья или какого-то конкретно блогера или эксперта?
Сущность природы нацизма гораздо глубже, чем просто обьяснять его ухудшением уровня жизни. Которого, кстати и не происходит среди широких кругов населения Запада (мы не берём "окраинные" группы, которые не имеют ни своего реального представительства во власти, ну даже политически активны в достаточной мере).
И сущность противостояния России и Запада не обьясняется тем, что Запад стал нацистским--всё и глубже, и одновременно проще
Квазар
Позитив и Познание
а в том, какие параллели мы имеем с приходом нацистов к власти в сравнении с приходом к власти "grünes Reich"...?
Ну допустим все предпосылки грядущего зеленого тоталитаризма уже сейчас заметны невооруженным взглядом....Абсолютная цензура в СМИ и откровенная травля инакомыслящих, которые мы сегодня наблюдаем - это только начало пути к так красочно описанному Оруэлом миропорядку.... с бесконечными войнами, "министерством правды" и "полицией мыслей" .....
Смотрю очередного соловья раньше эфира и первая тема-ну как там у хохлов https://tokshow.online/ᗸecher-s-ᗸladimirom-solovevym-ot-07...
точно не такое, как ты. Для этого же нужны мозги
И Вы таки дважды правы, лапочка...
Мозги нужны всегда,... включая и этот конкретный случай...
И таки да, читать эту простыню не стану,... просто никогда не читаю простыней... имею право,.. м-м?...
Зато иногда читаю книги...
Поэтому, раз Вам заходит тематика жизни людей третьего райха, рискну порекомендовать некоего Олега Курылёва, русского писателя и специалиста по немецким наградам тех же времён...
Жанр попаданцев,.. для большей увлекательности, видимо,.. но попаданцы там пастоку-паскоку, всё очень серьёзно,.... аж мороз по коже...
Немчура описана не как враги, как это принято,..а как обычные порядочные люди,... и сюжет много круче Ремарка...
Впрочем, это мужская литература,.. даже не знаю зайдёт ли Вам такое...
Да ты знаешь, и немецкий телик тоже, пока утром делаю зарядку с самого начала, пока на других источников информации времени нет. Ну и далее, в зависимости от времени и возможности, пробегаю российские, западные СМИ. Из российских политпередач, если добираюсь по времени, то "Большая игра" и "Время покажет по 1-ому, на "Звезде" "Открытый эфир", канал "СоловьёвLIVE",
"Россия-24". Ест-но, не всё сразу, а по интересной тематике, выступающим, можно и выбирать.
Квазар
Позитив и Познание
Блин, я щитал если хто до сих пор слушает всю эту хрень, давно уже скрывают это своё... извращение...
Это как самому признаться в альтернативной сексуальной ориентации...
Впрочем, теперь это модно выпячивать такое...
Даже Розачка, наш бессменный кремлебот, побрезговала бы ссылаться на Соловьёва...
Но она из старой гвардии,.. поэтому достойна уважения как профи...
Вы похоже даже не понимаете, шо сознаться в прослушивании Соловьёва - это насрать себе в шляпу и надеть её на голову...
Вы, похоже, как и во многих ваших взглядах, не разбираетесь в деталях и путаете общее и частное.
Как пример в том, в чём Вы не разбираетесь, это то, что "СоловьёвLIVE"
не равносильно программе Соловьёва "Воскресный вечер" или ежевечерней, как и то, что из любого информационного источника умные люди почерпнут нужную для себя информацию и только те, кто не в состоянии обработать информацию, у кого отсутствуют как предпосылки для этого, так и знания и опыт, могут громко заявлять и пытаться навешивать ярлыкi. Понятно, что Вы не то что не смотрели, но даже не в курсе, о чём это, зато с таким вот апломбом заявляете громкие вещи.....
На самом деле, стыдно должно быть кидаться словами и лозунгами, как некоторые из них, про которых я писал, что их диагноз для меня ясен, посему сомнений в их когнитивных способностях у меня не возникает....
Квазар
Позитив и Познание
Пламя.
1 июня 1936 года.
Что у него есть двоюродный брат, Зигфрид узнал совершенно случайно, за завтраком в этот третий день пятых в своей двенадцатилетней жизни летних каникул.
По правде сказать, родители об этом тоже ничего не знали до того момента, как герр Кирхайс, взяв чашку с кофе, распечатал конверт, пришедший с утренней почтой - конверт со штампами Имперского Министерства народного просвещения и пропаганды. Вчитался, медленно ощупью поставил чашку обратно на блюдечко и изумлённо сказал:
- Жена... Ирма ведь твоя сестра?
Фрау Кирхайс обеспокоенно подошла, вытирая руки передником. Про Ирму, свою младшую сестру, она ровным счётом ничего не слышала уже лет пятнадцать, с тех пор, как та уехала из дому и пропала где-то на севере в попытках "устроить свою жизнь".
- Что случилось?
- Померла она одиннадцать лет назад, - герр Кирхайс тряхнул листком. - В Гамбурге, в больнице для бедных померла.
Фрау Кирхайс охнула и перекрестилась. По правде сказать, особой горечи в этот момент она не испытала - сестру она и так давно подсознательно считала мёртвой. А все остальные за столом, внимательно прислушивавшиеся к разговору, и вовсе о "тёте Ирме" если только что-то слышали краем уха, да и то...
- Но тут дело такое, - герр Кирхайс снова посмотрел в листок, внимательно сверяясь с записанным там. - У неё сын остался. Валески Конрад, двенадцать лет ему сейчас... я так понимаю, она замужем всё ж-таки была, раз фамилия не ваша... Живёт в муниципальном приюте номер три города Гамбург. Как Ирма твоя померла, так он там и живёт.
- Да что ж оттуда сразу-то не сообщили?! - голубые глаза женщины сверкнули нешуточным гневом. - Мы бы его тут же и забрали бы! Что, миску супа не налили бы?! Своя кровь! Это что ж такое - мальчонка при живой тётке десять лет на казённых харчах, как в тюрьме, мучается!
- Да она либо про тебя не сказала, а потом и не искал никто родню, - сердито ответил герр Кирхайс. - В приюте-то содержать выгодней было - город деньги на сирот платит, а начальство их ворует. Это вот видишь... новая метла за дело взялась... Вот, смотри: министерство предлагает нам в месячный срок решить вопрос, готовы ли мы взять на себя... и так далее. Короче говоря, предлагают нам мальчишку взять на воспитание. Я вот думаю...
- И думать нечего! - оборвала его жена. - Бери отпуск, бери бумаги, какие там нужно, и поезжай! - она окинула взглядом кухню и задумчиво добавила: - А то за столом пустовато стало... на кухне-то и потолкаться не из-за кого...
Ну и - следующим уже утром герр Кирхайс выехал в Гамбург аж в купе поезда-персоненцуга, как отродясь никогда и никуда не езживал, да и не собирался. Отпуск на четыре дня и копии всех нужных бумаг ему выправили сразу и даже оплатили дорогу, когда увидели подпись доктора Геббельса на официальном бланке, хотя ни о какой оплате герр Кирхайс и не заикался, а начальником его в далёком Берлине был Главный Лесничий Рейха Герман Геринг. И, по слухам, у них с доктором Геббельсом была сильная взаимная неприязнь...
Зигфрид совершенно не возражал против появления нового родственника. В комнате для мальчишек Зигфрид жил теперь один. Курт уже год служил в егерях, Норман в этом мае уехал учиться в школу для колонистов (1.) в Баварию. Но Зигфрид ничего не имел против нового соседства - одному ему было просто-напросто скучно, он не привык так. Большая комната казалась унылой и пустой, а друзья ночевали далеко не каждый день. Ну, то есть, не каждую ночь. Кроме того, новенький родственник по возрасту вполне мог оказаться тоже гитлерюнге, а это всяко - подкрепление гефольгшафту Лангена!
1.Германия всерьёз собиралась колонизировать самые различные земли - от Африки до Антарктиды. Для подготовки профессионального персонала были открыты больше десятка специальных школ для юношей и девушек 15-18 лет. Эта программа действовала, кажется, до 1942 года.
И потом, по правде сказать - Зигфрид про этого самого Валески Конрада двенадцати лет из муниципального приюта номер три города Гамбурга просто-напросто позабыл к первому же вечеру, даже раньше... даром что тот приходился Зигфиду двоюродным братом - потому что сперва его ротте (1.) приказали расклеить около всех мало-мальски важных предприятий плакаты Немецкого Трудового Фронта (2.), а потом пришлось помогать девчонкам из юнгмэдэля украшать павильон для чествования уроженцев Лангена, участвовавших в освобождении Рейнской Зоны (3.). - лазать под потолком нежные фроляйн, конечно, не могли, хотя, по едкому выражению одного из мальчишек, они были просто "здоровенные ленивые лошади". Ну а вечером предстоял большой футбольный матч...
1.Непостоянная группа из 2-4 гитлерюнге, создававшаяся для каких-то конкретных дел под командой первого командирского чина - роттенфюрера. 2.Организация, созданная в Рейхе взамен распущенных профсоюзов. Была интересна тем, что в неё входили ВСЕ, кто имел отношение к промышленности, и рабочие, и владельцы даже очень больших предприятий. На первый взгляд идиотский эксперимент по объединению эксплуататоров и эксплуатируемых дал превосходные результаты... 3.Т.н. "демилитаризованная Рейнская область" была одной из территорий на западе Германии, фактически отторгнутых от неё. В сущности, это левый берег Рейна и полоса на его правом берегу шириной в 50 км. - и они стали после 1918 года запретными для защиты. Германии там нельзя было размещать войска, возводить военные укрепления, проводить манёвры и т. д. При этом практически вся продукция немецких предприятий (а эти места были очень богатыми и развитыми экономически!) вывозилась во Францию и Бельгию "в счёт репараций". Такой порядок постоянно поддерживался войсками французов и бельгийцев, регулярно вторгавшимися на территорию области. В 1923-1925 г.г. она была вообще оккупирована - "в назидание" немцам, которые, устав от систематического ограбления, попытались провозгласить Независимую Рейнскую Республику. Попытка была подавлена вооружённой силой, среди 137 убитых немцев были не только бойцы отрядов самообороны, но и женщины, и дети. Трагически погиб выданный провокатором и казнённый легендарный 29-летний партизан Альберт Лео Шлагетер*.
Но в 1936 году Адольф Гитлер принял решение о ремилитаризации Рейнской области. На рассвете 7 марта 1936 года 19 пехотных батальонов германской армии и несколько военных самолётов были переброшены в Рейнскую область.
Гитлер позже сказал: "48 часов после марша в Рейнскую область были самыми изматывающими в моей жизни. Если бы французы вошли в Рейнскую область, нам пришлось бы ретироваться с поджатыми хвостами. Военные ресурсы, находившиеся в нашем распоряжении, были неадекватны даже для оказания умеренного сопротивления". Но демоссыкло из Лиги Наций, геройски каравшее полубезоружных повстанцев и поощрявшее арабов и сенегальцев из оккупационных войск насиловать немецких женщин и детей, предсказуемо струсило сражаться - и немецкие земли были воссоединены с Германией в полной мере.
*Родился в 1894 году. Во время Первой мировой войны служил в армии, сражался на Западном фронте, награждён Железными крестами 1-го и 2-го класса. Был произведён в лейтенанты и назначен командиром батареи. После демобилизации в декабре 1918 поступил в университет, но затем вступил во фрайкор (также в качестве командира батареи), участвовал в боях с большевиками в Прибалтике, во время Капповского путча -- в боях с Рурской Красной Армией, в 1921 г. -- в боях с поляками в Верхней Силезии во время немецкого восстания. В Силезии он организовал налёт на крепость Коссель, где французскими властями содержались арестованные немцы, которых предполагалось депортировать на Остров Дьявола во Французской Гвиане. Пленных удалось освободить.
Состоял в Германской рабочей партии, объединившейся с НСДАП в качестве коллективного члена. Однако, в начале 1923 года Шлагетер порвал с НСДАП из-за запрета Гитлера участвовать в борьбе с оккупантами, и перебрался в Рур, где организовал группу, занимавшуюся саботажем и диверсиями. 7 апреля 1923 года был арестован в Эссене по доносу провокатора. 8 мая трибунал приговорил его к расстрелу. Писать прошение о помиловании Шлагетер отказался, заявив: "Я не привык просить о пощаде". Расстрелян оккупантами 26 мая 1923 года. Последними словами Шлагетера были: "Будь кем хочешь, но имей мужество быть тем, кто ты есть, до конца!"
