Старуха (сибирская быль)
Вот уж который день на сельсоветском автобусе Мария приезжает в райцентр.
Ей нужно попасть к зубному врачу, но каждый раз ей не достаётся талончика на приём.
Сегодня она опоздала на обратный автобус. Пошла было на дорогу, чтобы поймать попутную машину до своей деревни, но всё без толку. С некоторыми - не по пути, некоторые уже заняты, а кто-то проезжает, не останавливаясь. Несмотря на массу хлопот по хозяйству, придётся заночевать в райцентре. Тем более, что боль в зубах беспокоит всё сильнее и чаще.
Завтра утром она займёт очередь за талончиком пораньше и наверняка попадёт не приём к врачу.
Ей подсказали, - по направлению к берегу Ангары есть гостиница. Мария направляется туда.
Гостиница небольшая, но для Марии нашлось койко-место для ночёвки, чему она, измотавшаяся за день, очень рада.
Положив нехитрый скарб на указанной койке, она вышла из комнаты, чтобы проведать - где находится умывальник и где можно набрать кипяточек.
На потрёпанном диванчике в прихожей, напротив дежурной, Мария увидела измождённую старуху, которая просится на ночлег на этом диванчике.
На лице у дежурной гримаса бессильного раздражения. Подошедшая Мария прислушивается.
Старуха прибыла сюда откуда-то издалека, из средней полосы России. Добиралась всякими попутными оказиями. Где-то здесь, в сибирских краях, находится её сын, в заключении. Она его обязательно должна разыскать...
*****
...Вернувшись домой из райцентра, Мария рассказывает о встрече в гостинице домочадцам и с горечью завершает - старуха везла сыну передачу - бутылку молока, которую сохраняла за пазухой...

В глубинке сибирской
Не успев в течение недолгой жизни управиться с земными делами, почивший мужик ещё и в гробу ножкой дрыгнет, а в пути по ухабистой дороге к месту погребения – и перевернуться умудрится…
******
Старый, готовый в любой момент заглохнуть, грузовичок выехал из деревни и благополучно преодолел пять километров по гравийному шоссе. В кузове у него – гроб с покойницей.
Как ни отказывался водитель, а умолили его родственники покойной. Пообещали хорошую плату. Да и сам он понимает, - нет другого транспорта кроме его колымаги. Есть в деревне ещё один грузовик, поновее, но в данный момент он в отъезде.
Пора сворачивать на грунтовую дорогу, поднимающуюся к середине холма.
Была-не была, уповая ко всем праотцам, водитель направляет машину по дороге вверх.
На дворе конец октября. Ночью выпал небольшой снежок. Теперь он слегка подтаял и сделал своё дело – колёса пробуксовывают. Но это ещё ничего, то ли ещё будет. Заехав за штакетник, ограждающий разросшееся кладбище, придётся двигаться без дороги, объезжая могилы с краю, прямо по траве.
Трава присыпана мокрым липким снежком и полегла, склонив макушки к низу склона.
Натужно ревёт машина, едва удерживаясь от того, чтобы не заскользить вниз. К несчастью, почившие родные покойной старушки погребены в верхней части кладбища. К ним её и нужно доставить.
Немногочисленная толпа провожающих следует в стороне от грузовика, с волнением наблюдая его мытарства на скользкой траве. Как бы не пришлось тащить гроб с покойницей на руках, - не хватит сил для этого, да и опрокинуть можно невзначай.
В конце концов, грузовик и траурная процессия добираются до вырытой могилы, где дожидаются копщики – деревенские безработные мужики-доходяги. Яму они сработали добротную, предвкушая сытное и вкусное угощение на поминках, где они будут усажены на лучшие места.
Погребение проходит спокойно и достойно. Провожающие произносят добрые слова в адрес почившей. Старушка прожила долгую нелёгкую жизнь, воспитала шестерых прекрасных детей, стойко перенося выпавшие на долю её поколения потрясения и катаклизмы. И последний путь, который достался ей в пору осенних хлябей, успешно преодолен.
Душа старушки, витавшая поблизости, облегчённо вспорхнула ввысь, - прах бывшей хозяйки упокоится рядом с родными – с недавно похороненным сыном, с давно почившими - мужем, матерью, племянницей, сестрой и зятем.

