Грязнуля- Васька.

В конце июля заканчивали работу на объекте в бассейне реки Ниж.Тунгуска. Остался "хвост" на самом краю в таком месте, куда на вездеходе не проехать. Отправили водителя, одного рабочего, а с ними нашу собаку старым зимником на базу- километров 120. А сам с двумя рабочими- Дателем Тук-тук и Васькой на резиновой лодке поплыл по речке. Прикинул, что за неделю всё закончим, а потом просто сплавимся по реке до базы партии- останется километров 70 по моим прикидкам, так как карты на тот участок за объектом уже не было.

Плыли медленно, река ускорялась лишь на перекатах. Решили грести вёслами по очереди- по часу каждый, всё ж быстрее. Просто так грести скучно, первым на вёслах запел я. Мужики морщились, но терпели. Но когда запел Васька, тут глухой бы не выдержал. Он думал, что поёт, а мы слышали какие-то крики-визги без всякой мелодии. Кроме того, Васька отличался ужасной нечистоплотностью. Он абсолютно не понимал, зачем стирать вещи, если они, всё равно, запачкаются. То же самое с умыванием. К тому же, он единственный, кто носил кирзовые сапоги, а от них его ноги приобрели почему-то страшный синий цвет. Стирался он обычно так: привязывал одежду на проволоку и опускал в ручей, утром вытаскивал, сушил и надевал- мол, чистое всё. В одной лодке с ним нам пришлось дышать запахом его немытых ног, который заглушал чистоту таёжного воздуха. В конце концов, исчерпав все слова и доводы, мы перекинулись с Колькой парой фраз, схватили Ваську за руки и ноги и бросили его в реку, как Стенька Разин княжну.

Засранец хочет обратно в лодку залезть, за борта цепляется, а мы его веслами по рукам и голове легонько:

- Будешь мыться?

- Фашисты!!! Пустите!!!

Чтобы ненароком не утонул, кинули ему в воду конец капронового шнура.

Плыл за лодкой, уцепившись за верёвку, матерился на всю реку, причитал, но мы были неумолимы, пока он не согласился помыться.

Пристали к берегу, дали ему мыло и мочалку. Отмылся, ругаясь и ворча, но ноги остались синими, всё-таки.

Пока мы работали, моя рация поломалась- перестала работать на передачу, но приём шёл хорошо. Так что я всех слышал, а меня никто. Закончили работу, плывём, наслаждаемся, рыбачим по пути. Пристали к зимовью, уверенные, что на другой день мы уже будем на базе. Включаю вечером рацию и слушаю разговор коллег. Про меня друг мой Виктор говорит:

- На связь не выходит, что-то случилось, может? Он же поплыл, думая, что до базы 150 км, а на самом деле река петлю делает и набирается больше 400 км.

Тут мы с ребятами друг на друга глаза и вытаращили- это ж сколько дней плыть по ленивой реке??? Да без продуктов, не считая рыбу.

И начал я рацию мучить- бесполезно,никто меня не слышит, как не надрывался. Но там есть такая ручка настройки- когда её крутишь, то у остальных на связи в ушах раздаётся противный писк. Вот я и "запищал", раздражая коллег, пока Виктор не догадался, что это моя "музыка". Стал он наводящие вопросы задавать, типа:

- Если это ты, то пикни два раза.

Ну, и постепенно место нашего расположения узнал по карте- он спрашивал, называя различные места, а я пикал, то один раз, то два. Один пик- нет, два пика- да. Южнее, севернее, туда-сюда, так и определил Витя наше местоположение. В общем, сказали нам ждать в этом месте вертолёта. И ещё пару дней мы рыбачили, читали газеты и журналы, которые обнаружили в зимовье. Правда, все они были вплоть до десятилетней давности. Но мы, всё равно, довольно эмоционально обсуждали "новости", которые почерпнули из прессы.

Напротив зимовья была замечательная галечная коса, подходящая для посадки вертушки. Но мы её использовали в качестве туалета, ведь в лесу комары весь кайф портили. Да ещё в зимовьюшке позарились на банку сухого молока, заварили с чаем, и пронесло нас дико.

Так что, когда борт прилетел, начал садиться на косу, то от ветра, поднимаемого винтами, над рекой взлетело облако бумажных листиков, оповещая пилотов, что они прибыли к самым обыкновенным засранцам.

На фото Васька стоит в накомарнике на берегу той речки, по которой мы плыли..

Прикреплённые файлы

Стая бесхвостых волков.

Попав впервые на Таймыр ранней весной, побродив без солнцезащитных очков пару дней по заснеженной, искрящейся тундре, я нахватался "зайчиков" и натурально ослеп. Ведь взгляд не на чём остановить: в небе круглые сутки висит солнце, тундра белая-белая без единого чёрного пятнышка, снег сверкает не хуже солнца, вот и получил ожог глаз из-за юношеского пофигизма.

Испугался, конечно: мне всего 20 лет, а ничего не вижу. Резь в глазах, словно песок в них насыпан, слёзы текут от любого светового блика. Стали промывать чаем, мокрое полотенце с лица совсем не снимал. По всяким делам рабочие выводили под руки из палатки, за едой обслуживали меня, как старого слепого барина, вставляя ложку в руку и заботливо вытирая рот и подбородок. Так длилось дня четыре, пока я снова, к счастью, не прозрел.