* * *
На тренировку по фехтованию Райнхарт полностью опоздал. Спортивные секции и кружки местного Гитлерюгенда из-за фатального отсутствия подходящего единого большого здания были разбросаны по всему городу, а серьёзный обстоятельный разговор о новой модели самолёта, принесённой Райнхартом в авиакружок - пикировщике Ju-87, только-только принятом на вооружение молодыми Люфтваффе - затянулся, поэтому, когда он, весь мокрый от пота, вбежал наконец в помещение фехт-пола, то там уже ничего не было. Правда, "ничего" - не значило "никого". Из основного помещения слышался шум разговора, а в "предбаннике" по обе стороны от груды спортивной обуви сидели Маркус Толле и Курт Целлюге и, хором насвистывая "Аннелоре", наводили на туфли блеск. На вершине обувной горы стояла явно недавно от руки написанная картонка -
ЧИСТИМ РАДИ ГЕРМАНИИ !
Слава юным чистильщикам Рейха !
- За что? - быстро осведомился Райнхарт, поправляя перед зеркалом галстук, застёгивая верхнюю пуговицу и одёргивая бело-красный витой шнур аксельбанта. Гордо разгладил на рукаве эмблему с золотой подложкой (1.), провёл пальцем за ремнём с сияющей пряжкой, туго стягивавшим талию, быстрым движением выхваченной из кармана небольшой расчёски уложил волосы (несмотря ни на что - всё-таки более длинные, чем полагалось уставом Гитлерюгенда).
1.Райнхарту есть, чем гордиться. Нарукавные эмблемы с золотой подложкой носили только те подразделения Гитлерюгенда, которые были созданы ещё до прихода НСДАП к власти. А таковых было всего-то примерно 15% от общего числа.
- Два сломанных клинка, - без особого раскаянья сказал Маркус и почесал щёткой веснушчатый нос. - И дуэль без защитного снаряжения. Ну, то есть, сперва дуэль, а потом клинки. В процессе.
Его правую руку гордо и заметно украшала длинная свежая царапина. А Курт предложил, кивнув на обувку:
- Присоединяйся сразу сам, тренер Классе всё равно тебе за отсутствие что-нибудь придумает.
- У меня уважительная причина, - не слишком уверенно ответил Райнхарт и покосился на дверь внутрь.
- Тогда тебе всё равно за нас достанется! - щедро обнадёжил Курт. - Он ещё сказал, что стоит подумать, надо ли тебя посылать на Олимпиаду.
Райнхарт "сделал стойку" и резко покраснел. Но промолчал, крутнулся на каблуках и так же молча просочился в зал. Угроза была обидной и опасной. Настолько, что Райнхарт какое-то время туповато смотрел вокруг, не очень осознавая, что именно видит.
Между тем, тут был весь камерадшафт (1.) Райнхарта. Звание он получил недавно и очень им гордился. Поэтому слова Курта его так откровенно встревожили - на Олимпиаду посылали 900 мальчиков со всего Рейха, и Райнхарт весь прошлый год потратил на то, чтобы попасть в их число. Может, конечно, Целлюге просто глупо пошутил... Райнхарт был сейчас зол на Толле и Целлюге, потому что правда - ему достанется и за них. С этой стороной жёсткой дисциплины Гитлерюгенда дисциплины он познакомился вплотную именно когда получил своё первое командирское звание и, хотя мальчишки слушались его охотно, но временами доставляли неприятности как-то автоматически, сами особо не задумываясь о последствиях каких-то своих развесёлых действий.
1.Наименьшая (10-15 мальчиков) единица Гитлерюгенда, которой командует камерадшафтсфюрер. В данном случае - Райнхарт.
Однако, эти печальные мысли слегка отступили, когда Райнхарт услышал голос Арнольда, доносившийся почему-то откуда-то сверху.
- Под понятием "ариец"... да слушайте, черти, кому читаю-то?!. итак, под понятием "ариец" объединяются все шесть расовых европейских групп: нордиды, фалиды, динарцы, остбалты, западная атлантическая и восточная альпийская расы... - громко читал Миттермайер, сидя на верху шведской стенки с новеньким учебником в руках. Остальные вместо того, чтобы убирать зал, отталкивая друг друга, толпились перед большущим тренировочным зеркалом из полированного металла и разглядывали сами себя и соседей с таким вниманием, как будто были увешаны наградами.
- Вы тут какого чёрта делаете?! - изысканно вежливо осведомился Райнхарт, убедившись - с облегчением и в то же время недовольством - что герра Классе уже нет (лучше было бы всё-таки сразу выслушать все его претензии, а теперь мучайся неизвестностью...) - Через час уже взрослые набьются тренироваться, а у вас...
- Определяем, кто к какой группе относится, - Зигфрид оторвался от зеркала, подошёл к другу, пожал руку и кивнул на остальных. - Ну, помнишь, нам перед самыми каникулами учитель Шварц рассказывал немного? А в новом учебнике за будущий год классификация есть. Как раз сегодня пришли, мы один в складчину выкупили - так, ради интереса. Там и правда интересно, очень!
- И как? - живо заинтересовался Райнхарт, тут же забыв обо всё остальном и посмотрев на себя в зеркало с пристальным вниманием.
- Ну... как. Арнольд, Клаус и я вроде бы нордиды. Маттиас, Шульц и Эрих-Петер - альпийцы. Рейнхарт фалид... единственный, ценить его надо, беречь и преумно... не пинайся! Так... Маркуса и Курта мы ещё не определяли, но они, я думаю, из подрасы чистильщиков... Ну, стопроцентного совпадения ни у кого нет, но в целом так вроде бы.
- А я? Ну-ка, пустите, ну... - Райнхарт протолкался к зеркалу и принял позу витринного мальчика-манекена. Все остальные уставились на него, а Арнольд громко зачитывал признаки. Вокруг шумно сопели мальчишки, охваченные изыскательским азартом.
- А ты какой-то неопределимый... - задумчиво сказал наконец Зигфрид.
- Это с чего?! - Райнхарт, сам того не ожидая, обиделся не на шутку.
- Нет, правда... - сообщил сверху Арнольд. - Я на бумажке записывал... Ты вроде получаешься почти чистый нордид...
- Ага!
- ...но ни черта подобного. У тебя ухи, то есть уши, вообще ни в какие ворота...
- Слезай, гад! - взвыл Райнхарт, кидаясь к "стенке". Арнольд шустро подобрал ноги, а Зигфрид удержал друга за плечи со словами:
- Ну ты чего, это же научное исследование...
- В общем, странные уши. Дальше, - Арнольд предусмотрительно косил одним глазом на возмущённого Райнхарта, а другим - в книгу, - цвет волос. У тебя он не светлый, не пшеничный, а именно зо-ло-тис-тый. Такого, если хочешь знать, вообще в науке не предусмотрено... только в сказках. Ну ещё по мелочи - форма носа, линии от скул к углам рта и разрез глаз... всё какое-то чудное.
- И кто я тогда? - растерянно спросил Райнхарт, обводя друзей испуганным взглядом - он уже не помышлял о расправе с ухооскорбителем. Подобная неопределимость его сильно встревожила, даже всё тело зачесалось.
- А я всегда знал, что ты особенный, - вдруг, улыбнувшись, сказал Зигфрид. Очень просто и совершенно без смущения. Остальные мальчишки немедленно загомонили - убеждённо и с облегчением, даже с гордостью. Одно дело, когда ваш камерадшафтсфюрер не пойми разбери кто, даже уши не определишь - а другое, когда он - особенный! Тем более, что каждый держал в уме целую кучу подмеченных самостоятельно райнхартовских особенностей. И собаки на него не лают, и лошади его любят, и в лесу он не может заблудиться (даром что разбирается в лесных делах намного хуже того же Зигфрида), и в темноте он ориентируется отлично, и всегда знает, какую команду отдать в сложной ситуации, как будто наперёд знает, что из чего получится, и слух со зрением у него потрясающие, и... и, короче, он - особенный. Всё.
В общем, "и" было много, столько, что Райнхарт успокоился и даже загордился, хотя на своё отражение продолжал посматривать с лёгким недоверием. Вернув себе уверенность, он скомандовал:
- Ладно, хватит! Все за уборку, быстро!
Хотя мальчишки изображали крайнее неудовольствие, но за дело взялись споро и быстро. Кто-то затянул "Марш юных", а с песней работалось веселей, и петь - в отличие от школьных уроков пения - никто не стеснялся.
- Не пойму я, - Клаус как раз расставлял в стойку спортивные рапиры. - Вот уже долго занимаемся, а я не пойму, и всё! Почему все команды в фехтовании на французском?!
- Традиция, - пояснил Райнхарт, старательно подметавший жёстким веником вдоль плинтусов. - Французы считаются лучшими фехтовальщиками, родоначальниками этого вида спорта.
- Ой уж! - Клаус поморщился. - Ничего они не лучшие фехтовальщики! Они и драться-то толком не умеют! Лучшие бойцы - это мы, германцы!
- Дядя рассказывал, что очень страшно с русскими драться в рукопашной, - вспомнил Арнольд, возвращавший на законные места деревянные муляжи винтовок с гибкими гуттаперчивыми штыками. - Англичане тоже опасные... он у меня и там и там воевал... А французы, да вообще эти... латинские народы - ага, они не выдерживают такую драку. Не знаю, как на шпагах там, сейчас на шпагах на войне не дерутся - а просто рукопашную сдают сразу. Дядя так говорит.
- Сейчас, говорят, в армии-то и вовсе штыковому бою не учат, - подал голос старый Ральф. Оказывается, он тихо-незаметно сидел в углу, дожидаясь, пока Райнхарт закончит, может, даже дремал - фонМюзель-младший торопился, сказал это ещё утром, и Ральф приехал за ним в экипаже, а сюда зашёл ради интереса и посиживал себе на гимнастической скамейке, ни во что не вмешиваясь до этого момента. - Вообще то есть не учат, - и осуждающе покачал головой.
- Ну а зачем? - рассудительно сказал Арнольд, опираясь на стойку. - Это просто так... интересно, ну и ради спорта. А вообще ведь в армии сейчас пушки, танки уже есть, самолёты новые... Какие там штыки?
- А это уж тебя не спросят, какие, - усмехнулся старик. - Навалятся - зови тогда свои танки-пушки-самолёты.
- Вы просто так говорите, потому что... - Арнольд осекся и чуть покраснел от смущения. Но старик не обиделся на невысказанное слово "старик". Он поступил совершенно неожиданно.
- Дайте-ка... - Ральф, покряхтывая, поднялся со скамейки. - Ну дайте палку-то, дайте... - Зигфрид с недоумённым видом передал ему палку. Ральф померил её по руке, кивнул и предложил, встав в строевую стойку: - Кто выйдет?
Мальчишки засмеялись - дружно, как над хорошей шуткой. Ральф неожиданно серьёзно сдвинул седые клочья бровей:
- В штаны наделали, сопляки, а смехом покрыть хотите? Ну, где ваши танки-самолёты?! Старика боитесь?!
Смех тут же утих. На лицах появилась обида. Арнольд сердито сказал:
- Дед Ральф, я бы вышел, но вы же...
- А ты за меня же не бойся, выходи давай! - кивнул Ральф. Арнольд сердито пожал плечами и предупредил:
- Сами хотели! Простите заранее! - и вышел, перехватывая муляж для штыкового боя. Установилась мгновенная заинтересованная тишина... но хватило её ненадолго. Арнольд атаковал и получил такой удар в грудь - неотразимо-быстрый - что тяжело сел на маты и вытаращил глаза, со стуком выпустив муляж.
- Щенок! - гаркнул старик, не выказывая ни малейшего сочувствия к задыхающемуся мальчишке. - Чех, рыло картофельное, подъюбочник, а не гессенец! А ну - трое выходите! Сразу! Танки-пушки, вашу мать!
На этот раз уговаривать не пришлось. Мальчишки даже не засмеялись в ответ на ругань старика - они начали сердиться. Подскочили Эрих-Петер, Рейнхарт и Шульц - и атаковали практически всерьёз.