Развейте вслед душе и прах
Развейте вслед душе и прах. Пусть пеплом лёгким разнесётся.
С попутным ветром в небесах, хоть чуть, над нивой пронесётся.
А часть его золой осядет, слезой омоется небес.
И в почв живительном обряде, создаст росточек трав телес.
Стенанья горестны над прахом того, кого уж не вернуть.
Но нет причин напрасным страхам, за душ свободных вечный путь.
Воздушно странствуя в мирах, в бездонных пажитях летая,
Шлёт дух сияние в лучах, тех звёзд, что светятся, мигая.
И должно лишь твоей душе - подобной быть слезинке чистой.
Могла, чтоб, в вечном кураже, подругой звёздам быть, - лучистой

Как я лечилась
Приключилась у меня однажды зубная боль, аккурат, переднего, сверху. От него отломился приличного размера уголок. Было это в середине 1970-х годов в молодом северном городке.
В стоматологическом отделении поликлиники, располагавшемся в небольшом металлическом вагончике, приём вёл врач, похожий на молодого специалиста.
Надо отметить, что и сама я была молодым специалистом, прибывшим по распределению института. Выросшая в деревне и привыкшая к лечению в районной поликлинике, где врач-стоматолог по просьбе пациента мог без лишних антимоний вырвать к едреней фене болящий зуб, решила, что придётся ставить на зуб коронку. О чём и заявила врачу.
Врач глянул на меня и произнёс:
- вообще-то, вы ещё совсем молодая, и металлическая фикса вам не пойдёт. К тому же, не вытерпите боли, когда буду обтачивать зуб. Давайте-ка, я его залатаю пломбой.
Сказано – сделано. Получилось довольно-таки, ловко. Парнишка оказался спец в своём деле.
Этот зуб цел у меня до сих пор и выглядит, как новенький, и функционирует, как положено. Конечно, нет-нет, да и приходится его обихаживать, подновляя пломбу. При нынешних материалах и мед.оборудовании всё возможно.
Вспоминаю это молодого врача с восхищением и огромной теплотой. Вот если бы все врачи были на него похожи! – не повыдирала бы я половину родных зубов, каждый пенёчек-корешочек которых теперь на счету.
И ещё один случай из тех же далёких времён молодости и северной жизни.
Выскочили на моём лице фурункулы, - две штуки рядышком, на носу. Поначалу терпела, потом знакомые напугали, что от этого можно и умереть, мол, близковато к мозгам, всё-таки.
Пришла на приём к врачу - ухо-горло-носу, - молодому, чернявому, амбициозного вида. Глянул он на мою рожу, раздувшуюся от чирьёв, и произнёс:
– сейчас быстренько вскроем.
Принялся готовить инструмент, а я - на стульчике посреди кабинета.
В это время заходит пожилая врачица, слывшая в нашем городке мастером своего дела. Она басовитым голосом вопрошает к молодому коллеге:
- что делать собрался?
- вскрывать – был ответ.
Женщина - ухо-горло-нос воскликнула:
- ты видишь, кто перед тобой сидит? – молодая женщина! А ты - собрался резать ей лицо!
Браниться врачица умела отменно.
Мне скомандовала – марш, в стационар! – через неделю ты у меня будешь, как новенькая.

Удручённая потопала в стационар. Вечером пришёл проведать меня муж, - молвил:
- да-а, маманя, у тебя уже два носа.
Успокоил:
- не волнуйся, дома всё нормально.
Врачица слов на ветер не бросала. И впрямь, чирьи стали быстро сдавать позиции. И можно было бы через недельку спокойно топать домой.
Да вот незадача, в первый же вечер пребывания в стационаре, во время процедур, молодайка-медсестра вколола хлористый кальций вместо вены - под кожу.
Будучи неопытным пациентом, не ведавшим ничего, кроме лечения зубов, причём, безо всяких обезболиваний, не придала никакого значения тому, что медсестра вдруг засуетилась, собрала свои инструментики и умчала прочь.
По прошествии некоторого времени, стала ощущать жжение в сгибе руки в месте инъекции. Опять же, по неопытности, сочла, что так и должно быть после поставленного укола.
Ночь - не спала. Благо, коридор был замкнутый в круг. Всю ночь меряла его шагами.
Едва дождалась утра. С рукой происходило что-то непонятное. Боль стала нестерпимая.
На утреннем обходе врачица – ухо-горло-нос, глянув на раскисшую меня и на мою руку, разразилась крепким матом.
Оказывается, нужно было сделать какую-то блокаду. А медсестра - то ли, с перепугу, забыла, то ли - ещё что. Убежала и никому не сообщила.
Рука никак не заживала, так как на сгибе её образовался сильнейший ожог, который никак не хотел зарастать кожей, мокрел и сочился.
Упросила врача отпустить домой с такой рукой, ибо процесс заживления, всё равно, не намечался, - хоть залежись на больничной койке.
Она заключила:
- ну что ж, пришла к нам с носом, уйдёшь – с рукой.