За это время мужики пытались найти репер, от которого нам предстояло выполнять нивелирование, и уехали неизвестно куда. Сказал им, что пойду, поищу репер, а заодно прогуляюсь после нескольких дней невольного заточения.

Взял карту, компас и бинокль, встал на лыжи и пошёл по тундре, радостно ощущая себя зрячим. Оружие с собой не брал- к чему лишняя тяжесть, до побережья Карского моря километров пять, последнее время следов белого медведя не встречали, а из других хищников, вроде, некого бояться.

Пошёл без тёплой куртки, налегке, морозец слабый совсем, не больше десяти градусов, солнце сияло. Но я теперь в тёмных очках разве только что не спал, совсем их не снимал.

Пройдя, а на склонах скатываясь, километров пять-шесть, понял, что рановато я обрадовался. Время от времени в глазах появлялся туман, исчезала "резкость".

Неожиданно сбоку что-то мелькнуло. Остановился, снял очки, протёр глаза от слёз, вглядываюсь в сопочку метрах в 100 от меня. Там появилось какое-то животное, остановилось и смотрит в мою сторону. Забыл про бинокль, напрягаю зрение и понимаю, что это волк- здоровенный такой. Ну, думаю, зверь- не дурак, посмотрит да и уйдёт, не будет в одиночку на человека бросаться. Стою, жду, что он решит. И тут к волку присоединился ещё один, потом другой. Лезут и лезут откуда-то на горку, наверху останавливаются, рассыпавшись цепью, и все мордами равнение на меня держат. Уже больше десятка их там.

На душе стало нехорошо, холодок по спине и ниже.

Нащупал в кармане складной нож, которым карандаши чинил, открыл его, выставил перед собой. Понимаю, что последние минуты живу, стаей-то они на меня точно бросятся, но злость появилась, думаю- драться буду до последнего.

Волки начали потихоньку спускаться ко мне, морды тянут, видно, хотят запах мой учуять. Тут-то я и заметил странность в строении их тел- все волки были без хвостов. Вспомнил про бинокль, поднёс к лицу, настроил и глазам не мог поверить: ко мне приближался табунок северных оленей.

В ту же секунду я стал по настоящему храбрым, закричал, засвистел, руками замахал. Мои волки резко развернулись и галопом унеслись снова на сопку, а потом и с глаз долой исчезли.

Я побежал дальше, громко распевая песню Колобка- "...от волка я ушёл..", радостный, что никто меня не съел.

Через несколько километров нашёл репер- лишь макушка опозновательного металлического уголка торчала из-под снега, и всё в том же приподнятом состоянии стал топтаться на месте, лыжами на снегу выписывать слова:

- Здесь был я- великий и …

Дальше не успел, наступил левой лыжей на валун, спрятавшийся под снегом, она хрустнула и переломилась пополам.

В бинокль осмотрел тундру и увидел наш вездеход вдали. И пошёл к нему, отталкиваясь сломанной лыжей и катясь, как на самокате, на целой лыжине. Конечно, падал много раз и дошёл, вымотавшись, к ребятам. Переоделся, пообедали и доехали до репера, до него оказалось восемь километров, которые я прошёл, как одноногий лыжник.

Сплав по Кунерме.

Оставив молодого специалиста Саню на реке Умбелле, я не ожидал его так быстро увидеть снова.

Через неделю они перевернулись в той злополучной реке. Лодку со всем имуществом унесло, а бригаду раскидало. Хорошо, что надувные жилеты они, практически, не снимали. Выбрались рабочие и собака на берег, а Сашки нет. Бегали мужики вдоль реки, матерились до истерики, но не нашли его. Поняли, что утонул. Сидят, мрачные- начальник погиб, продуктов, курева нет... И тут из кустов Сашка выходит- мокрый и босиком. Он пытался лодку по берегу догнать, а сапоги ещё в воде сбросил, когда они его на дно потянули. Естественно, не догнал, а искать что-то в сумасшедшей реке было бесполезно. Остался у них карабин, который на тот момент висел у Сашки через плечо, и полевая офицерская сумка с документами- картами, аэроснимками.

Пошли пострадавшие в кораблекрушении пешком до Улькана той же дорогой, по которой я несколько дней назад шёл. Дошли до вокзала, купили билеты на поезд и поехали ко мне в Кунерму, где я домик снимал под базу. В вагоне первым делом подняли все полки в надежде чего-нибудь найти. И тут Боженька им улыбнулся, наконец: внутри ящика стояли почти новые яловые сапоги. Сунул Саня ногу внутрь сапога- его размер. Конечно, кто-то потерял, забыл, но именно в этом месте и в это время, когда парень ходил босой. Вышли мы на связь с Усть-Кутом, сообщили о несчастьи, и Сашку потребовали на базу партии на разборки и за новым снаряжением- работу-то делать надо было. Но назад он больше не вернулся, пришлось моей банде объект в авральном режиме добивать.

А я решил таким же способом другую часть объекта обработать- сплавиться на резиновой лодке по реке Кунерме, а затем по Улькану. Человек же на чужих ошибках не учится. Кунерма пошире Умбеллы, но весной в половодье дурна-а-ая. Вдобавок, есть места, полностью забитые брёвнами- на одном повороте такой затор составлял больше 200 метров. Приходилось разгружать лодку, перетаскивать волоком по лесу до чистой воды. Или плыть узкими сумасшедшими протоками.