Ральф быстро сместился чуть в сторону, отбил одним концом палки удар Рейнхарта, ткнул длинным выпадом в живот не успевшего закрыться Шульца, и тот, отшатнувшись, наткнулся на Эриха-Петера, который оказался за его спиной из-за движения Ральфа - и сбил его, сам потеряв равновесие. Словно бы мимоходом треснув палкой в шею Рейнхарта, который развернулся вбок за своим отбитым "оружием", Ральф дважды невероятно стремительно "уколол" Шульца в лицо и в горло, а потом с силой ударил в живот начавшего подниматься Эриха-Петера. И буркнул, стремительно потеряв ту подвижность, которая поразила молчащих мальчишек:
- Сопли у вас до пупка - а туда же, рассуждаааать... Вот так русский в вас дырок-то и понаделает в бою. Один - в троих враз. А потом на вашу же дохлятину перекусить присядет, и рук не вымоет, - старки говорил эти жутковатые вещи мирно, размеренно. - Хренолёты вам подавай... сосунки, - и спокойно вернулся на свою скамейку, сонно стал посасывать пустую трубку.
Все потрясённо молчали. А старик добавил:
- Вы уж на меня не серчайте... Если кто берётся убивать учиться, то уж должен помнить - тут лишних умений не бывает. Это я вам верно говорю... Эге, кровь-то? - он кивнул Шульцу, зажимавшему разбитый нос.
- Ничего, - буркнул тот. И добавил: - Наука.
- Ну вот и правильно, - согласился Ральф. - Вы поймите - самолёты, танки, пушки - оно всё хорошо. Видал я эти штуки, сильные штуки, и раз уж у врагов Германии они есть, то у Германии должны быть - и лучше, и больше! Да только кто с теми штуками возиться будет? Маменькины сынки? Каков солдат - такова и ваша техника-механика. Трусу да нытику хоть что дай - ему не поможет. А смелый да ловкий - и у врага любое оружие отберёт.
- Вот бы вы нас тренировали на штыках! - восхищённо сказал Эрих-Петер. Старик оторопело моргнул, потом засмеялся сипловато, покачал снова извлечённой на свет божий трубкой:
- Ну нет. Я своё оттренировал... Господин Райнхарт, заканчивайте скорей, а то опоздаем точно.
- У отца гости сегодня, старые друзья, мне надо обязательно быть, - пояснил остальным Райнхарт. - Но пока не закончим - я не уйдут, так что взялись все быстро! И так у меня сегодня прямо какой-то день опозданий получился!..
...Шумной небольшой толпой они вывалились на улицу - как раз буквально под ноги первым начавшим подходить взрослым фехтовальщикам. Мальчишки (и не только Райнхарт с друзьями, но и все гитлерюнге) после себя всегда оставляли чистый зал, никаких окурков в углах и за окнами, поэтому в муниципалитете им доверяли, причём как бы не больше, чем остальным - в смысле, взрослым.
- Ну ладно, я поеду, - немного грустно сказал Райнхарт, устраивая на голове новенькую пилотку. Ему вспомнились слова насчёт Олимпиады, и взгрустнулось ещё сильней. Он даже хотел попросить Ральфа заехать к тренеру Классе и выяснить вопрос, но потом понял, что уже опаздывает, гнать придётся галопом - и, махнув рукой, запрыгнул в экипаж, который с места взял рысью, а у угла в галоп и перешёл. Остальные мальчишки какое-то время смотрели вслед. Потом решили проводить Зигфрида домой всей компанией. Низачем, просто так. Нельзя сказать, чтобы ни у кого не было дел, но особо к им никто не торопился - дома всегда можно будет сказать: "Провожал товарища, а что?!" - и сходит как правило.
Они не очень спешили - шага сперва по городским улочкам, потом - через угол полей, потом - через лес. Разговаривали о новом фильме "Обратный отсчёт" (про полёты в космос), о Вермахте, о будущей Олимпиаде, немножко - о девчонках. Потом хором спели - для самоутверждения - похабную песню, но получилось не очень, потому что через слово кто-нибудь обязательно фыркал. Тогда спели "Марш гренадёров" - это получилось лучше - и уже у самых ворот лесничества задержались ещё минут на десять, обговорить завтрашний день. Задержались бы наверняка и намного дольше, но тут-то Зигфрид и вспомнил наконец про двоюродного брата. Из-за чего пришлось-таки задержаться ещё на пяток миут - нельзя же было просто так удрать, ничего не объяснив? Вопросы, и не по одному, появились у каждого...
- Ладно, я побежал, а то уже совсем неудобно! - Зигфрид наконец махнул всем рукой. - Завтра приведу знакомиться!
Ему дружно замахали в ответ. И уже на самом крыльце он услышал, как в лесу хором поют "Аэромарш". В таких случаях обычно солировал Райнхарт. Но на этот раз, конечно, его не было слышно, и Зигфрид подумал, что начинает по нему скучать через пять минут после расставания...
...Сестёр дома не было. Мать возилась на кухне - напевала, начищая графитовой пастой дверцу кухонного котла для горячей воды. Зигфрид, услышавший пение матери издалека, подошёл к кухонной двери на цыпочках - ему очень нравилось, как мать поёт, но она почти никогда не делала этого на людях. И сейчас, тихо, как мышка, стоя на пороге, он слушал, затаив дыхание, как она поёт низким голосом про фею из Золотого Леса, в которую влюбился человек-воин - да только не принесла им эта любовь счастья, хоть и долгие хорошие годы прожили они в замке мужа... Смертным человеком был воин, состарился он и умер. А жена его была бессмертной - и, оплакав мужа, вернулась она в свой волшебный лес, легла на высокий курган и замерла навсегда...
... - Зигфрид? - женщина оборвала пение, обернулась - ощутив присутствие сына. Стараясь скрыть волнение, оставшееся в нём после песни - странное, не совсем ему самому понятное волнение - мальчик беспечной походкой подошёл к матери (явно смущённой и прилагающей все усилия к тому, чтобы не показать этого) и поцеловав её, тут же оживился:
- Ма, приехал?!
- Приехал, приехал, - фрау Кирхайс в свою очередь слегка приобняла сына, - вот недавно совсем. Наверху он, в комнате.
- А отец?
- Так отец в город потащился, последний вечер отпуска решил в гасштете догулять. Небось сейчас про Гамбург всем своим собутыльникам рассказывает.
Зигфриду почудилось в голосе матери какое-то странное огорчение. Он отстранился и спросил тихо:
- Сердишься, что он тебя с собой не взял?
Женщина удивлённо и благодарно улыбнулась, покачала головой:
- Да ну что ты? Да и не люблю я больших городов. Шумно, непонятно... - она чуть понизила голос, как будто их кто-то мог подслушать. - Зигфрид, сынок, ты с братом-то поосторожней будь. Он приютский, ты пойми - а хотя... бог тебя храни, бог храни такое понимать... Вежливый, аккуратный, а так хлипковат и тихий очень. Видно, что у чужих рос и досыта редко ел. Ты уж его не гоняй.
- Да ты что, мам?! - искренне удивился и возмутился Зигфрид. - У меня в мыслях не было! А, вот! Ты не знаешь, он не гитлерюнге?
- Вот уж не знаю, - покачала головой фрау Кирхайс. - Но на вас поглядеть и сравнить - точно нет. Ну беги, беги наверх, - она поддала сыну ладонью под мягкое место, - поговори там с ним - да и скоро ужин уже, спускайтесь. Да руки вымой хоть!
- Ага, обязательно! - крикнул Зигфрид. И решил, что, конечно, вымоет руки. Ну... попозже. Прямо перед обедом.
Не такие уж они и грязные, если подумать. Просто пыль въелась. Немного. А увидеть двоюродного брата хочется как можно скорей...
...Двоюродный брат ничего особенного не делал. Сидел себе на кровати Нормана (ну, собственно, теперь она его), смотрел в окно задумчиво, а на звук двери вскочил и испуганно уставился на Зигфрида. У его правой ноги на полу стоял довольно большой фанерный чемодан, обитый по углам и щелям тонкими полосками жести, с удобной ручкой, с другой стороны лежала на кровати матерчатая серая сумка с металлической застёжкой. Видимо, он так ничего и не разбирал. Наверное, чувствует себя чужим, подумал Зигфрид покровительственно, молча разглядывая мальчишку.
Конрад Валески не был похож на Кирхайсов, но чуточку - вроде бы было сходство с матерью Зигфрида (то есть, его тёткой), какая она была на двух детских фотографиях, имевшихся в семье. Голубоглазый, коротко, "щёткой", подстриженные русые волосы. В Гитлерюгенде большинство мальчишек носили длинные чёлки. Одет - в тёмно-серый пиджачок на белую рубашку, такого же бриджи, светло-серые гольфы и чёрные ботинки. Казённая одежда, сразу видно, хотя и ничего так, нормальная. Взгляд испуганный; он даже расправил, быстро слегка присев, складку, оставленную на покрывале.
- Привет, я Зигфрид! - мальчишка подошёл вплотную, широко улыбаясь и протягивая ладонь. - А ты Конрад, я знаю!
- Привет... - мальчик пожал руку Зигфрида и с искренним, хорошо заметным, восхищением окинул глазами его форму. Зигфрид деловито спросил самое важное, садясь на свою кровать и расшнуровывая ботинки:
- А ты не гитлерюнге?
- Я? - Конрад сожалеюще вздохнул: - Нет... я их только видел несколько раз, там... в Гамбурге...
Ага, и там есть, радостно подумал Зигфрид. Он и раньше знал, что гитлерюнге есть почти везде, даже за границей, где живут немцы (неделю назад в свою очередь Зигфрид закончил читать замечательную повесть "Лучший подарок", которая была нарасхват в школьной библиотеке - про мальчишек, тайных гитлерюнге, из Познани (1.)) - но знать одно дело, а вот тут очевидец того, что в Гамбурге... ну, ясно.
1.Немецкая территория, находившаяся в то время под властью Польши. Жившие там немцы подвергались планомерному геноциду, которому сопротивлялись, как могли.
Вообще, надо сказать, когда я собирали материалы для этой книги, я ещё раз убедился, что против немцев в последние полвека было совершено чудовищное преступление. Совершено - и продолжает совершаться! Вычеркнута из истории немецкого народа огромная величественная страница, буквально наполненная до краёв примерами, которые могут послужить опорой и гордостью всем немцам. Немецкие дети и взрослые просто не знают большинства исторических фактов, которые я привожу в этой книге. Их сознание тяжело искажено, психика массово изломана. Например, хорошо если два-три десятка современных немецких мальчиков 10-15 лет (на всю Германию!) хоть что-то знают о героях книги "Лучший подарок" - их прадедах, претерпевавших за Германию муки, ставящих их в один ряд с нашими пионерами-героями - но зато им насильно, откровенно против их воли, впихивают в сознание пидаристический разврат... Чудовищна месть Тех, Которые Велят, этому народу...
Воистину -
Hlarima hinilyon nainale,
Nwaltala raukonnar saure...
Lirillon Macalaure Feanfaro-hino
(Слышен твоих потомков плач,
Мучителен ужас демонов...
Из песен Макалаурэ, сына Феанаро.)
- А что ты ничего не разобрал? - удивился Зигфрид (Конрад быстро посмотрел на чемодан, на сумку, потупился). - Слушай, Конрад... я не умею таких вещей говорить, - он аккуратно поставил ботинки на подставку, чтобы потом почистить, а гольфы элементарно вывесил на раму открытого окна наружу, продолжая при этом объяснять положение дел, - но ты пойми: ты домой приехал. Вот твоя кровать, вон твоя тумбочка, стол у нас общий, и нам за ним даже втроём было не тесно... Так что это комната и твоя тоже. И дом твой тоже... - мальчишка послушно кивал, глядя на Зифгрида удивлённо и признательно. - Ты голодный?
- Я... нет... дядя... ну, твой отец, - сбивчиво объяснял Конрад, - он утром ещё на станции на одной гамбургеры нам купил. Мы ещё ехали когда... И я уже тут чай пил... когда приехали...
- Мама напоила? - ухмыльнулся Зигфрид, снимая ремень и портупею и пошире расстёгивая рубашку.
- Да... Тётя Вильма очень хорошая, - сказал Конрад. Сказал так, что Зигфрид сразу поверил в сказанное, хотя "тётя Вильма" про мать звучало смешно и нелепо. А Конрад ещё и улыбнулся - неуверенно, но очень ясно.
- У меня и отец замечательный! А что у него лицо такое... ну... страшное, так это его во время войны поуродовало немного, он потом расскажет как-нибудь. И это... Конрад... Мы бы тебя раньше забрали, - Зифгрид, чувствуя, что теперь сбивается уже он, покусал губу, отвёл глаза, потом снова посмотрел на Конрада. - Но мы ж не знали про тебя вообще ничего, честное слово! А то бы сразу взяли к себе!