Маяться с рукой пришлось долго, пока не вспомнила случай из деревенского детства.
Почему-то, в детстве нас, детей, нередко поражали коросты на лице. Обыкновенно, они залечивались каким-то образом.
Но вот однажды, меня эта пакость взяла в оборот конкретно. Ничто не помогало, - чем только не мазали. Даже, по совету бабок, водили меня к женщине, когда-то рожавшей двойню, для лечения заговором. Всё бесполезно.
Коросты распрыгивались и распрыгивались и забрались уже с лица на голову. Маманя начинает потихонечку выстригать участками мои длинные волосы. Стоит вопрос о том, что придётся постричься налысо. Совершенная безнадёга.
И тут, в деревню приезжает, сто лет не бывавший, земляк – троюродный родственник. Когда-то, он вырвался из деревни и стал, в дальнейшем, военным врачом.
Глянул он на меня, покрытую колтунами-коростами, и живо оценил ситуацию. Велел маме принести тарелку и бумагу. Смяв тетрадный листок в комок, положил на дно тарелки и поджёг. Образовавшийся, от сгоревшей бумаги, пепел смахнул, и на дне тарелки остался желтовато-смолистый налёт. Этим налётом быстренько стали смазывать мои коросты.
Буквально через неделю таких процедур места корост стали затягиваться кожицей.
Моя сожжённая рука тоже стала затягиваться кожицей буквально через неделю смазываний бумажно-спалённой мазью-смолой.
Вот такие лечебно-врачебные истории из жизни деревенщины.

Кстати, на приёме у врача – ухо-горло-носа, не успевшего произвести экзекуцию чирьёв на моей физиономии, я оказалась по прошествии 19 лет.
Случилось так, что во время утренней пробежки на роликах, совершила полёт с приземлением в асфальт лбом. Хруст. Мгновенная мысль – я убилась. Ни паники, ни ужаса, - …упокоение… . Видятся приветливо сияющие окна на фоне розовой стены, над которой слегка проглядывает голубой край, - приятное местечко…
Ба! – пронзает мысль – это чего же я тут валяюсь, - посреди дороги-то?
Оказывается, что даже и сознание не теряла. Хлопнулась и лежу, разглядывая стену дома, который тянется вдоль дороги весь из себя красивый, выкрашенный молдованами-гастарбайтерами в нежно-розовый цвет.
Но, что за треск я слышала в последний момент, посчитав, что это лопнула моя черепушка? Тихонько усаживаюсь на задницу, пытаясь привстать. Одежда на груди и на коленях начинает заляпываться кровью. Провожу ладонями по лицу, - кровь течёт из носа. Хватаю, валяющийся рядом, белый мешок с кроссовками и прижимаю к носу. Надо бы переобуться, да нет возможности из-за текущего носа. Покряхтывая, поднимаюсь, прижимая мешок к носу, и потихоньку начинаю катить в сторону дома. Благо, он не далеко, так как я разбежалась и хлопнулась на последних сотнях метров.
И ведь приговаривала себе – не разгоняйся, не разгоняйся!
Едва поднялась по ступеням, стараясь не громыхать, на свой третий этаж. Открыв дверь своим ключом, тихонько зашла в квартиру и глянула в трюмо. Тут мне и поплохело, - на меня ошалело смотрела рожа с дугообразным носом, сместившимся в сторону, вымазанная в крови и пыли.
Всё ещё стоя на роликах, сунулась в дверной проём комнаты, где спали дети. Тихонько окликнула спящую дочь. Испуганное лицо дочери явно отразило облик мамани-приколистки. Можно сказать, она пришла в ужас...
Сидим на лавочке в коридоре поликлиники, - ждём, когда настанет 8 часов, и придёт врач. Конечно, сами явились рановато, ведь моя утренняя пробежка завершалась, обыкновенно, в 7 часов.
Дождались.
Это же надо, на приём попала, как раз, к тому чернявенькому врачу, - знакомому, с давних лет, ухо-горло-носу.
Усадил он меня на стульчик, деловито провёл осмотр. Успокоил – ничего страшного – ушиб.
Вздохнула с огромным облегчением от мысли, что всё рассосётся, и не останусь я такая безобразная со сместившимся кривым носом. Даже больничного не попросила.

