Именины в тайге.

Завершили работу на объекте, выехали в посёлок Магистральный на БАМе, расположились на окраине, палатку поставили. Я оставил мужиков там, а сам на поезде уехал в Усть-Кут, где находилась база наша партии. Получил новое задание на осень, сдал материалы и собрался было ехать назад, как начальник партии Сергей мне и говорит:
- Слушай, Саня, а возьми с собой студентку. Рвётся в тайгу, уже достала меня.
- Да что ей там делать, нивелировку, наблюдения закончил, остался ремонт знаков и обновление реперов. Это же работа не для женщин.- удивился я.
Подошла девушка, представилась- Ирина.
- Ну, я помогать буду, всё, что скажете, сделаю.
Серёга ехидно переспросил:
- Прям-таки и всё?
Она покраснела:
- Я про работу. И, кроме того, меня дома жених ждёт.
Пытался я её отговорить, пугал комарами и мошкой, медведями за каждым деревом и всякими страшными бурундуками, но Ира стояла на своём:
- Что ж я- на практике побывала и тайгу не видела? Мне же ещё отчёт писать. Как я жила на базе и варила кашу, да?
- Ладно. Но уговор- не ныть потом и не жаловаться.
Уехали мы с ней на поезде из города. Я купил свежих помидорчиков-огурчиков на рынке для ребят. Пришли поздним вечером к речушке. На той стороне стоял вездеход и палатка без признаков жизни.
- Ну что, будущий инженер, залазь мне на спину, понесу тебя через речку.
Заходим в палатку, а там пьяное царство. Пока меня не было с неделю, мужики поставили бражку и нажрались, как бобики. Протирают пьяные глаза, смотрят непонимающе:
- О-о! Баба!!!
- Не баба, а наш новый член, то есть, ...короче, студентка по имени Ира. Не обижать, не приставать, помогать!

Спать её уложили сначала по центру палатки, но ночью она растолкала меня:
- Я боюсь. Они на меня свои руки и ноги закидывают и обнимают.
- Ира, это машинально. Они же пьяные в дупель, а организм, всё равно, женщину чувствует.
Откатил пьяных рабочих, расчистив студентке место на краю палатки, а сам лёг с другого бокa.
- Меня можешь не опасаться, женат.

Утром просыпаюсь, открываю глаза и вижу перед собой лицо Ирины. Я спал без спального мешка, закинув на девчонку ногу и обняв рукой.
- Чёрт!!! Извини. Буду в спальнике теперь спать, не бойся. Ноги-руки будут внутри.
И, всё равно, нет-нет, да и проснёшься ночью оттого, что студентка аккуратно скидывает с себя мою руку. Ну, как с инстинктом бороться?

Наутро, собрав палатку и барахло, отправились на вездеходе в тайгу.
Иринка поначалу отчаянно трусила, поднимаясь по деревянной лестнице на тридцатиметровую высоту. ПищА и повизгивая от страха, всё же, забиралась наверх. Долго не могла встать во весь рост, от ужаса зажмуриваясь, но потом смелела, требовала дать ей топор, гвозди и ремонтировала столик наблюдателя, ограждения площадки. Гвозди гнулись, со звоном улетали из-под её ударов. Но, главное, она тоже участвовала в работе. Как раз была ягодно-шишечно-грибная пора в тайге. И мы часто хитрили, чтобы не тащить её с собой, так как пользы от Иры, честно говоря, не было абсолютно, только время теряли. Просили насобирать ягод, сварить компот. Или грибы пожарить- мол, из-под женских рук гораздо вкуснее.
Однажды она обмолвилась, что на скоро у неё день рождения. Я подгадал так, чтобы выехать в посёлок Звёздный. Палатку на этот раз установили на футбольном поле, где давно, вместо игроков, паслись коровы. Отправил пару рабочих на рыбалку, а Ирину с водителем в посёлок по магазинам- это же для женщины, как наркотик. Мы сделали вид, что забыли про днюху, старательно не замечали её печальных вздохов с утра ( мол, никто не поздравил даже).
К её возвращению у нас всё было готово: Рабочий Гоша (Хлорик)- страстный рыбак, он найдёт и поймает рыбу даже в луже. Наловил хариусов, нажарил целую гору. Я же замесил тесто (были такие пакеты-полуфабрикаты для тортов). В печке буржуйке испёк коржи в сковороде на углях, промазал их варёной сгущёнкой и проложил слоями черники, брусники. Сверху торта ягодой мы выложили слова: Ире 20 лет. Кроме того, перед этим я настрелял рябчиков, отварили их, а в бульоне сварили вермишель. Водитель, пока Ира обходила пару промтоварных магазинов, купил конфет и яблок. Так что, когда именинница вошла в палатку, то замерла от неожиданности: на импровизированном столе горой стояли, лежали всякие вкусности, что только смогла наша фантазия в таёжных условиях изобрести: рыбка, дичь, ягоды, грибы, фрукты и сладости. Ну, и водочка, конечно,- как же без неё. Девчонка, вытирая глаза, произнесла, что не забудет этот день рождения никогда. Особенно, её шокировал мой торт. Как можно было в тайге такое "произведение искусства" создать?