В одной такой протоке увидел впереди склонённую шикарную берёзу, которая полоскала ветви в воде. Мы должны были по любому под ней проплыть. Тормозить поздно, крикнул мужикам, чтобы легли и вжались, как можно сильнее, в рюкзаки. Сам тоже съёжился, но в последнюю секунду приподнял голову, чтобы проверить, как там мой экипаж, и тут я ощутил незабываемый момент. Берёза своими ветками-крючьями, как злая ведьма, рвала мне губы, щёки, уши. Я в ответ лупил руками по воздуху, отбиваясь, задыхаясь, упираясь ногами в ребят. Наконец, это безумие закончилось, вышли на чистую воду.

Пока мужики распрямлялись, подгрёб к берегу, чтобы передохнуть, оборачиваюсь к ним с каким-то вопросом и вижу их изумлённые лица. Спрашиваю:

- Что-то не так?

Серёга всегда в нагрудном кармашке таскал маленькое зеркальцо, молча протягивает мне. Изучаю свою физию частями. Замечаю, что я заметно увеличился ушами и носом. Распухли, красные, в царапинах. Красавец! А они же не видели мою борьбу с берёзой, потому и удивились переменам во мне за те несколько секунд, что носами в дно лодки лежали.

Однажды ушли от берега на весь день. К счастью, лодку привязали за дерево, а палатка находилась метрах в 50 от берега. Вернувшись, не узнали место. Палатка хлопала крыльями по воде, спальники плавали внутри, а лодка рвалась на волю, натянув верёвку. К ней пришлось добираться по пояс в воде. На следующий день километрах в двух от берега на полянке столкнулисъ нос к носу с огромным медведем. Как всегда, карабин был у замыкающего рабочего, я его старался не носить, чтобы не мешал- в руках постоянно то компас то карта или аэроснимок. Пока мы, остолбенев от неожиданности, не дышали, косолапый, оглядев нас, фыркнул и неспеша ушёл в кусты. Как раз в эту секунду появился наш "карабинер" по кличке Хлорик. Выслушав от нас много неприятных упрёков за его медлительность, он буркнул:

- Врёте вы всё, не было никакого медведя.

Пришлось натыкать его носом в свежие следы. А через час я нечаянно рубанул себе по ноге чуть выше колена топором. К реке возвращались медленно, изнывая под жарким весенним солнцем в облаке комаров, а я то опирался на самодельный костыль, то висел на плечах у рабочих. В этот вечер мы подпыли к зимовью на берегу реки, переночевали, и я оставил на столе странную записку, за содержание которой до сих пор испытываю неловкость. Текст не дословный, но примерно так:

- Плывём по реке, течение просто бешеное, обилие топляков и заторов. Часто встречаем медведей. Сильно поранил ногу. На всякий случай прошу переслать записку по адресу экспедиции:_____. Дата и фамилии всех членов бригады.

Надеюсь, что моё письмо, написанное в минуту слабости, не отправили, а то бы я стал на работе героем анекдотов надолго.

Постепенно вошли во вкус плавания. Единственно- никак не могли разьяснить рабочему Хлорику его обязанности на борту. Все были заняты- я сидел на носу, следил за маршрутом и чтобы не напороться на топляк. Серёга с веслом, Шурка Мишин после нескольких попыток научить его управлять лодкой на стремнине, оставался в качестве балласта. Пообещали, что, если сядем на мель, первым за борт полетит он, как самый тяжёлый. Хлорику дали весло, но, всякий раз, когда я кричал:

- Хлорик, табань!

Он протирал свои очки и вежливо спрашивал:

- А это куда?

Тут все забывали про бешеную речку и начинали орать на него, объясняя в сотый раз, ЧТО надо делать при таких командах.

Хлорик, а в миру просто Гоша, человек спокойный, флегматичный, не обращая внимания, что нас крутит течением уже как попало, начинал вежливо оправдываться, что он забывает это незнакомое для него слово и т.д. Нас вот-вот перевёрнёт, но всем не до этого, просто хочется дотянуться до Гохи и хоть разок приложиться к его невозмутимой морде. В конце концов, весло у него было изьято и отдано Шурке. Теперь Хлорик ревниво следил за нашими телодвижениями и, в случае ошибки в управлении лодкой, отпускал комментарии ехидные. В ответ все трое чуть ли не хором рявкали одинаково на него. То, что мы рявкали, печатать неудобно...

Но, в общем, проплыли мы удачно, а из Улькана на поезде вернулись в родную Кунерму, заходим в свой домик, который запирали куском алюминиевой проволоки, а на столе лежит акт-предписание: запрещается передвижение на резиновой лодке по горным рекам.

Пока нас не было, приезжала комиссия из экспедиции и таким образом подстраховалась на случай несчастья.

Долина смерти.

Отправились мы в маршрут с бригадой на несколько дней в горы.