Но, рано радовалась.
Дни идут, нос - распухший, кривой, при лёгком дотрагивании внутри что-то причмакивает. Ноздри не дышат, постоянно забиты какой-то массой. Лилово-чёрное лицо оконтурено зеленовато-жёлтой каёмкой.
На работе стараюсь, по возможности, не высовываться из кабинета.
Но однажды пришлось, всё-таки, пойти на ковёр к главному инженеру, - вызвал, - деваться некуда, пошла.
У главного уже находится начальник отдела комплектации, с которым мы хорошо ладим. На понедельничных планёрках сажусь рядом с ним и оказываюсь под прикрытием от ока начальства за его крупной фигурой.
Здороваюсь и направляюсь к столу, приставленному торцом к столу руководителя, усаживаюсь напротив сотрудника.
Присутствующие быстро опускают глаза, делая вид, что копаются в своих бумагах. Главный вскользь задаёт какой-то вопросик и отпускает восвояси. Больше начальство меня не беспокоило.

Однако же, время идёт, а моя физиономия не приходит в норму. Знакомые, при встрече на улице, скромно опускают глаза (потом, одна из знакомых так и сказала – а я подумала, что ты завела сожителя, который и заехал тебе кулаком).
Пошла искать другого врача, благо, в изменившейся стране с рыночными отношениями, появилась возможность выбора. Знакомые порекомендовали одну из платных клиник.
Приём ведёт мужчина-врач с рыжими усами. За столом напротив сидит симпатичная дружелюбная медсестра.
Оглядев мой попорченный дыхательный аппарат и выслушав предысторию, врач крякнул:
- ну, вы, женщина даёте! - десять дней ходите со сломанным носом.
В ужасе я воскликнула:
– что? - уже ничего сделать нельзя?!
Медсестра рассмеялась:
- не волнуйтесь, сейчас мы быстренько поставим ваш нос на место.
Уложили они меня на кушетку и аккуратненько вправили мой шнобель на место.
Походила малость с турундочками в ноздрях. Дело быстро пошло на поправку. Нос перестал чмакать, опухоль сошла, лицо посветлело. Если не вглядываться слишком придирчиво, нос стал вполне прямым и приличным.
Встречая на улице ухо-горло-носа из муниципальной поликлиники, испытывала чувство огромной неловкости.

Усталой природы ночлег
Небо укутано тучами серыми, падает тихо снежок.
Вот и настала пора расставаться с осенью - кончился срок.
Скинув, устало, одежды нарядные, дремлют уже дерева.
Вверит их осень заботливо зимушке, чтобы укутала в шаль-кружева.
Белые шубы подарит просторам всем, скроет всё снегом зима.
Песнь колыбельную вьюг и метелей вскоре затянет сама…
Небо укутано тучами серыми, падает-падает снег.
Тишь и блаженство вокруг разливаются, - вот он, природы усталой, ночлег

не помешал? я потихоньку.

Ба! Серёга, и сюдой заглянул. А я по привычке сама себе клепаю под нос от делать нечего, можно сказать. Особенно когда котировки летят в тартарары, вообще, само то, - клепается

хорошо клепается

Приветики.
В предвкушении поездки на 40-летие выпуска клепаю заздравные. Опять же, пялясь в монитор временами. Что за чертовщина - сколько может падать всё. Глянешь вокруг - всё вроде крутится, работает. А акции сползают и сползают вниз. Честно говоря, поражаюсь,- наш самый главный который в стране, как что-нибудь скажет, так и непременно обрушит что-нибудь

такая вышла вот напасть -
влюбился в деву господин.
в груди кипит вулканом страсть,
а разум шепчет - спи один.
ну как решить сию проблему,
чинит судьба иным так кознь.
стара, как мир, про это тема,
где пыл и страсть, - как в горле кость