- Это было бы... - лицо Конрада на миг как-то странно напряглось. Он помолчал и с каким-то усилием выговорил: - Хорошо было бы. Но и так всё равно хорошо... - он осматривался уже смелей. Задержал взгляд на самодельных картонных солдатиках на столе, на вырезках из журналов над столом, потом - на большой фотографии Райнхарта, стоявшей на специальной подставке на углу стола. ФонМюзель-младший, стоя между зубцов замковой стены, делал вид, что собирается лететь - руки раскинуты, широко расставленные ноги упираются в камень, сам - опасно откидывается назад и хохочет так, что видно все зубы, а ветер снизу откидывает волосы и небрежно отстёгнутый аксельбант. Зигфриду очень нравилась эта фотография. Он не убирал её, даже когда у него бывал или ночевал сам оригинал - а что такого? Хороший снимок, хоть сейчас в "Der Pimpf" (1.). И всё. Мало ли, кто какие снимки куда ставит?
1.Журнал организации "Гитлерюгенд". Кстати, очень интересный.
О снимке Анны-Розы Зигфрид даже не мечтал. Верней... как раз мечтал, но молча - и как о чуде, иначе не скажешь...
- Это твой друг? - спросил Конрад, с усилием втягивая на кровать чемодан и через плечо продолжая смотреть на снимок.
- Командир, - небрежно ответил Зигфрид. Мол, понимай, как знаешь. Конрад почему-то вздохнул, с натугой открыл крышку. - Переодевайся, есть во что?
- Да... - Конрад как-то приподнял на миг плечи, словно хотел спрятаться в себя самого. Но добавил уже веселей: - Есть, конечно. Это на мне вообще... ну, парадное. Всем, кого в семьи забирают, такое выдают. А так у меня тут... простое разное.
- Ага, - Зигфрид заглянул через плечо, увидел аккуратно уложенные вещи, старенькую губную гармошку (отлично!), обложку потрёпанной книжки "Всадники Африки" (не читал, надо почитать...). - А часто у вас... ну, из приюта берут?
- Последние года полтора - очень часто! - Конрад стал выкладывать вещи. - А приводить и приносить стали реже намного... Каждую неделю кого-то берут, а новые только может раз в месяц... а раньше наоборот было!
- А тут что, давай помогу разобрать, - Зигфрид подцепил широкий потёртый ремешок сумки, щёлкнул замком. - Ве... щи...
Зигфрид изумлённо уставился в сумку. Потом перевернул её, не веря своим глазам - чтобы содержимое вывалилось на кровать. Белокурый парик, какое-то розовое с белым платье, белые кружевные чулки, красные туфли и белые кружевные... ой, чёрт! Девчачьи нижние панталоны!!! Зифгрид отдёрнул руку, как будто обжёгся. Уронил сумку.
- А на кой тебе девчачье?! - изумился он наконец и хихикнул. - Чокнулся, что ли?!
Но смех тут же оборвался - почти сам собой. Конрад стоял к нему спиной около своего чемодана, и эта спина неожиданно сделалась... в общем, Зигфрид не мог подобрать слова, но он испугался. А когда Конрад медленно повернулся - испуг стал ещё сильней. Лицо Валески было белым, как мука. Глаза - огромными и похожими на мутное стекло. Губы - чуть с синевой. Он приоткрыл рот и сказал - ясно и негромко:
- Это моё.
- Ч-ч-ч-чего твоё? - выдавил Зигфрид. - Девчачьи тряпки? - от смеха и удивления неожиданный страх отступил.
- Да, - уронил Конрад. И сел на кровать рядом с чемоданом - так сел, как будто его самого уронили. Зажал ладони между колен. Посмотрел на выпотрошенную сумку, сглотнул и что-то неслышно прошептал.
- Ты что несёшь? - Зигфрид хлопал глазами, пытаясь понять, что к чему. Конрад покачался взад-вперёд, потом у него на белом лице прорезалась в синеватой полоске губ чёрная щель рта - Зигфрид услышал ровный бездушный голос:
- Мне тогда восемь лет было... у нас в приюте есть было нечего, плохо очень кормили... одной брюквой... а тут... он сказал, хочу я с ним поехать... и я поехал... я не знал... я думал, что меня просто рисовать... он так сказал... а потом уже всё.
- Что всё? Куда поехал, с кем? - Зигфрид ничего не понимал. Конрад поглядел на него, улыбнулся - бледно, криво. Сглотнул. Прикрыл глаза и ровно пояснил:
- Есть такие. Ну. Они не любят женщин. Я вот у них был. Ну. Некоторые меня так. А некоторые. Им нравилось, когда я. Ну. Переодевался. Ну. В общем, я этим был. У них. Девочкой.
Зигфрид ошалело заморгал. Выдавил:
- Му... мужжж... мужеложцы, что ли? Которые...
Конрад открыл глаза кивнул и снова улыбнулся жуткой кривой улыбкой. Зигфрид разглядывал его с недоверием. Он про такое слышал, но в то, что это возможно, не верил совершенно - ему казалось, что это такие же гротескные и нарочито нелепые мальчишеские ругательства, как: "Да иди ты гвоздей нажрись!" - ясно же, что гвоздей нажраться невозможно, это просто так говорят, и всё. Так и тут. А что же оказывается...
- Ты что, заболел, что ли? Бредишь? - вырвалось у него. Может, этот Конрад и правда больной на голову, потому и возит с собой эти тряпки, и болтает разное... В глазах Конрада промелькнуло между тем живое чувство - удивление. Он с завистью почему-то сказал:
- Не веришь, да? Но я правду говорю... - снова покосился на сумку. - Это оттуда... я боялся где-то оставить, выбросить боялся, в обнимку вёз, а тут... - он тряхнул головой. - Как будто приклеилось ко мне... как волшебство какое... злое...
- Да не верю я тебе! - вырвалось у Зигфрида. - Плетёшь что-то... так не бывает вообще!
- Не бывает? - Конрад опять улыбнулся криво. - Я тоже думал, что... - он сглотнул. - Не бывает что. Кричал, убежать хотел... даже под диван заполз... а он... Сперва было очень больно, я даже голос сорвал... А потом я привык... и ещё всегда почти сперва выпивал вина, просил полбокала, почти всегда все наливали... только один... смеялся, что пить вредно... а остальные ничего - и уже... не так... Только просто потом всё равно противно. Когда думаешь.
- А в полицию?! - потрясённо спросил Зигфрид. И отшагнул на шаг. Конрад понимающе проследил его движение, вздохнул:
- Я боялся... да и деньги же... я привык, что деньги кое-какие есть... там без своих денег с голову высохнешь... и эти... которые меня... они угощали почти всегда... потерпеть немного, и всё... - слова были жалкие и страшные. Наверное, Конрад и сам это понимал, потому что мучительно ёжился, обнял себя за плечи, комкал костюм. Зигфрид просто стоял, как каменный истукан, не веря своим ушам - временами то, что говорил Конрад, доносилось до него, как сквозь воду... - Да я думаю даже, что полиция знала. У нас многие этим занимались. И в порту... и за город их возили... даже по пять-шесть человек... и нас... и девчонок из соседнего корпуса... А начальству плевать было просто. Я даже слышал, что директор наш сам... ну, на нас зарабатывал. Проценты. Они там все... - мальчик отпустил плечи, спрятал лицо в ладонях. Потом уронил руки на колени, продолжал: - Они только последние года полтора стали очень бояться. По повадке даже видно стало. Многие даже поуезжали из страны. Я один раз не спал после... - Конрад отвёл глаза. - И слышал, как разговаривали... ну, их трое было... Они ругались... наци то, наци сё, совсем жизни не стало, как бы в лагерь не попасть, а то вообще убьют, надо уезжать, тут жизни не будет... Я радовался, что есть кто-то, кого они так боятся. До этого-то они всегда орали, что у них всё в кармане, всё куплено, все по их струнке ходят... это я тоже слышал. Больше я радовался, только когда меня... нашли. Вы нашли. Я сперва не поверил, а потом даже плакал от радости... в туалете...
Зигфрид слушал. Какими-то перепадами - то тише, то громче слышал он этот рассказ, потому что в ушах бурлила кровь и он слышал быстрое, хоть и ровное "туп-туп, туп-туп, туп-туп" своего сердца. И он совершенно не знал, что делать. Абсолютно не знал, как быть со всем этим.
Нет, вот что нельзя делать, он знал точно - Райнхарту было нельзя это рассказывать. Райнхарт - похожий на золотое живое пламя, способный мечтать так, что мечты обретали плоть на глазах, несгибаемый, устремлённый в будущее - просто не понял бы всего этого. Он сам скорей сдох бы с голоду, чем... стал бы таким. Нет. Возможно, он и пожалел бы Конрада. Но это была бы жалость, смешанная с неизбывным презрением. И не больше. И если это кто-то узнает - Конраду такое на всю жизнь. Как раскалённое клеймо на лоб. Даже если срезать его - след останется всё равно. Но Конрад же не вор, не предатель, не убийца - за что ему такое?! Он же не виноват, что у него не было ни сил, ни мужества сопротивляться тому, что с ним сделали - ну это же всё равно как если бы схватили силой и заклеймили, если уж про это думать... разве тут вина пострадавшего?!
Да. Тут нужно было что-то иное, Зигфрид ощущал это смутно, но отчётливо. Вот только он не знал - что именно... но и просто уйти, оттолкнув от себя несчастного Валески, похожего на сломанную марионетку - не мог. Это было бы не проявлением силы - мол, я не такой, как ты и никогда не стал бы таким! - а просто... просто да, бессердечием.
А сердце у Зигфрида было. Обычное мальчишеское сердце, переполненное ужасом, гневом и жалостью. Мальчишки не любят признаваться в том, что у них есть такая девчачья штука - сердце. Они на спор ходят босиком по углям или суют ладони в пламя свечи. Но на самом деле сердце есть у каждого мальчишки. И места для жалости в нём, пожалуй, не меньше, чем у самой девчонистой девчонки. И жалость эта, войдя в сердце, обжигает болью. Ужасно обжигает, взрослым такого не дано... И если девчонка может легко расплакаться и выреветь боль, то мальчишке остаётся скрипеть зубами и клясться, что он отомстит тем, кто превращает людей в куколок на нитках... но сейчас-то как быть?!
- И что мне с тобой делать?! - вырвалось у Зигфрида отчаянное. Плечи и макушка Конрада шевельнулись. Послышалось еле-еле различимое:
- Что хочешь... только не говори никому... умоляю... я всё буду делать, что ты...
Удушливая ярость ударила Зигфрида так, что он на миг перестал видеть. Продышавшись открытым ртом, он сказал зло первое и самое унизительное, что пришло ему в голову:
- А если я прикажу тебе стать на четвереньки, гавкать и ботинки мне лизать? Ты что, ска... - и осекся.
Конрад на секунду поднял глаза. Почти пустые опять, только с капелькой отчаянной безнадёжности в самой глубине. Посмотрел на ботинки на подставке, перевёл взгляд на ноги Зигфрида. Потом уронил голову, видимо, что-то решив для себя. Медленно опустился на четвереньки и, тихо сказав:
- Гав... гав... - стал наклоняться к ноге. Это было так ужасно и, главное, непредставимо, что Зигфрид окаменел, не понимая, где реальность, а где какой-то кошмар, властно вползающий в эту комнату из совершенно, конечно жуткого мира, где Сатана, наверное, выбран канцлером всей Земли, из трупов делают скульптуры и можно плясать на гробе своей матери под общие аплодисменты... Только в последний миг Зигфрид опомнился. Он заорал истошно: "Ты что?!" - и, рывком подняв Конрада на ноги (тот был похож на гуттаперчивую куклу), швырнул его на диван. Конрад отлетел туда, сжался, молча закрылся руками и замер. Он не пытался ни кричать, ни защищаться, ни убегать - не пытался сделать ничего, что сделал бы любой мальчишка; да нет - любой ребёнок вообще. Он просто покорно и обречённо ждал, когда Зигфрид его изобьёт.
От этого гнев Зигфрида мгновенно погас. Он, тяжело дыша, подошёл к дивану, сел рядом - в ногах. Тронул Конрада за коленку, буркнул:
- Прости... я не думал...
Конрад уронил руку, а в сгиб второй уткнулся лицом и поднял плечи. Вздрогнул слабо всем телом. Подтянул коленки к животу, прижал ступню к ступне. И тихонько заплакал. Бессильно, еле слышно.
Наверное, так он плакал по ночам в казённой кровати, в чужой несмотря на прожитые там годы страшной спальне приюта.