Снег ещё лежал в тайге, а весна всё же наступала, лужайки проглядывали, комарики несмелые садились, но сил укусить у них ещё не было, просто грелись на открытых частях тела. Подошли к речушке Ярал. Она горная, но летом её воробьи переходят, не замочив коленок, а весной совсем другое зрелище. Постояли на берегу, подумали, видим, что вода прибывает- снег тает же. Решили, что успеем туда и обратно за 3 дня обернуться до большой воды. Болотные сапоги развернули и побрели, держась за руки, чтобы течением не сбило.

Выполнили работу, возвращаемся через пару дней, а речку не узнать. Какое-то чудовище ревёт, несёт деревья, мусор, камни ворочает. Потоптались по берегу туда-сюда, шансов вброд реку перейти нет, а ждать, когда вода спадёт, надо с месяц. На аэроснимке нашёл небольшой остров выше по течению, туда мы и направились. Начали деревья рубить, чтобы на остров, как по мосту перейти. Довольно быстро получилось у нас. Но радовались мы рано. Только перешли, как наш мост смыло течением. А на острове деревьев было не так много.

Срубим, дерево падает и тут же уплывает. Начинаем нервно подсчитывать оставшиеся деревья, а вода прибывает, остров постепенно тонет. Наконец, одно дерево зацепилось за тот берег, качается в воде. Гавкнул на мужиков и, как канатоходец, быстренько перебрался через реку. Следом один рабочий, а потом пошёл рабочий по кличке Хлорик. А он косолапый такой- медведь от зависти помрёт. Мы-то бочком по бревну шли, а Хлорик прямо идёт, спокойный, как удав.

Последним был рабочий Мишин Шурка. Очень неуклюжий, тяжёлый. Даже по насту, когда ходили, всех снег держал, а Мишин проваливался и грёб в траншее, благо сила у него была, как у слона. И тут Мишин забуксовал- смотрит на реку и не идёт. Мы его уговариваем, косимся на дерево, понимаем, что вот-вот его сорвёт. Наконец, Шурка шагнул. Прямо- как Хлорик. Но он же не косолапый. Топор впереди себя воткнул и шагнул пару раз, подскользнулся и падает. Наши сердца перестали битья, наверное. Сразу представил, что он в воде, а спасти ни за что не удастся- связаться верёвкой времени не было.

Но ему повезло- верхом оседлал бревно, наверное, стукнувшись больно одним местом. Кричим:

- Ползи, Шура!!!

А он глаза поднимает на меня, в них такая тоска и печаль, и отвечает:

- Я топор утопил...

- Да хрен с ним, ты ползи, дорогой!!!

Такие слова ему нежные кричал, всяко называл, как женщинам не говорил даже.

И вот он пополз... Ноги были под водой, течение зверски его било, да ещё и дерево качало. Что он пережил, трудно описать, но я я чуть с ума не сошёл, пока он полз. Мы выстроились цепочкой. Серёга за куст ухватился, за него Хлорик, а потом я по "мосту" навстречу Шурке пошёл. Я тянул руку к Мишину и, вопреки всем законам, она стала длиннее в два раза, схватил Шурку за шкирку, подтянул его. И так- бабка за дедку, дедка за репку- мы его вытащили.

Бросили его на землю, и тут я оторвался. Полезла вся кака, чтобы нервы отпустило. Наорал на него, что не пошёл сразу. Вдруг за спиной зашумело, оглянулся, а мост наш исчез. Дело минуты, и Шурка бы погиб. Я замолчал, а его прорвало:

- Да лучше бы я утонул, чем слушать от тебя такое!!!!

Посидели, покурили, пошли дальше, постепенно с юмором всё вспоминая. Молодость ведь большого страха смерти ещё не имеет.

Выходим через несколько часов к посёлку, топаем мимо вокзала. Обросшие, грязные, у Мишина штаны сзади разорвались и трусы цветастые видны. На перроне народ стоит, поезд ожидают. Две девчонки захихикали:

- Смотри, трусы красные в горошек...

- Дура, может, так модно сейчас...

Какая-то тётушка, с жалостью разглядывая нашу компанию, спросила:

- Откуда вы, ребята?

От усталости сил не было отвечать, хотелось добраться до домика, отлепить от себя приросший рюкзак, раздеться и смыть многодневные грязь и пот.

Один лишь Шурка Мишин обернулся и мрачно произнёс:

- Из Долины Смерти мы идём, мать...Так-то вот...

Люди примолкли, не зная, что и подумать после этих слов, провожая нас изумлёнными взглядами.

На фотографии долина реки Ярал до таяния снегов.

Прикреплённые файлы

Таёжные костоправы.

Не хватало техники, и мы с коллегой, объединившись, стали работать двумя бригадами на одном вездеходе. Как-то так получилось, что в беседе с ним, я, задав вопрос, кто будет ездить, а кто уходить в маршруты, возвращаясь к вездеходу, чтобы затариться продуктами, не получил внятного ответа. То есть, коллега совсем не ответил, потупив взор.

Он работал впервые на севере, до этого всё по югам (Сибири, не Средней Азии). А отношения между собой ребят, которые на севере трудились, и южных- это небо и земля. Северяне- практически, братья, в любую трудную минуту знаешь, что всё бросит и примчится на помощь. Южане- ухоженные, чистенькие, работающие, в основном, по городам и посёлкам, избалованные комфортом (относительным). У нас считалось плохим тоном говорить о деньгах, подсчитывать зар.плату и расходы, у них это было на первом месте.