Спустя много лет (около тридцати), случайно, в социальных сетях ко мне заглянула незнакомая гостья. Пишет:
- А Вы меня не помните? Я- Ира, студенткой на БАМе около месяца вместе с Вами работала.
Я пригляделся к фотографии. Узнать было сложно в пятидесятилетней крепкой даме ту девушку, но глаза остались те же. Обрадовался, спросил про жизнь. Замужем много лет за тем человеком, которого женихом нам называла. Живут в Хабаровском крае. Дети, внуки. Спросил, а помнит ли она про тот день рождения, что мы ей устроили?
В ответ: ой, действительно, а я ведь забыла совсем.
Ну, что тут скажешь- женщины...

Хлеб.
Выехали на вездеходе в небольшую таёжную деревню в Красноярском крае. Решили затариться кое-какими продуктами и, главное, свежим хлебушком. Сухари и ландорики с лепёшками уже не лезли в горло. Остановились у магазина. На крыльце толпились местные жители, ждали открытия сельпо после обеденного перерыва. Смотрят на нас, шепчутся, улыбаются хитро, загадочно. Потом один дедок подошёл к нам и спрашивает:
- Милиция?
- Ты что, дед, какая милиция?
- Да ладно, не маскируйтесь, и так все знают, что зэков беглых ловите. А что-то оружия при вас не видать.
И лезет наглым образом в кабину, оттуда бормочет:
- Что- одна винтовка на всех?
Я вытащил настырного дедка наружу:
- У нас в кузове ещё пулемёт и зенитная установка. Вы почему без спроса лезете, куда не надо? Сказали же: не менты мы, экспедиция. Хотели хлеба купить. Когда магазин откроют?
- Э-э-э, размечтались. Хлеб у нас продают по списку. В пекарне выпекают столько, сколько заказываем.
- А где пекарь живёт?
- Вот по улице дальше иди, как увидишь много цветов в палисаднике, так там и спросишь. Только не советую тебе, баба она с норовом, отматерить может, а то и огреть, что под руку попадётся.- дед поёжился. Видно попадало уже ему, коли такой проныра.

Я наказал своим ребятам ждать, а сам пошёл по дороге, разглядывая дома. Около палисадника с цветами в пыли сидел бесштанный сопливый парнишка трёх-четырёх лет возрастом. Прошу его:
- Малыш, позови маму, пожалуйста.
От избы раздался грубый голос:
- Кому это мать его понадобилась?
Выходит здоровенная тётка лет пятидесяти, вытирая о фартук грязные руки. Смотрит хмуро на меня:
- Чего надо?
Заискивающе бормочу:
- Здравствуйте, мы тут работаем недалеко от вас, заехали хлеба купить. Может, продадите немного?
- Из города, что ли? От железки прикатили? Нет хлеба!
К деревне вела асфальтовая дорога от железной дороги- километров 50. И люди, распробовав местный хлебушек, приезжали оттуда специально, заранее договорясь ,- такая слава шла о пекарне.
- Нет, мы из экспедиции. Ну, раз нет, так нет.- расстроенно вздохнул я и хотел уже уходить.
- Геологи, что ли?
- Ну, не совсем. Геодезисты.
- Какая разница, нахрен. Погоди, сейчас вместе пойдём, обед заканчивается.
Она сгребла пацанёнка подмышку и зашагала широким мужским шагом в сторону магазина. Я семенил следом, подлизываясь:
- Какой у вас сынишка славный!
Она покосилась на меня:
- Внук это. А мать его блядует где-то в городе, ни слуху, ни духу.
- А когда время находите на внука, на пекарню? И цветы какие шикарные- ни у кого в деревне не видел.
Женщина усмехнулась:
- Хитёр, умеешь к бабам ключик подобрать. Ладно, сильно не усердствуй в комплиментах, продам я вам хлеб. Всех радостей в жизни- внук да цветы. Мужик умер, дочку из города не вытащишь. А хлеб у меня вкусный, все хвалят. Вручную замес делаю.
Я покосился на её могучие руки. Это же адский труд...
Подходим к магазину, народ расступается. Улыбаются с поклончиками, здороваются с ней по имени-отчеству. Женщина открыла замок и сердито сказала:
- Сначала геологам хлеба продам, а что останется, остальным.
Люди было зашумели, завозмущались, но она лишь зыркнула, и все сразу замолчали:
- Вы моим хлебом свиней подкармливаете, а они на своей танкетке из тайги специально вылезли, чтобы хлеб купить. Завтра напеку ещё!
Мы зашли в магазин, достали мешки.
- Нам бы булок пятнадцать.
Она усмехнулась:
- Не лопнете? Сначала посмотри на мой хлебушек!
А хлеб был удивительный: огромные двухкилограммовые булки с ароматным пьянящим запахом.
Она нам продала серого и белого хлеба по пять буханок. Я сердечно поблагодарил добрую женщину. Она улыбнулась, и вся её напускная суровость разом исчезла. Сказала, чтобы в следующий раз предупреждали, если снова заедем. Но мы двигались дальше по объекту, удаляясь от её деревни. Правда, доехав до ближайшего ручейка, сварили чай и перекусили, с наслаждением поедая вкуснющий хлеб. Он был такой пышный: сожмёшь в кулаке кусок, а хлеб потом снова распрямляется, обретая прежнюю форму. Неудивительно, что люди приезжали от Транссибирской магистрали за её хлебом, заранее созваниваясь, заказывая выпечку.