От мысли, что его комнату, его родной дом, весёлый, дружелюбный, тёплый, надёжный, Конрад ощущает сейчас именно так - у Зигфрида судорогой свело пальцы в кулаки. Так что ж получается - всё равно уже ничего не сделаешь?! Даже если тех... тех... тех!!! (у Зигфрида не было слов, была только жуткая, раскалённая ненависть, похожая на ослепительную вспышку сверхновой звезды) - поймать и распилить заживо пилой, сжечь на медленном огне - Конраду - это - от них - навсегда?! Он всех будет бояться, никому не будет верить и вот так будет вставать на четвереньки и гавкать или что там ещё... по первому приказу того, кто сильней, а потом - плакать в свою руку, тихо, чтобы никто не слышал - и не из гордости, а чтобы не разозлились и не наказали?!
Да ну нет же! Ну нет! Так нельзя и не будет так!!! Иначе - зря! Всё зря! Знамёна - зря! Песни - зря! Марш - зря! Клятва - зря! Фюрер - зря и зря - Германия! И Райнхарт, лучший друг, брат Райнхарт, золотое пламя с его верой и мечтами, с его умением летать - зря! А так не бывает!
И так - не будет.
Он резко встал. Рывком за локоть заставил Конрада сесть - тот сел послушно, но по-прежнему безвольно. По щекам у него медленно ползли слёзы. Кивнул на девчоночьи вещи.
- Собирай всё это... - Зигфрид поморщился. - Собирай. И пошли.
Конрад сел ближе к вещам, стал дрожащими руками запихивать в сумку розовую и белую ткань. Спросил, не глядя на Зигфрида, спросил покорно, мёртво - от его голоса и тона у Зигфрида встали дыбом волосы:
- Ты про меня всем расскажешь, да?
- Да зачем?! - почти прорычал Зигфрид. Конрад посмотрел на него, скривил губы в слабой усмешке - мерзкой и жуткой на мальчишеском лице улыбке всезнающего циничного понимания:
- Чтобы пользовались... мной...
- Дурак, - Зигфрид очень хотел ударить мальчишку, но понимал каким-то сокровенным знанием, что хочет бить не его, нет - просто Конрад доступен и беззащитен. - Мы гитлерюнге, а не... эти. Да и вообще у нас про такое не слышали даже.
- Тогда чтобы презирали, - Конрад закрыл сумку, словно подводя итог разговору. - Такими, как я... ими пользуются или презирают. Или сразу и то и то, - сказав эти взрослые слова, он покорно встал, забросил сумку на плечо. - Пошли.
- Стой, - Зигфрид взял его за плечо. - Послушай. Объясни. За что тебя презирать?
- За то, что я... что я... я... - Конрад мучительно дёрнул ртом, потом вдруг улыбнулся. - Я раньше это легко говорил. А сейчас почему-то не говорится.
- Я вот никогда в жизни не голодал, - сказал Зигфрид. - Я даже не знаю, как бы я...
- А я знаю, - устало оборвал его Конрад. - Я когда вас увидел, я сразу подумал: они бы такими не стали. Даже если бы их мучили, пытали... Ни за что не стали бы такими. Решил - ничего не буду говорить, ни за что никогда не расскажу. Буду убеждать себя, что это сон такой был. Длинный и поганый. Хочу дружить с ними. Хочу... как они. Не заслужил, что ли, хоть кусочек... нормальной жизни за четыре года на... - он громко подышал и сказал отчаянно, - ...на животе и на четвереньках?! А теперь уже всё. Сумка эта... надо было мне её сразу под диван... или по дороге выбросить... или даже.. там оставить... а я... как во сне... Ну, судьба такая. Не заслужил, конечно. Зря только себе воображал. Кто же с дерьмом дружит, в которое случайно наступил... смешно просто... - он дёрнул плечами. - Пошли.
В этом "пошли" было столько обречённости, столько покорности, совершенно не свойственной ни одному нормальному мальчику, что Зигфрид снова ощутил приступ ярости. Переждав его, он сказал - негромко, но вкладывая в слова всю доступную ему убедительность:
- Конрад. Да ведь ненавидеть-то надо тех, кто... - он хотел сказать "тобой пользовался", но слова не выговорились, и Зигфрид только мотнул головой. - Их надо ненавидеть! Их надо в лагерь! Чтобы мучились там каждую секундочку! А потом кастрировать их, как скотину! И поселить в специальной зоне, чтобы все знали, какие тут... гады живут! Или вообще расстрелять! А ты-то - ты-то тут в чём виноват?! Тебе восемь лет было! Ты голодный был! Ты даже пожаловаться никому не мог! У нас брюквой свиней кормят! - и задохнулся невысказанным гневом.
- Ты... - Конрад посмотрел на Зигфрида. В его безжизненных глазах появилось что-то вроде маленького свечного огонька, робко колеблющегося под ветром. - Я... тебе не... ты... вы... ты... ты что... ты не скажешь никому?!
- Нечего говорить! Не было ничего! - Зигфрид рубанул воздух рукой. - Ничего не было! И не будет больше такого! Ни с тобой! Ни с кем! Я... мы - запрещаем! Слышишь?! Понял?! Мы имеем это право - запретить такое прошлое! Бери сумку! Пошли! Ну?! Стой! Чёрт! Да переоденься ты, не трепли этот костюм! - он хотел добавить "мы не миллионеры!", но вовремя оборвал себя, с ужасом сообразив, что Конрад поймёт эти слова как укор: "Нужен ты нам, тратиться на тебя! - и, конечно, мысленно добавит: - Нужен ты нам... такой..." - и это будет ещё одним, совсем свежим, клеймом... Маттиаса бы сюда, Дронкерс как-то умел разбираться в бедах и несчастьях других, нетребовательно, сочувственно... но Зигфрид уже натвердо решил: он никогда. Никому. Ни за что. Даже Маттиасу. Он даже с Конрадом после сегодняшнего, после того, что задумал сделать - не заговорит больше про это.
Конрад послушно выполнял его команды. Зигфрид переодел форменную рубашку на обычную серую рабочую, шорты оставил - кожаные, они были почти несокрушимы. Конрад - голый, костюм он аккуратно повесил на тонкую деревянную распорку-"плечики" - доставая из чемодана вещи, нагнулся, мёртво замер, резко выпрямился, с ужасом умоляюще посмотрел на Зигфрида - руки дёрнулись назад, прикрыться, лицо помертвело...
- Конрад, - Зигфрид покачал головой. - Конрад. Послушай. Я... перестань. Я всё сказал. И будет, как я сказал. Не бойся же ты! Не смей ты бояться!
Валески засуетился с вещами. Зигфрид какое-то время смотрел на него, на то, как он дёргает плечами и лопатками, перебирает в чемодане - и до него доходило наконец осмысление реальности того, что на свете жи...существуют лю... твари, которые смотрят на мальчишек совсем не так, как... в общем, не так, как он на Конрада сейчас. Что для этих... да кто они?!. и он, и Райнхарт, и все-все-все они, все мальчишки в Германии! - не мечты, не вера, не будущее нации, не дети, не... да чёрт, вообще никто! Тела! Игрушки! Им просто всё равно, что собой представлял Конрад - Конрад, у которого в чемодане книжка про всадников Африки, который с таким интересом смотрел на танк на обложке одного из журналов, на солдатиков на столе... Для них он был существом, которое можно одеть в бабские тряпки, чтобы... чтобы что?! Чтобы играть в него?! Но он живой! И он не такой, как они хотели... а им было плевать, ему приказывали стать таким - и он становился. За еду и за пару марок. Но... но как можно так... кем нужно быть...
- Да кто они?! - вырвалось у Зигфрида выдохом. Конрад не расслышал, похоже - он повернулся, застёгивая дрожащими пальцами пуговицы на бежевой простенькой рубашке. Шорты, в которые он влез, тоже были старые, потёртые, из грубой дешёвой ткани, не кожаные. А спортивные тапки-чешки Конрад достал, но обувать не стал. - А обуться? - хмуро спросил Зигфрид. Конрад облизнул губы - быстро, нервно:
- А ты же...
- Ты городской, ноги себе... - начал Зигфрид, но Конрад неожиданно упрямо его прервал:
- Нет. Я так хочу.
- Тогда пошли, - кивнул Зигфрид...
...Уйти незаметно не удалось - фрау Кирхайс безошибочно подстерегла мальчишек прямо у выхода. Уперев руки в бока, она коротко осведомилась:
- Куда?
- Ма, мы быстро вернёмся! - Зигфрид ловким манёвром просочился мимо к двери, отвлекая внимание на себя, чтобы фрау Кирхайс не заметила следов слёз на лице приёмыша. - Скоро! Двадцать минут, полчаса - максимум!
- Греть ничего не буду, а всё уже почти готово! - крикнула вслед убегающим мальчишкам фрау Кирхайс...
...Конрад то и дело спотыкался, но спотыкался не потому, что был босиком, а просто потому, что хотел заглянуть в глаза Зигфриду, который шагал рядом - суровый, хмурый, решительный. Но через пару сотен шагов Валески пошёл медленней и вдруг виновато попросил:
- А можно... не так быстро?
- Я тебе говорил обуться?!
- Я не поэтому, - Конрад вздохнул. - Тут очень красиво.
- Обычный лес! - рявкнул Зигфрид, хотя в другое время подобное заявление его бы самого жутко оскорбило. Но сейчас ему хотелось только одного - скорей избавиться от сумки. Однако Конрад возразил:
- Ну и что, если так? Я ни разу в жизни не был в лесу... только в парках.
- Че-го?! - Зигфрид сам чуть не сбил пальцы на правой ноге, почти забыв на миг обо всём случившемся. - Ни разу не был в лесу?!
- Нет... правда... а это белка?!
- А кто ещё? - Зигфрид проводил взглядом зверька, который, удирая по ветке, вдруг обернулся и запулил в мальчишек шишкой, презрительно что-то процокав. Конрад засмеялся:
- Ой! А белок я видел... они в парке из рук берут еду...
- Эта не будет, - усмехнулся Зигфрид. - Ладно... дальше и ходить нечего. Может, эта белка нам знак подала... Помоги хворост собрать. Что такое хворост - знаешь?..
...Минут через десять груда хвороста выросла до колен мальчишек. Конрад таскал сушняк, ни о чём не спрашивая, старательно, но не забывая с интересом смотреть по сторонам. И от этого его интереса ненависть Зигфрида становилась ещё больше. Он стискивал зубы и думал о том, что это дело всё-таки так оставлять нельзя... не должны уйти безнаказанными те, кто (1.)... но как что-то сделать, не подставляя Конрада?!
1.Зигфрид напрасно волнуется. Педофилические организации северных портов, процветавшие там во времена Веймара (а появившиеся ещё, надо признать, во времена кайзеровской Германии), были уничтожены крипо и гестапо совместно зимой 1936/37 годов. Около десятка педофилов были казнены, некоторое количество - убито при задержании или покончило с собой, остальные отправились в лагеря на сроки от трёх до пятнадцати лет, откуда многие из них так и не вышли. Снова эта мразь появилась на германской земле только в "западной оккупационной зоне" после окончания Второй Мировой Войны в Европе - в основном это были в тот момент "освобождённые узники концлагерей", "жертвы бесчеловечного нацистского режима"... В кадрах хроник они есть наверняка.
- Хватит, - сказал наконец Зигфрид. - Бери сумку... - а сам присел возле хвороста и с одной спички, небрежно чиркнув её о рубашку, разжёг костёр. Рыжее бледное пламя быстро охватило всю груду, засвистело, затрещало, зашептало и загудело... Зигфрид встал возле огня и указал - молча - место рядом с собой Конраду, который подошёл, держа сумку - так, словно она могла вырваться и убежать. - Я, - сказал Зигфрид строго и сурово, - роттенфюрер Гитлерюгенда Зигфрид Кирхайс, именем Германии и во имя её будущего объявляю Конрада Валески своим братом и говорю ему - он начинает жить сначала! - Конрад взволнованно дышал, его глаза, которыми он неотрывно смотрел на Зигфрида, округлились и наполнились таким счастливым, безумным неверием, что голос Зигфрида сорвался, когда он приказал: - Бро... бросай её в огонь, - и он кивнул на разгоревшееся до бушевания пламя. - Бросай и скажи: "Гори огнём!" Ну?! Давай! Не вынимай! С сумкой бросай! Быстро! "Гори огнём!"
Конрад облегчённо, быстро бросил - отбросил от себя, точнее - сумку в самое пекло, и рыжие цепкие пальцы вклещились в неё и стали разрывать на вспыхивающие лоскуты. Выдохнул:
- Гори огнём...