Так вот, коллега очень не хотел передвигаться пешком и спать, где и как попало. И даже меняться периодически его не тянуло. Так что вопрос решён был однозначно. Отозвал своих рабочих в сторонку, обрисовал ситуацию и спросил, готовы ли они провести лето в собачьих условиях?

Рабочие ехали на север не "за туманом и за запахом тайги", а, конкретно, за деньгами. Объяснил им, что нам будут оплачиваться пешие переходы, а той бригаде- нет. Норма была 8 километров в день в горах и 12 по тайге (с работой, естественно, а не прогуливаясь). Тем более, что с этими мужиками мы уже многое испытали раньше, и парни, не задумываясь, согласились.

Позже мне понравилась одна сценка. Сидели над картами с коллегой и продумывали маршрут, где нам встретиться с вездеходом. Так получалось, что в одном месте его бригаде нужно было пройти 3 километра от техники в сторону пешком. Мне никак не по пути было туда попасть. Коллега и его рабочие заметно скисли:

- А нельзя ли поближе подъехать?

Моя банда тут же подняла их на смех. Парни так натренировались бегать с рюкзаками по тайге и горам, что марш-бросок 30-40 километров за день не пугал их, а тут жалкие три километра.

Как-то в начале июля встретились мы с ними и на пару дней задержались. Расслабились, и наказание последовало незамедлительно. Кстати, заметил, что все несчастные случаи на работе происходили именно тогда, когда расслабишься, напряжение спадёт...

В 3 часа дня вышли на связь с базой, побалагурили с радисткой- единственный способ пообщаться с женским полом в тех условиях. Рабочие в 100 метрах от палатки пилили, рубили лес на маркире. Побежали с коллегой после связи туда. Он упёрся руками в дерево, которое пилил бензопилой рабочий, а я, подхватив жердь, стал ею тоже толкать лесину. Водитель Мишка Орёлик за спиной рубил большую берёзу. Обычно он оставался с вездеходом, а тут понесла его нелёгкая, скучно, видно стало.

Стою, давлю жердиной и чувствую, вдруг, как мне на правое плечо ложится огромная-преогромная лапа и гнёт меня к земле, в конце концов, упал под её тяжестью на колени. Слышу, как заглохла пила, крики коллеги. Привстаю с земли, вижу, что тот держится за голову, охает, мужики вокруг него суетятся.

Оказывается, берёза, которую Орёл рубил, упала в нашу сторону. Мишка закричал предупреждающе, но из-за шума бензопилы мы не услышали. Стволом дерево легло на меня, а ветками хлестнула коллегу по голове. Так как он орал очень громко, то мужики и кинулись к нему, не обратив внимания на мою странную позу.

Я стоял, как подстреленная птица с перебитым крылом. Правая рука висела плетью, касаясь земли. Перекосило всего. Тут ещё наша собака Тайга, подбежав и думая, что я так играю с ней, прыгнула на меня и завалила, тогда, наконец, я и взвыл. Оставив контуженного коллегу, ребята уделили мне внимание, взяли под нежны руки и повели, как принца, в залы- в палатку. Раздели по пояс: картина открылась малопривлекательная. Плечо исчезло, сместившись сильно вниз.

Возник вопрос вечный: Что делать?

Кто виноват- и так ясно было.

До базы лесом километров 150, связь следующая лишь утром. Говорю:

- Будем вправлять!

Мужики растерянно переглядывались, медицинских знаний у каждого хватало лишь на то, чтобы отличить таблетку фталазола от аскорбинки, и то, если дадут лизнуть.

Обмазали моё тело Дэтой от комаров. Решили, что будет операцию производить коллега, всё-таки у него среднее специальное образование, хоть и в другой отрасли. Да и телом он был покрупнее остальных. Тот пытался отказаться, но я настоял, используя ненормативную лексику.

Что-то бормоча, взялся за мою конечность, мужики придерживали меня, чтобы не убежал, наверное.

В зубах зажал какую-то грязную палку, которую мне заботливо вставил в рот, как коню удила, водитель Мишка Орлов, закрыл глаза.

Рывок!

Очнулся я от того, что меня хлестали по щекам, кто-то обильно поливал водой, перепутав с цветком, все верещали, но громче других коллега, оправдываясь, что он же не врач, не знает, как правильно дёргать.

Посидел я, отдохнул, покосился на плечо, которое приобрело иную форму, и сказал снова:

- Давай ещё!

Возражения не принимались, хотя в этот раз коллега дольше сопротивлялся.

Теперь глаза я не закрывал, надеясь не отключиться. Потное лицо коллеги с растерянными испуганными глазами маячило передо мной. Ощупав почти профессионально всю руку, он произнёс неуверенно:

- Вывих где-то здесь!

Вдохнули мы с ним одновременно воздух, рванул куда-то вбок мою руку...

На этот раз я, похоже, дольше был без сознания, так как пришёл в себя, когда уже палатку собирали и грузили весь скарб на вездеход. Решили ехать на базу. Ехали долго, переезд помнил смутно, загрузили в салон вездехода, рядом сидел рабочий Колька и заботливо кормил меня демидролом, когда я открывал глаза. В 5 утра мы доехали до базы в деревню, вылез, не чувствуя свой язык от действия этих таблеток.