Последний луч вечернего заката
Скользит по глади тёплых тихих вод.
И высь небес как будто виновато,
Сменяя синь, уж в сером предстаёт.
Ночная мгла на землю скоро ляжет,
Подарит брегу свежесть ветерок.
Луну и звёзды ночь зажжёт над пляжем,
Светиться будет ласково песок.
Плыви, плыви над миром лето, лето.
Прекрасный миг волшебный вечно длись.
Во тьме пространств сияйте звёзды светом,
Ты, лик луны, печальным не кажись.
Последний луч вечернего заката
Угас, скользнув на глади тихих вод.
В душе звучит подлунная соната,
Вот-вот умчит она в ночной полёт
24 июня 2013 год

Душа о лете тихо млеет
Опять, опять в душе сомненья
Пробудит утренний туман,
Навеет грусть и размышленья, неспешных мыслей караван.
Ах, лето, лето, запоздало
Пришло, мелькнуло словно миг,
Заря уже не светит ало, в тумане прячет ясный лик.
И сердце бьётся тише, тише,
Войдя с природой в унисон.
В пунцовом цвете спелых вишен начальной осени сезон.
А неба высь синей, синее,
Прозрачный воздух свеж и чист.
Душа о лете тихо млеет, дрожит, как поздний жёлтый лист

Близит осень в нашем крае
Светом розовым окрашен неба край там, где восток.
Близит осень в нашем крае, разнесёт весть петушок.
Он с утра проснулся рано, как ведётся, ровно в срок. -
Нет в будильнике изъяна. Оглядел курей шесток.
Мирно спят его хохлатки, гребешочки набекрень.
Нету спешки к яйц закладке, их топтать ему уж лень.
Тянет птицу в размышленья, отчего-то грудь в тоске.
Прошлогодние ль виденья вдруг явились налегке?
Был он молод и задорен, у несушек был в чести.
Много склёвано им зёрен, чтоб цыплят произвести.
Сколько выросло наседок, бойких юных петушков!
И на зависть всех соседок соблюдал свой двор и кров.
Но, подкралась тихо осень, сзолотила дерева.
В неба высь вплетая просинь, закачала вдруг права.
Птичий двор шумливый, пёстрый потихоньку стал редеть.
Это глаз заметил острый…, ход судьбы не одолеть.
Близит день под небесами, ярче светится восток.
Встрепенул петух крылами, загорланил, чуть, не в срок

Помедли, осень
Шуршанье осени душу тревожит
И в плен невидимый сердце берёт.
Мне в этой грусти ничто не поможет,
Никто на помощь уже не придёт.
И стаи птиц озабоченно кружат,
Своё волненье и им не унять.
Ведь скоро, скоро объявится стужа,
Предъявит норов свой, силу и стать.
Ах, птицы, птицы, кружите, кружите.
Скорей найдите вы кров и приют,
Коль в тёплый край улетать не хотите,
Где вас, наверное, вовсе не ждут.
Плывут октябрьские дни молчаливо,
Туманы росные там, позади.
Умчало лето, мелькнув торопливо,
Помедли ж, осень, побудь, погоди.
Пусть шорох листьев утешит мне душу,
Упавших под ноги мягким ковром.
И сердце больше не рвётся наружу,
Припомнив то, что осталось в былом.
Ах, осень, осень, плывёшь над землёю.
Ах, осень, осень, зачем ты грустна.
Блистай подольше красой золотою,
Ах, осень, осень, не будь холодна

Осеннее ненастье
Холодное дыханье, студёный поцелуй.
Все выстудил желанья осенний ветродуй.
Явит суровый норов смутьян и скандалист,
С деревьев обрывает чуть пожелтелый лист.
И в тяжесть туч одетое небо в сентябре,
Глядится, как упрятано под сеткою в чадре.
И нет конца и края свинцовых косм клокам,
Как панцирем чугунным давящим по мозгам.
Нагнал обозы с тучами возница-ветрюган,
Сплёл сеть из них тягучую, как ткёт паук капкан.
Все органы скукожило, и мысли все – в клубок,
Явилась непогода, бесчинствуя не в срок.
Ужель, ужели лету возврата больше нет,
Внезапно и нежданно простыл тепла и след.
Накрывшему ненастью противится душа,
Но ветер стылый треплет деревья, лист круша
Мысли пришедшие на ум по пути на огород. Все уже управились давным-давно, а я припозднилась из-за поездки, просачковала