- Громче говори! - потребовал Зигфрид.
- Гори огнём, - уже отчётливо, хоть и негромко, сказал Конрад.
- Кричи, я сказал! - сам крикнул Зигфрид.
- Гори огнём! - Конрад сжал кулаки, его лицо исказилось. - Гори! Огнём! - он пошатнулся, запрокинул голову и крикнул снова, истошно: - Гори!!! Огнём!!! Горите, га-ды!!! - и разрыдался, пряча лицо во вскинутых ладонях. Рухнул на колени, потом завалился на бок, весь содрогаясь и громко всхлипывая. Его страшно, мучительно выгибало назад, как металлическую тонкую дугу, руки свело в кулаки и втиснуло в грудь. Но, когда Зигфриду, упавшему рядом на колени и не на шутку испуганному эффектом, удалось оторвать ладони Конрада от лица, тот улыбался. Лицо было всё в слезах, но он улыбался! Робко и счастливо. - Оно... сгорело? - спросил Конрад.
- Сгорело, - твёрдо сказал Зигфрид. И подал, поднимаясь, ему руку: - Теперь ещё вот что... Дай руку, - Конрад доверчиво вложил ладонь в ладонь двоюродного брата. Зигфрид отвёл его на десяток шагов и кивнул на костёр: - Теперь делай, как я - не останавливайся и не бойся... готов? Побежали!
Мальчишки рванулись вперёд, навстречу пламени, которое, словно бы увидев их, поднялось выше и загудело.
- Прыгай! - крикнул Зигфрид и оттолкнулся от земли, чувствуя, как напряглась в его руке рука Конрада.
Пламя не обожгло их. Ничуть. Только легонько коснулось - словно насмешливо подул навстречу большой, сильный и добрый зверь. Оба удержались на ногах. Глаза Конрада сияли от счастья, сияли так, как будто пламя подарило ему частичку самого себя. Зигфрид невольно засмеялся и стукнул двоюродного брата кулаком между лопаток:
- Бежим купаться!
- А ужин как же?! - уже на бегу крикнул Конрад.
- А мы быстро! Или холодным съедим!
- Ага, ладно!
- А ты плавать умеешь?!
- Умею, правда... ой! Тут колючки!
- И крапива! - Зигфрид совершил головокружительный прыжок и вылетел на пляж. - И лето ещё! Оно тоже тут! Смотри, вон туда - к озеру! Мы через две недели пойдём туда на лодках! - он сдёрнул рубашку и закрутил ею в воздухе. Конрад, прорвавшийся через крапиву и чесавший икры, тут же спросил:
- А мне можно с вами?
- Спрашиваешь! - Зигфрид бросил рубашку на узкую полоску песка, окаймлявшую берег тихой лесной речушки. - Догоняй!..
...Уйти с речного берега сразу не было сил. Мальчишки какое-то время валялись на песке, пока солнце не сел за деревья окончательно. Только тогда Зигфрид, понимая, что прошло уже не двадцать минут... да и не полчаса даже... сел и со вздохом собирался позвать Конрада одеваться. И увидел странную картину.
Конрад смеялся, лёжа на спине и глядя в начавшее потихоньку вечереть небо.
- Ты что? - изумлённо и испуганно спросил Зигфрид, опираясь на руку.
- Не будет никогда! Никогда не будет! - Конрад бил кулаком по песку рядом с собой и смеялся. Но это была уже не истерика.
Обычный мальчишеский смех - смех радости избавления...
* * *
Конрад уже спал. Он уснул сразу, как только лёг. А вот Зигфид - наверное, в первый раз в жизни - познакомился с тем, что такое бессонница.
Он сидел за столом, положив руки на взятую у Конрада книжку про всадников. Но не читал - не прочёл ещё ни строчки, хотя Конрад дал книжку очень охотно и сказал, что она "ужасно интересная". Но Кирхайс-младший пока что ещё не проверил этого. Не отрываясь, он смотрел на фотографию Райнхарта.
- А всё-таки здорово, что мы есть, - сказал он. - И здорово, что мы - здесь.
Его друг, его брат и командир весело смеялся с замковой стены. Всем своим видом подтверждая эту нехитрую, светлую истину.
да уж... Это очень показательно, когда книги 20-летнего возраста наконец добираются до своей возрастной группы 😎. Ещё бы мне Мазина или Александра Прозорова порекомендовали. Или Бушкова 🤣
А мужская литература - это Сунь Цзы, Судоплатов или 36 стратагем. Но боюсь, не зайдет Вам такое. После попаданцев-то 🤣
Сань ши лиу дзи - древнекитайский трактат о неявных тактических приемах и системе непрямых ходов, которые используются для достижения скрытой цели, получения преимущества и перехвата инициативы.
Это - лучшее.
https://www.amazon.de/36-Strategeme-Lebens-Überlebens...
Спасибо!
Заметил 1 коммент среди комментариев, который заставляет немного насторожиться:
2,0 von 5 Sternen Vorsicht, nur Band 1 von 2!
Kundenrezension aus Deutschland 🇩🇪 am 23. August 2019Inhaltlich sehr stark und unbedingt empfehlenswert. Leider ist weder der Shop-Beschreibung noch dem Einband zu entnehmen, dass es sich lediglich um den ersten Band eines zweibändigen Werks handelt, daher nicht für das Buch, wohl aber für die irreführende Darstellung nur zwei Sterne.
10 Personen fanden diese Informationen hilfreich
Что скажешь, нужен 2-ой том?
Квазар
Позитив и Познание
если это двухтомник (я тебе просто скинула, чтоб знал, что читать), то обязательно. Потому что в первой части содержатся только 18 из 36.
Сюжет разворачивается в эпоху Воюющих царств. Эта эра подходит к концу, однако страсти кипят на территории Азии нешуточные. Многие влиятельные политики приняли решение действовать совместными усилиями, однако большая часть разрозненных государств все еще владеет определенной территорией, не желая объединяться. В итоге шесть царств приходят к выводу, что стоит создать единую страну. Империя Цинь становится первой династией Императорского Китая, закладывая фундамент для последующего развития одной из самых величественных держав мира. Так начинается её история, свидетелями которой станут зрители. (описание сайта)
Древний Китай с высоты птичьего полета
Документальный сериал переносит зрителей в прошлое, с помощью спутников и технологий LiDAR, чтобы увидеть, как с воздуха формировались более ранние пейзажи Китая, в том числе Великая стена, легендарный затерянный город Хубилай-хана во внутренней Монголии и недавно открытый город, построенный 4000 лет назад, жители которого создавали удивительные резные фигурки, похожие на майя, и совершали человеческие жертвоприношения в беспрецедентных масштабах в китайских Помпеях.
Китай с высоты птичьего полета
Новейшие технологии в сфере воздушной фотографии, истории с яркими персонажами, разнообразные пейзажи Китая, экстремальные погодные условия, огромные мегаполисы и невероятная инфраструктура - всё это двух увлекательных сериях.
Китай: Древнее Царство Природы
События сериала предлагает посетить западные земли Китая. Мы оказываемся на Тибетском плато Цинхай, которое достигает невероятных, на первый взгляд, высот - порядка четырех тысяч метров. Здесь обитают крайне выносливые существа, которым удалось приспособиться к столь недружелюбным суровым условиям, как постоянная смена погоды и крайне непредсказуемые осадки. Тут проживают разные виды живых существ, каждый из которых применяет свои способы выживания. Мы познакомимся с каждый из них, узнав подробности и проведя время вместе с этими удивительными животными. Нас ожидают неуловимые снежные барсы, чёрные журавли, бурые медведи и многие-многие другие обитатели этих мест. Среди всего этого природного великолепия нашлось место и для человека, который умудрился каким-то невероятным образом гармонично вписаться во все эти потрясающие пейзажи и удивительные по своей привлекательности виды. Однако всё же человеческое влияние на знаменитое плато не так велико, поэтому первозданная природа уникальна.
Эпоха самураев. Борьба за Японию
Сериал является документальным проектом, посвященным событиям шестнадцатого века в Японии. Эти времена были ознаменованы ведением феодальной войны. Власть была нестабильна, из-за чего многие из восходящих чиновников имели шанс встать во главе целой империи. Однако закрытая страна и феодальный строй, действующий на столь позднем этапе европейского Средневековья привлекает сюда внимание со стороны. Внутри Японии расцвет и начало заката переживает эпоха самураев, однако впереди островную империю, которая пока что лежит в руинах собственного могущества, ждут глобальные перемены.
Сериал - отличная возможность погрузиться в захватывающую историю Китая. Авторы сценария предлагают погрузиться в эту увлекательную атмосферу, где предлагают вспомнить сорок самых важных и значимых человек в истории этого выдающегося государства. Сто лет с момента основания коммунистической партии в Китае встречают подобным образом. Сорок историй - вот что нас ждёт в этот момент. Китай представляет своих героев, идеальных персонажей, которые сделали жизнь самой густонаселённой страны успешной, процветающей и стабильной. Нам предстоит погрузиться в эту увлекательную антологию. Приятного просмотра.(описание сайта)
Квазар
Позитив и Познание
Как раз сегодня ещё литературный вопросик возник. Знаю понаслышке о Паоло Коэльо, но сам не читал. Если вкратце (не хочу никого обижать, но хочу насколько возможно точно сформулировать и вместе с тем образно): его жанр это смесь лит-ры для амбициозных или не очень домохозяек, подобных тем, кто хочет показаться умее, чем они есть на самом деле и хрюкнеровской пустоголовой философии или там есть субстанция?
Квазар
Позитив и Познание
Странный ты - припёрся сюда учить всех немецкому, а теперь выясняется, что ты его не выучил...
Так чего приперся-то, дурилка картонная? 🤣
пердак бомбит у тебя, говнодон 🤣. Потому что ты - неполноценный генетический мусор и отребье эволюции, отчего-то считающее себя человеком 🤣
сцырожа, ты так зациклен на лобковых вшах - неужто лечение от оных тебе не помогло? Мухинские бляди наградили такими стойкими гниддами? 🤣
По 23 стратегеме 遠交近攻
В общем плане сразу напомнило пословицу "Враг твоего врага мой друг".
Hegemonie-Strategem
Несколько заметок и впечатлений
Стратегема говорит о долгосрочном планировании, наиболее ярко показано на 50-летнем плане обьединения Китая под руководством гос-ва Цинь, который успешно реализовался.
Применение стратегемы к 2 важнейшим актуальным пр-рам современности (ограничусь минимумом комментариев, умные люди поймут о чём я):
1. Das nahe Angriffsobjekt muss sorgfältig ausgesucht werden. Es muss etwas sein, das man, hat man er erst einmal erobert, auch halten kann. Wenn man etwas angreift, das man nicht zu erobern vermag, oder wenn man etwas erobert, das man nicht zu bewahren vermag, dann ist es besser, gar nicht erst anzugreifen.
О чём речь, ясно!
2. далее по теме европейской миграционной политики--с оценкой пунктов:
Strategem "Barbaren mittels Barbaren bekämpfen" ---nur unter bestimmten Voraussetzungen führt es zum Erfolg. Nach Jin Wen sind dies: 1. das Vorhandensein einer gewissen eigenen Stärke; 2. das tatkräftige Bestreben, auf den eigenen Beinen zu stehen und sich selbst über Wasser zu halten, beziehungsweise der Verzicht auf eine Mentalität des vollständigen Abstellens auf die Fremdhilfe; 3. günstige objektive Umstände; 4. die Wahrung der eigenen Unabhängigkeit, die einen in die Lage versetzt, den Barbaren auszunutzen und ihn zugleich in Schach zu halten; 5. das Vorhandensein eigener kompetenter, zur praktischen Ausführung des Strategems fähiger Diplomaten.
Напоминает историю упадка Римской империи с самого начала....По пунктам: если 1-й пункт соблюдён, 2-го нет в наличии, как представляется, 3-й едва ли имеет место быть, как и 4-ый, ну и в 5-м налицо всё "каКчество" европейской дипломатии, так что можно выводы делать самим.
Квазар
Позитив и Познание
Продолжаю книгу читать не спеша--классная, замечательная книга!