В местной больнице очень хотели поставить мне обезболивающий укол, но я, вспомнив, что не был в бане очень давно, и одежда на мне не пахнет парфюмом, а мед.сестра довольно молодая женщина, отказался наотрез подставлять свой зад под шприц. Пытались вызвать санитарный рейс, но в этот день не я один оказался травмирован, все самолёты, вертолёты разлетелись по огромному Катангскому району. И полетел я в столицу этого района посёлок Ербогачён рейсовым АН-2.

Прибыл туда под вечер, подхожу к больнице, согнувшись на одну сторону, а на крыльце люди стоят, весело разговаривают, прощаются- рабочий день закончился, врачи по домам расходятся. Увидели меня и сразу на рентген увели, никто не ушёл. Потом раздели, уложили на стол, беседу со мной ведут- зубы заговаривают. Вдруг, разом прижали к столу, на лицо набросили марлю и стали поливать сверху эфиром. Отбиваюсь, пытаюсь орать, но с каждым вдохом теряю силы и, наконец, в мозгу:

- Тик- тик- тик...

Очнулся от того, что кто-то громко орал матершинную песню, а лицо огнём горело. Глаза открыл и увидел занесённую надо мной ладонь. Опять лупили по морде- уже который раз за сутки...

Песню пел я, а мед.сёстры, краснея, смеялись. Рука уже на перевязи, как у Щорса, плечо, вроде, на месте. Состояние- пьянее не бывает, эфир, как наркотик, подействовал. Обнимаю врачей, тычась бородой им в глаза, в носы, благодарю. Они мне говорят, что случай был сложный, долго провозились: какой-то тройной вывих у меня оказался.

Ну, понятно, почему тройной: первый раз от удара берёзы, а два других коллега сумел сотворить, дёргая меня за руку в разные стороны.

Через неделю правой рукой я уже мог выполнять любую работу. Такие мастера были эти хирурги, работая за тридевять земель от крупных клиник и не имея первоклассного оборудования.

Лёгкая кавалерия.

Нужно было закончить объект на БАМе в районе Звёздный, Ния. После страшных лесных пожаров в тех местах техника бы не прошла- все профили и лесные дороги завалены горелым лесом. Подумали с Сергеем-моим другом и начальником партии и решили арендовать лошадей, вернуться на 20 лет в прошлое.

Приплыли в деревню на р.Лена, договорились с председателем, а на берегу познакомились с эвенком Николаем- мелким шустрым мужичком лет 30.

Он сразу согласился работать каюром и сказал, что всю тайгу знает вдоль и поперёк, поэтому без проблем коней перегонит с Лены на БАМ- порядка сотни километров. Ну, одного, естественно, его никто не пустит. Привезли рабочего Володю, с которым мы до этого по горам бродили. А я на поезде в пос. Ния приехал, ждал их со всем барахлом и вьючными сёдлами в домике на берегу речушки.

В условленный день они не приехали, назавтра тоже. Волнуюсь, связи с ними нет, что случилось- неизвестно. Наконец, под вечер зафыркали за окном кони. Приехали... Спрашиваю, что случилось, Володя, как всегда, отмолчался, а Колька говорит:

- Заблудились маленько...

И на Вовку с опаской поглядывает. После сезона уже он мне рассказал, что, проблуждав два дня, ночуя у костра, Вовка мрачно сказал ему:

- Ну, вот что, узкоглазый: если завтра меня не выведешь, то я сначала тебя сожру, а потом коней по одному есть буду.

Колька дорогу сразу нашёл, выехали в Нию, но он потом всегда побаивался и избегал рабочего и мне ничего не говорил.

Лошадей распределили сразу. В поводу каждый вёл по одной, а она, бедная, несла на себе кг 100-120 во вьюках. Самую строптивую- молодую Маньку вёл каюр Колька, Вовке достался хитрый и ленивый мерин Гнедко, а мне пришлась по сердцу спокойная низенькая с умными человечьими глазами Якутка. У нас с Колькой проблем было мало, хотя Манька иной раз начинала бунт, но Колька подавлял его железной тунгусьей рукой и палкой.

А вот у Вовки с Гнедко дружбы не получилось. Может, конь чуял, что человек он не совсем добрый был, не знаю. Когда шёл за Вовкой, норовил между делом цапнуть за плечо или наступить ему на ногу. А когда тебе копыто животного весом кг 300 встаёт на сапог, ощущение неприятное. Иногда мы оставляли вещи и верхом уезжали на день поработать. Не было дня, чтобы Вовка не летел на землю со спины мерина, раскорячившись и с криком:

-Ну, гад, я тебя когда-нибудь убью...

Интересно было наблюдать за лошадьми. Например, попадается на дороге лужа, люди проходят по краю её, Гнедко и Манька вброд, а Якутка, брезгливо поднимая копыта, тащится за мной, стараясь не наступить в воду и сталкивая меня своим корпусом в грязь. А то и по бревну через ручей вслед за мной норовит перейти.

Гнедко первое время симулировал. Идём сквозь лес, мелькнула лужайка с зелёной травкой, мерин поравнялся с ней, вдруг тяжело вздохнул- просто охнул, и упал навзничь, задрав копыта и закатив глаза. Я в панике бросился к нему, снимаю вьюки, разнуздываю, и Гнедко встаёт, как ни в чём не бывало, щиплет траву. Так было раза три, пока Колька попросил не вмешиваться. Смотреть на экзекуцию было дико, но помогло с первого раза. После побоев Гнедко, увидев следующую зелёную лужайку, прижимал уши и косился на Кольку- условный рефлекс выработался навсегда.

Однажды, пересекая зелёную, просто изумрудную лужайку, Манька неожиданно провалилась в топь. На поверхности осталась лишь её голова. Мы прозевали и не заметили, что в этом месте бьют родники. Сняли с лошади вьюки, тянем её за узду, подсовываем ваги под неё, но бесполезно. Измученная и вся в грязи Манька, похоже, смирилась со своей участью и решила умирать. Положила голову в грязь, закрыла глаза и лишь тяжело дышала. У меня опустились руки, уже стал посматривать на карабин, чтобы прекратить мучения несчастной лошади одним выстрелом. Но наш каюр, нахмурившись, сделал несколько кругов вокруг Маньки и сказал:

- У нас как-то в деревне машина в грязи завязла, так мы её лошадьми вытянули- верёвку за хвосты привязали.

Обошли предательскую полянку, привязали к хвостам Якутки и Гнедко толстый капроновый шнур, а другой конец за узду Маньки. Колька со всей силы стеганул прутом по крупам коней, ещё раз, ещё... Те, взвизгивая от боли, рванули и потянули за собой Маньку, всю облепленную грязью. Я не верил своим глазам, думал, что или хвосты с корнем оторвутся или Манькина башка. Лошадь стоял на сухом и дрожала, перенервничала. Нашли бочажину и повели её туда отмывать. Она покорно принимала водные процедуры, а мы были рады, что спасли животное от неминуемой гибели, благодаря смекалке каюра Кольки.

Закончив работу, вдвоём с каюром мы поехали верхом отдавать их обратно в колхоз, в котором арендовали лошадей. Я на низкорослой Якутке, Колька на Гнедко, а молодая кобыла Манька в поводу сзади шла. Рабочего отправили с вещами, инструментами поездом до Усть-Кута, а сами рванули старыми профилями.

Стояла жара дикая, духота, остановиться невозможно было, лошади сразу дурели, так как гнус налетал просто облаком, жалил коней и нас до безумия. Так что обедали, не слезая с лошадей. Пару раз лишь коротко остановились, чтобы они попили да траву пощипали. К вечеру выехали к речке Таюра. На той стороне когда-то была таёжная деревня, жители разьехались, но несколько избушек осталось.

Места были ягодные, туда и забросили на лодке заготовителей собирать дары природы. Но было ещё рановато для ягод, так что они занялись рыбалкой. Колька спокойно переехал вброд реку, а моя низенькая Якутка не достала дна копытами и резко поплыла, едва не уронив меня в воду.

Нас встретили радостно, вид был живописный, конечно. У меня за плечом карабин, у Кольки ружьё, на поясах ножи, головы косынками повязаны. Напоили чаем, поставили огромную сковороду с жареными хариусами.

И тут я все приличия забыл. Колька съел пару рыбин и отвалил, а я не могу остановиться и всё. Понимаю, что неудобно, но ем, как котяра- так вкусно. Всю сковородку и умял. Вижу- косятся мужики, оставил их без ужина.

Тут один замечает у меня фотоаппарат- простенький, Смена.

И говорит, что на паспорт надо сфотографироваться, нет времени в город попасть. Я было пытался ему объяснить, что не получится, но Колька мне подмигнул. Кричит- несите простынь. Посадили этого парня на чурку, сзади натянули грязно-белую простынь, Колька его повертел, усадил, как надо, и сфотографировал.Записал данные мужика, пообещав выслать фото сразу же.

Ну, тут нас стали уже угощать по новой, опять пожарили свежую рыбку, которую я поел с чувством заработанной честным трудом. Переночевали мы у них, утром снова жареные хариусы, распрощались и уехали.

Уже дома, зимой, проявляя и печатая фотографии, долго не мог понять, что за тип бородатый сидит на чурке. Потом вспомнил. Жаль, но обманули мы его, не дождался фото на паспорт, зря нас рыбой кормили.

На фото мы с Вовкой и наши верные Якутка, Манька и Гнедко.

Прикреплённые файлы

Великий охотник Улукиткан.

Каюр -эвенк Колька, после того, как мы закончили объект на БАМе и вернули в совхоз на реке Лена лошадей, не захотел со мной расставаться и работал дальше в нашей бригаде рабочим. Я не сдержался и присвоил ему прозвище- Улукиткан (был такой добрый помощник эвенк- охотник и проводник- у Григория Федосеева, известного писателя и геодезиста).

Уже поздней осенью работали мы на севере Иркутской области. Благодаря Улукиткану, бригада редко бывала без свежего мяса- Колька ловил зайцев в петли, стрелял дичь. И очень любил, когда за едой кто-нибудь похвалит его охотничьи способности. Тут же он, как и все правильные охотники, начинал рассказывать о своих прошлых трофеях, наверняка привирая, что абсолютно естественно для всех стреляющих и "рыбачущих"...