А вот тут рекламируют другую:
Buch über russischen Bürgerkrieg: Wagner am Stillen Don - taz.de
Beim Vorrücken der Wagner-Truppe erinnerte Putin an den Zusammenbruch des ZarenreichsFoto: Foto
Квазар
Позитив и Познание
2. далее по теме европейской миграционной политики--с оценкой пунктов:
Strategem "Barbaren mittels Barbaren bekämpfen" ---nur unter bestimmten Voraussetzungen führt es zum Erfolg. Nach Jin Wen sind dies: 1. das Vorhandensein einer gewissen eigenen Stärke; 2. das tatkräftige Bestreben, auf den eigenen Beinen zu stehen und sich selbst über Wasser zu halten, beziehungsweise der Verzicht auf eine Mentalität des vollständigen Abstellens auf die Fremdhilfe; 3. günstige objektive Umstände; 4. die Wahrung der eigenen Unabhängigkeit, die einen in die Lage versetzt, den Barbaren auszunutzen und ihn zugleich in Schach zu halten; 5. das Vorhandensein eigener kompetenter, zur praktischen Ausführung des Strategems fähiger Diplomaten.
Напоминает историю упадка Римской империи с самого начала....По пунктам: если 1-й пункт соблюдён, 2-го нет в наличии, как представляется, 3-й едва ли имеет место быть, как и 4-ый, ну и в 5-м налицо всё "каКчество" европейской дипломатии, так что можно выводы делать самим.
По этому пункту коррелирует 30 стратегема 反客為主 ,
чем и удачно пользуются "гости" (теперь уже не только Меркель) с др., стороны
Квазар
Позитив и Познание
ФОТО: AMAZON.COM
Автор: Юрий КОНДРАТЮК24.07.2023
Любые военные действия рано или поздно заканчиваются, а их участники возвращаются к мирной жизни. И опыт показывает, что это далеко не всегда проходит гладко. Ведь за время боев психика людей перестраивается, и, вернувшись домой, они будто попадают в иную реальность. Надия Феззани – это канадская журналистка, которая провела обширные исследования и интервью со многими печально известными американцами, а точнее – с серийными убийцами. В 2012 году она опубликовала книгу «Мои серийные убийцы», которая стала настоящим бестселлером. Благодаря многочисленным интервью с серийными убийцами и профессионалами (психологами, криминалистами и т.д.) она попыталась разобраться в феномене серийного убийцы, в том, что вызывает такое поведение, и что можно сделать, чтобы предотвратить его.
Одна из центральных глав ее книги – это рассказ об Артуре Шоукроссе.
Россиянам сейчас тоже стоит подумать о своем отношении к тем, кто рано или поздно вернется домой после участия в спецоперации. Чтобы пережить такое, человеку нужен ресурс организма, а воспоминания хранятся очень и очень долго. Как считают специалисты, особенно это относится к тем, кто побывал в плену. Этим людям гораздо сложнее вернуться к нормальной жизни, ведь ко всем имеющимся переживаниям у них добавляется еще один фактор – фактор унижения и уязвленности.
А теперь немного статистики. За 10 месяцев 2022 года, по данным МВД РФ, в России число преступлений, совершенных с использованием оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств, выросло на 29,7%. Абсолютным лидером тут стала Курская область, где число таких преступлений выросло на 675% по сравнению с 2021 годом. Второе место – у Белгородской области (+213%). Обе эти области граничат с Украиной.
Квазар
Позитив и Познание
https://rupor-news.ru/2023/07/24/ukrainskij-kartel-moya-no...
Дорогая, знаешь, ещё раз хочу тебя поблагодарить за рекомендованную китайскую книгу--постепенно дочитываю с огромным удовольствием. Подумываю, что бы такое интересное, основательное, охотно из того же культурного круга почитать. Пока параллельно читаю другую книгу, когда прочитаю, выложу на ветке в моей группе.
Квазар
Позитив и Познание
Также интересный факт применения Путиным 34-ой стратегемы по самому ходу и применению СВО 苦肉計
, прежде всего, конечно, эволюционно подготавливая Державу к конфликту с непримирым врагом, к конфликту со всем Западом, к которому нужно "дорасти" и "созреть", особенно после всех пертурбаций времён трансформаций
Квазар
Позитив и Познание
Потихоньку заканчиваю читать стратегемы. Есть на примете хорошая книга, достойная? Я несколько разборчивый читатель, читаю достойные книги (в этой связи хочу тебя ещё раз поблагодарить за замечательную рецензию этой книги, которую я поставлю на видное мести вместе с "Die Kunst des Krieges"
Сунь Цзы и "Gallischer Krieg"
Юлия Цезаря)
Квазар
Позитив и Познание
Пиздишь ты , недоучка , правильно Враг моего врага — мой друг
Ты чо такой злобный, Уебай? ... И где ты вообще шлялся... я уже даже беспокоиться начал, не разбился ли мой специальный дружбан на своем лисапеде за 5000.....
Давай рассказывай старый разбойник как жизнь половая и вообще чем занят....
У россиян вырос спрос на книги о Древнем Риме на фоне популярности мемов: Книги: Культура: Lenta.ru
Квазар
Позитив и Познание
Michel Friedmann stellt sein Buch „Schlaraffenland abgebrannt“ vor (faz.net)
In „Schlaraffenland abgebrannt“ schreibt Michel Friedman über die „Brandherde“ der Gegenwart: Klimakrise, Krieg, Migration. Auf die Frage, welche Gruppe sich in Deutschland besser integrieren müsste, findet er eine deutliche Antwort.
Квазар
Позитив и Познание
ФОТО: ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ПЕРМСКОГО КРАЯ
Автор: Сергей ХОЛОДОВ19.10.2023
В издательстве «Родина» вышла в свет новая книга историка и публициста Сергея Холодова «Москва преступная. От Хитровки до Черкизона». Сергей Холодов, обозреватель газеты «Совершенно секретно», уже давно и плодотворно работает в жанре документального исторического детектива. Его перу принадлежат восемь книг и большое количество статей об истории правоохранительных органов России. В новую книгу вошли сорок очерков о наиболее ярких уголовных делах начиная с первых лет советской власти и до великой криминальной революции 1990-х. Предлагаем вашему вниманию одну главу из книги (публикуется в сокращении).
Квазар
Позитив и Познание
Israel und Palästina: Diese Bücher und Webseiten empfehlen Experten zum Nahostkonflikt - DER SPIEGEL
An Meinungen zu Israel und Palästina fehlt es nicht. Aber oft an Wissen. Wir haben Nahost-Spezialisten gefragt, welche Bücher und Websites echte Erkenntnisse versprechen.
Ich schreibe über „Staatsversagen“ - und schon bin ich Wutbürger - FOCUS online
Unser Autor, der normalerweise über die EU berichtet, hat ein kritisches Buch über den Zustand Deutschlands geschrieben. Er wundert sich darüber, dass er damit unter Populismus-Verdacht geriet.
Sie kannten zunächst nur dessen Titel „Staatsversagen – Wie unsere Politik Deutschland vor die Wand fährt“ und die Verlagsankündigung. In der heißt es ob zahlreicher Fälle von staatlichen Fehlleistungen bei Bauprojekten, Bundeswehr, Bildungswesen undsoweiter: „Aus der Gütemarke ‚Made in Germany‘ ist ‚Blöd in Germany‘ geworden.“ Das löste Fragen aus wie: „Sag mal, du bist doch nicht etwa unter die Wutbürger gegangen?“ – „Ist das AfD?“.
Wer nicht gendert, ist eine Gruselfigur
Sie ist ja auch so herrlich unfreiwillig komisch, zum Beispiel, wenn sie „Mütter“ durch „Gebärende“ ersetzt und keine „Frauen“ mehr kennt, nur noch „weiblich gelesene Personen“. Aber Humor hat in diesem moralinsauren Milieu keinen Platz.
Квазар
Позитив и Познание
Иосиф Виссарионович Сталин в разговорах с Кагановичем показывал такой уровень понимания еврейского вопроса и роли тех, кто управляет мировым еврейством, что у Лазаря Моисеевича порой от страха и удивления на голове шевелились волосы.
Об этих беседах он вспоминал всю свою жизнь и один раз прямо сказал маршалу К.К. Рокоссовскому, что Сталин его, махрового упёртого сиониста, легко перековал в человека, который научился любить все русское. На вопрос, как это Сталину удалось, Каганович ответил, что Иосиф Виссарионович знает истину еврейского народа куда глубже любого раввина. А потом добавил следующее:
– Как-то раз, после очередного разноса по поводу неверно подобранных Кагановичем кадров, Сталин, смягчившись, сказал, что он понимает нас, евреев, и очень жалеет. Взять, к примеру, наше национальное воспитание кого мы с детства вынуждены копировать? Одних подонков и негодяев. Но эти подонки являются нашими не просто героями или святыми, но ещё и патриархами.
Посмотрев на меня и помолчав, Иосиф Виссарионович вдруг задал вопрос, знаю ли я историю праотца Иакова? Естественно, я сказал, что мне его история известна. Тогда Иосиф Виссарионович меня снова спросил:
– Как вы считаете, Лазарь Моисеевич, нормально ли это, если Иаков стал ссориться из-за первородства со своим братом ещё в утробе матери? Находясь в чреве, он хотел задержать рождение своего брата и появился на свет, зацепившись за его пятку. А потом, воспользовавшись голодом, Иаков забирает у него первородство за чечевичную похлёбку. Мало этого, он обманул своего умирающего отца, прикинувшись Исавом, и тем самым присвоил себе предназначенное не ему благословение.
Я промолчал, а Сталин с усмешкой продолжил:
– Беда в том, что это омерзительное деяние не осуждено иудаизмом, а признано великолепным. Или я ошибаюсь?
И тут только до меня дошло, о чём мне пытается сказать Иосиф Виссарионович. Что наша религия в корне своём ущербна. Она не соответствует человеческой морали.
– Нет, вы не ошибаетесь, – сказал я тогда, – Так оно и есть...
– Может , теперь вы мне расскажете, что было дальше? – прищурил свои тёмные глаза Иосиф Виссарионович.
– После обмана отца Иаков бежит к своему дяде, – стал припоминать я, – где он женится.
– И двадцать лет обманывает тестя при дележе приплода, так?
Сталин знал такие подробности, которые мне были неизвестны.
А между тем, он продолжил:
– Заметь, Лазарь Моисеевич, что женился Иаков на своей двоюродной сестре. Это инцест, и не по этой ли причине у евреев он до сих пор в почёте?
– Возможно, – пробурчал я.
– А теперь давай вместе вспомним, чем закончилась борьба Иакова с духом ночи? – Сталин явно хотел закончить тему Иакова.
– Кажется, Бог ему сказал, что отныне имя у Иакова будет Израиль.
– Что оно означает, кажется, «победитель»? Хорош герой! Главным оружием у него является ложь. Какой из всего следует вывод? Только тот, который заложен в мифе. Если хочешь победить, используй изощрённую ложь? Или я что-то не так понял?
– Всё так, – я тогда растерялся окончательно.
– Вот подумай, уважаемый Лазарь Моисеевич, куда вас призывают такие вот святые? А ведь у вас они сплошь и лжецы, и мерзавцы. Знаете, что я думаю? Несчастный тот народ, у которого такие вот идеалы для подражания.
С этими словами Иосиф Виссарионович вышел из моего кабинета. Когда за ним закрылась дверь, я несколько часов сидел задумавшись. Сталин своими словами задел во мне самое сокровенное, то, о чём мы, евреи, как правило, не задумываемся. И я понял, что Сталин прав – народ мой жестоко обманут, обманут ещё с утробы матери, и какие-то злые силы его используют. Какие? – вертелось у меня в голове. Было ясно, что Сталину они были известны. Но как его спросить об этом?😉
- После того памятного разговора Каганович не раз задумывался, почему в мифологии всех без исключения народов Земли, у тех же папуасов, меланезийцев или негров, предки – великие герои, как правило, изображены людьми самой высокой пробы: они благородны, справедливы, честны, не лживы и не жестоки. Только у евреев всё наоборот – их патриархи и герои – все как на подбор: отца Авраама за преступление и безнравственность поведения выперли взашей из шумерского Ура. В Египте он отдал свою жену Сару в наложницы фараону, фактически стал ею торговать. Про праотца Иакова и вспоминать противно. Когда сын князя Сехемского влюбился в его дочь, его отец Еммор предложил Иакову узами родства объединить два племени. Мало того, царь Сехемский отдал евреям часть своих земель – дескать, живите рядом с нами и богатейте. Но хитрый Иаков сказал Еммору, что он примет предложение царя только в том случае, если мужское население Сехема примет обрезание. Простодушные сехемцы сделали себе обрезание, а через три дня, когда их раны более всего воспалились и они не могли двигаться, люди и сыновья Иакова вероломно напали на них и всех умертвили – и царя Сехема и его глупого сына. А потом забрали себе всех женщин Сехема и, разграбив город, предали его огню. Умный Лазарь Моисеевич понимал, что Иаков совершил чудовищное преступление. Но до него никак не доходило, почему евреи убили сехемцев. Ведь последние, фактически приняли иудаизм. Значит, дело не в религии, думал Каганович, а в чём-то другом. Тогда в чём? Неужели в самих «богоизбранных», в их воспитанной на Торе и Талмуде природе? Но получается, что она, такая вот природа, где на первом месте стоит ложь, корыстолюбие и жестокость, кому-то нужна. Интересно, кому? – размышлял Лазарь Моисеевич. Неужели тем неизвестным, которые помогли когда-то Моисею вывести евреев из Египта? И Каганович рискнул об этом спросить Сталина. Выслушав вопрос, мучающий Кагановича, Иосиф Виссарионович несколько минут молчал, а потом тихо и внятно сказал:
– Это хорошо, что вы задумались о судьбе своего народа. И наверняка понимаете, в каком он положении. Не в самом лучшем. Поэтому вашему народу нужна помощь. Если нам удастся превратить евреев в свободных и независимых от постороннего влияния людей, этим мы спасём не только их, но и многие другие народы. Этот разговор со Сталиным Лазарь Моисеевич помнил всю свою жизнь. И когда в момент гибели СССР молодые реформаторы обратились к Кагановичу за помощью, Лазарь Моисеевич откровенно над ними посмеялся. Он им прямо сказал, что идея гибели Советского Союза – не их, а тех, кто всеми управляет, что она – не самая лучшая, и добавил, что ничего у них не получится. Россия и русский народ – та несокрушимая скала, о которую Запад расшибёт себе лоб, потому что и они, и их хозяева не знают закона времени. А он работает теперь на Россию.
Из книги Георгия Сидорова «Рок возомнивших себя Богами» (Глава 4).
у Лазаря Моисеевича порой от страха и удивления на голове шевелились волосы.
Наша задача, чтобы волосы зашевелись на Д.Брюкере, Видде и Филипыче.
Наша задача, чтобы волосы зашевелись
форум наверное для того чтобы юэеры были не в опале.Я могу и ошибаться. А в чем смысл тогда этого направления? Если банят на форуме, то здесь что? "Рай общения"? Не смешите меня. Рай никто за просто так не предлагает.
Цифровой, а тебя что Фима в читатели перевёл
ГЛУПО С ТВОЕЙ СТОРОНЫ иногда можно и послушат что умные люди говорят. Или ты считаещь что ты самый умный?
Не превзойди самого себя. Лучше сто раз послушат чем один раз оказаться в склепе Китайская мудрость
Фима, ты актуальное фото гнидда видел? Там же пипец что произошло, он и так-то на столетнего бомжа был похож, а сейчас просто ужОс и пиздец 🤦🤮
Если банят на форуме, то здесь что? "Рай общения"? Не смешите меня. Рай никто за просто так не предлагает.
Да здесь рай. Хотя кое-кто считает его адом. Типа, здесь рай только для чертей. Но Есенин утверждал, что где гнездятся черти, там и ангелы живут.
Пферда, тут народ активно интересуецца, почему твой квазимодо и по совместительству чмошенька-пиздолиз тебе белый халатик ночной не погладил. Для съёмки в центре города?
И пару тухелек заместо босолапок Шанхая не привёз. 
Или все деньжата на младую любовницу Пфердерику расходовал?
Сцырожа, у тебя совсем все плохо-плохо? Ты умираешь? 😭
Кстати, заметь, насколько мой муж выглядит лучше и моложе тебя. А ты совсем изношенный 🤮
Верните верующим доступ к Евангелию от Ардальоныча! Отворяйте ворота ДНК. Сами то, небось, каждый день у себя его читаете.
Конечно. Это мне только никто ни о чём не отчитывается в нашей казацкой вольнице. Все же свободные стали, дальше некуда.
Вон, ангел захотел прилетел, захотел улетел. И не здасьте, ни до свидания, не говоря уже об отчёте о положении дел в ДНК - здоровы ли Брюкер, Филипыч и вся их свита? Может, передать что хотели.
Обход в отделении буйных пока закончен.
Господин обходчик, вечерний обход сегодня во сколько?
скинь, пожалуйста 🙂.
Нашёл ещё парочку, себе про запас оставил (сейчас смотрю, кстати, китайскую "Задачу 3 тел"):
http://seasonvar.ru/serial-19567-Al_yans_sovetnikov-0-seas... , http://seasonvar.ru/serial-30806-Rychashij_tigr_revushij_d...
Если посмотришь или смотрела, расскажи как.
Квазар
Позитив и Познание
Книга «Свидетели войны: жизнь детей при нацистах» Оксфордского профессора Николаса Старгардта, одного из самых авторитетных западных историков нацизма, — это уникальное исследование истории нацистской Германии глазами детей. В ее основе не только исторические документы, но и дневники подростков, детские рисунки из еврейских гетто, письма из эвакуационных лагерей, исправительных учреждений, психиатрических приютов. Профессор наглядно показывает, как менялось отношение к нацистской Германии и происходящим ужасам у жителей страны. Его книга — душераздирающая история жизни детей в нацистскую эпоху. Гитлеру и его окружению удалось убедить миллионы немцев в нормальности жестокости и бесчеловечности. С разрешения издательства «КоЛибри» (Азбука-Аттикус) «Лента.ру» публикует отрывок о первых днях Второй мировой войны.
В конце сентября 1939 года хорошо осведомленный американский журналист Уильям Ширер не смог найти в Берлине «даже среди тех, кто недолюбливал режим, никого, кто видел бы что-то плохое в уничтожении Германией Польши»
Квазар
Позитив и Познание
Нобелевский лауреат по литературе Юн Фоссе допустил ошибку в слове «литература»
Квазар
Позитив и Познание
Kinderbuch „Die besten Weltuntergänge“ - Habecks Frau spaltet Leserschaft
Квазар
Позитив и Познание
Автор книги «Слово пацана» задумал написать о женских бандах: Книги: Культура: Lenta.ru
Квазар
Позитив и Познание
Автор книги «Слово пацана» задумал написать о женских бандах: Книги: Культура: Lenta.ru
Женские криминальные группировки Казани 1980-х: что о них известно : Преступная Россия: Силовые структуры: Lenta.ru
Российский писатель и автор произведения «Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970-2010-х» Роберт Гараев задумал написать книгу о женских бандах. По его словам, бывшие участницы «бабских контор», криминальных группировок, в которых состояли девушки, начали охотнее рассказывать о своем прошлом на фоне роста популярности сериала «Слово пацана: Кровь на асфальте» режиссера Жоры Крыжовникова. Этот сериал стал главным культурным событием конца 2023 года в России. Корреспонденту «Ленты.ру» Илоне Палей удалось пообщаться с одной из бывших участниц «бабских контор», которые существовали в Казани в 1980-е годы, и выяснить подробности того, как жили участницы женских молодежных группировок того времени.
Квазар
Позитив и Познание
Neue Bücher 2024: Diese Romane erwarten uns dieses Jahr | NDR.de - Kultur - Buch
Квазар
Позитив и Познание
Katharina Bluhm analysiert brillant, wie sich in Moskau über Jahrzehnte ein "illiberaler Konservatismus" etablierte und worum es dem kriegsführenden Präsidenten wirklich geht - jedenfalls nicht um ein bisschen Landgewinn und alte russische Herrlichkeit.
Квазар
Позитив и Познание
„Der Judenstaat“: Das Buch, ohne das es Israel nicht gäbe - WELT
„Zionismus“ wird heute oft von Israelhassern als Kampfbegriff gebraucht. Geboren wurde die Idee einst als Antwort auf das fast 2000 Jahre alte jüdische Dilemma – lange vor dem Holocaust. Eine entscheidende Rolle spielte dabei Deutschland.
Квазар
Позитив и Познание
НП
Щас слушаю совершенно депрессивный триллер за "святые 90-е"...
Уже не лезет, настока всё....чрезмерно натуралистично,.. не,.. без особо жестких сцен,.. однако отвратно тем, шо правдоподобно...
Дослушаю до конца,... так как написано талантливо,.. а читает какой-то мужик, устроивший целый спектакль одного актёра,... уровень Клюквина, не меньше...
С рутрекера:
Описание: «Последний день лета» Андрея Подшибякина — это как если бы Стивен Кинг написал о Ростове 1993-го; но Подшибякин знает Ростов лучше.
Ростов-на-Дону, 1993 год. Жаркая осень. Пока в столице в очередной раз сменяется власть, а страна пытается выйти из паралича и привыкнуть к новой реальности, четыре восьмиклассника живут типичную жизнь подростков из 90-х. Учатся через скуку, смотрят зарубежные боевики в видеосалонах, дерутся до первой крови, гоняют мяч во
дворе, поднимая в воздух облака пыли. Жизнь, хоть непонятная и очень тяжелая, продолжается… Надолго ли?
Земля в дельте Дона повидала немало трагедий: войны и эпидемии, голод и нашествия – она пропитана кровью до самого основания. Где-то там погребенное глубоко в курганах дремлет древнее Зло. Когда-то оно сковывало ужасом скифов, римлян и османов, стирало в пыль города и селения. Достаточно всего ли лишь одной небольшой случайности, чтобы это первобытное, смертельно опасное Начало пробудилось. Кто в силах остановить его?
Права на экранизацию выкуплены ещё до публикации романа — успейте послушать аудиокнигу до релиза сериала!
WDR-Moderator schreibt Antikapitalismus-Buch und macht unfassbare Aussage - FOCUS online
Der Satiriker, Moderator und Autor Jean Philippe Kindler, der seit Jahren auch für den WDR arbeitet, erregte vor einem Jahr Aufmerksamkeit, als er zur „Hetze“ gegen die CDU aufrief. In seinem neuen Buch plädiert er für die Abschaffung des Kapitalismus und macht ein unfassbares Bekenntnis.
Лауреат престижной литературной премии заявила, что часть ее книги написана ИИ
Квазар
Позитив и Познание
Nora Krug gezeichnete Tagebücher aus dem Ukraine-Krieg (faz.net)
Nora Krug hat mit „Im Krieg“ ihr drittes Buch über menschliches Verhalten unter Tyrannei gezeichnet: Grundlage dafür sind die Berichte einer Ukrainerin und eines Russen über deren Leben seit dem Überfall vom 24. Februar 2022.
Квазар
Позитив и Познание
В этой ветке ссылки на книги вполне уместны. Это я провожу утреннюю инспекцию по веткам. А то вчера на такое безобразие наткнулся... Ветки ни о чём пооткрывали, человеческую речь уже утратили на них... всё ссылками забито, не продраться уже сквозь них. Правила группы не соблюдаются. Кошмар. Но сегодня праздник, поэтому переводов в читатели не будет.
Про СЗЛ
"Товарищ Сталин, уж полвека с лишним,
Как, в мартовских растаяв в облаках,
Отбыли вы на встречу со Всевышним,
На встречу, я бы так сказал, в верхах.
Когда ушли от нас, товарищ Сталин,
Вы в тот – будь он навеки проклят – год,
Не верил я, что ваш исход летален,
Но верил я в грядущий ваш восход.
И вопреки всем россказням Хрущева,
На высочайший несмотря запрет,
В надежде, что воскреснете еще вы,
Я под матрасом прятал ваш портрет.
Товарищ Сталин, были вы в опале
В лихие девяностые года,
Как имя ваше светлое трепали
Иуды либеральные тогда!
Но, власть проклятых демократов сбросив,
Страна моя с коленей поднялась,
И нас благословил святой Иосиф,
И вновь времен восстановилась связь.
Над родиной любимой злые тучи
Развеялись, и горизонт наш чист,
И снова вы, ужасный и могучий,
По праву возглавляете топ-лист.
Товарищ Сталин, вы не горстка праха,
Живой ваш образ в сердце не угас,
И что бы ни случилось – кнут и плаха
Любого слаще пряника для нас."
(с) Игорь Иртеньев
НП
Кому нравится слушать, а не читать...
Майкрософт подогнал очередное улучшение TTS... то-есть, онлайн преобразование текста в речь...
Русские онлайн голоса стали очень приличными,... лучше иных живых чтецов...
Всякие Клюквины вне конкуренции, конечно,... его исполнение - это... кунстштюки,.. ...
Но слушать искусственные голоса уже можно вполне...
Если это кого интересует, разумеется...