Однажды мы ехали на вездеходе по старому геофизическому профилю и заметили впереди какие-то две тёмные точки на снегу. Сначала решили, что охотник с собакой идёт навстречу, но, наведя бинокль, я разглядел двух лосей- далеко, метров за 700 от нас. Они, сцепившись рогами, выясняли, кто сильнее. Была середина октября, возможно, гон затянулся у самцов. Может, и лосиха где-то рядом из-за кустов наблюдала, ждала победителя. Я достал карабин из кабины, укрепил его покрепче и хотел в азарте выстрелить с такого расстояния, но Колька- охотник и потомок охотников, сказал, что можно подкрасться ближе- сохатый во время драки не слышит ничего.

И правда, мне удалось, перебегая от дерева к дереву, а где и переползая, приблизиться к драчунам. Я подкрадывался с карабином в руках, а Улукиткан прихватил мою одностволку, заряженную патроном с пулей. В очередной раз я выглянул из-за дерева и залюбовался сохатыми. Звери стояли друг перед другом, низко опустив рога, сопели, ничего не замечая, а потом вдруг бросались навстречу сопернику. Хлесткий удар рогов, и начиналась борьба, кто кого выдавит. Потом снова расходились для следующего удара. Кусты вокруг них были изломаны и помяты, снег истоптан. Я несколько раз с разного расстояния прикладывал карабин к плечу, но Колька, который следовал за мной, всякий раз шептал, что рано ещё, ближе надо. Очень хотел я сфотографировать их, благо, что фотоаппарат был в сумке на поясе. Но голос предков- кровожадных неандертальцев пересилил.

Когда до зверей осталось метров пятьдесят, Улукиткан вдруг выскочил из-за моей спины, присел на одно колено и прицелился в лося. Звери заметили движение и прекратили борьбу, разом повернув в нашу сторону морды. Я оторопел сначала, а потом, как чёрт из табакерки, прыгнул следом за Колькой, встал в полный рост над эвенком и выстрелил на долю секунды раньше его. От неожиданности и грохота над ухом Улукиткан дёрнул стволом ружья, и его пуля заскакала по снегу. А звери метнулись с профиля в лес и исчезли с глаз долой. Колька с досадой глянул на меня:

- Промахнулся!!! И мне не дал как следует выстрелить, напугал, бахнув возле уха... Испортил такую охоту!

Сконфуженно молчу, недоумевая, как это я смазал с такого расстояния.

Подходим к месту схватки и видим сбоку в кустах смертельно раненого сохатого. Он пытался вскинуться, подняться, но тут в упор прогремели три выстрела, я жал на курок, моментально передёргивая затвор и снова посылая пулю за пулей в зверя.

Улукиткан посмотрел на лося и довольно заявил:

- Всё-таки, я попал.

- Ну, ты трепло, Колька! Сам же мне показывал след от твоей пули на снегу...

- Не-е, я промахнуться не мог. Это ты смазал...

Этим вечером мы устроили пир с шашлыками и прочими таёжными мясными блюдами.

А потом по рации уведомили всех коллег, и к нам потянулись гонцы с других бригад за свежим мясом, а с базы партии специально выслали вертолёт за "гостинцем", попутно выполнив, наконец, нашу заявку.

На фотографии Колька- Улукиткан сидит впереди нас.

Прикреплённые файлы

Бурундук в масле.

Как только устанавливали в тайге палатку, так сразу появлялись во множестве бурундуки. Сперва осторожно, нерешительно выглядывая из-за деревьев, пробегая мимо, проводят разведку и рекогносцировку. Потом те, что посмелее, подбирают оброненные крошки, шурудят в выкопанной помойной яме. Но уже на другой день видишь, как то один, то другой бегут с опухшей мордой- значит, какой-то мешок с крупой или рожками-макарошками прогрызли, набили полные щёки и всё в дом, всё в дом...

Впрочем, мы и сами потворствовали этому грабежу. Было забавно наблюдать за юркими зверушками, которые за горсть рожек готовы были стать ручными, подбираясь всё ближе и ближе, и вот уже хватают еду прямо с рук. Набьёт полный рот, изо рта торчит макаронина, а он её назад заправляет, щёки раздулись, глазки узкие стали, как у китайца, но не уходит. Видит же, что собратья тоже здесь, нервничает: а, вдруг, последнее унесут...

Как-то один из рабочих отрезал кусочек сливочного масла и бросил бурундуку. Тот его мигом за щёку спрятал, морда перекосилась на один бок, будто у него флюс. Бросили ещё кусок. За вторую щёку уложил, стал сразу похож на толстого китайского правителя. Но не убегает, ждёт, наверное, ещё место во рту оставалось.

Вдруг, бурундучок запаниковал, хватается лапками за щёки, озирается, смотрит под ноги...

Масло начало таять, мордочка снова принимает прежние формы, а он, видимо, подумал, что ограбили, вытащили добычу прямо изо рта.

А иначе как объяснить пропажу масла, которое лежало в самом надёжном месте- за щёками.

Распищался, раскричался, но нет поблизости никого- чудеса просто.

В тот вечер мы скормили бурундукам солидный кусок масла. Нам было смешно за их ужимками наблюдать, а им трагедия- кто-то бессовестно грабит нажитое непосильным трудом, но где же вор???

Мордочки полосатых попрошаек лоснились от масла, но надеюсь, что у них не было расстройства желудка.