Носок и Носик.
Работал со мной один полевой сезон рабочим Витя Носков (Носок). Провёл в колонии несколько лет за грабежи контейнеров, пожил немного в городe и поехал подальше от дружков и от соблазнов в тайгу. Контейнеры он грабил на железной дороге, причём, являясь сотрудником вневедомственной охраны, сопровождая и охраняя этот груз. Как я понял, богатства он с этого себе не нажил, так как обладал широкой душой- больше раздавал, чем продавал сворованное. Этакий Робин Гуд Иркутского рoзлива. Товар он сбывал, в основном, в своей родной деревне на Байкале.

Распотрошит контейнер с шоколадом, и вся деревня ест его на завтрак, обед и ужин. В другой раз украл коробки с дефицитной импортной краской для волос, и сельские дамы разом перекрасились в тот цвет, который кому достался. Погорел он на норковых шубах. Милиция не могла не заметить резко выросшего благосостояния деревенских тёток, которые неожиданно сменили телогрейки на роскошные шубки.

Ещё в колонии Носок познакомился по переписке с одной дамой, которая была значительно старше его.
Пишет она ему письмо в зону:
- Дорогой Витя, я себе купила собачку-болонку и назвала в честь тебя Носик.

Носок имел неосторожность рассказать это в бараке, и его сразу переименовали тоже в Носика вместо мужественной кликухи Носок.
Возвращается он, отсидев, к своей подруге по переписке и остаётся у неё жить. Женщина обеспеченная, работает, рада, наконец-то появившемуся и у неё, мужчине. Носок нагло этим пользуется и тунеядничает, гуляя с друзьями на её деньги. Носика он невзлюбил с первого взгляда, как и тот Носка.

Однажды подруга уехала в длительную командировку, оставив Витю на хозяйстве. Тот, не долго думая, загулял и явился домой спустя несколько дней. На пороге лежал, почти не дыша, умирающий Носик.
Вот что сделает нормальный человек в таком случае? Естественно, попытается оказать помощь собаке.
А первая мысль Носка: блин, сдохнет, мясо пропадёт... Бросил Носика в ванну, сам пошёл за ножом или топором на кухню. Возвращается, а собачка сидит, смотрит ему в глаза и хвостиком слабо виляет. На дне ванной оставалось немного воды, кран потихоньку капал всё время. Носик попил и ожил- ведь все дни он провёл без еды и воды.

И тут надо отдать должное кровожадному Носку: пожалел тёзку и накормил, напоил от души. Так что хозяйку они встретили в здравии, та ни о чём и не узнала. Носок не проговорился, а Носик рад бы рассказать, да не умел по-человечески разговаривать.

В 90-х организовал в городе частную фирму- Кадастровое бюро. Делали землеустроительные работы, оформляли документы на участки, выполняли геодезические измерения. Занимали мы два кабинета на первом этаже семейного пятиэтажного общежития. Ещё в двух кабинетах разместился Земельный комитет. Они считались нашим непосредственным заказчиком, а мы ежемесячно отслюнивали на их счёт пятнадцать процентов от денег, что платили нам граждане и организации за выполненную работу. То есть, узаконенный рэкет. Чиновники из комитета (начальник- мужчина и две дамы) целыми днями пили чай, перебирали бумажки- короче, просиживали время. Нам приходилось крутиться и по субботам, и по воскресеньям, чтобы заработать. Соседи, видя живые деньги, что несли нам клиенты, понятно, нервничали. Однажды сижу в кабинете, что-то вычисляю и слышу, как одна из дам громко произносит в коридоре ехидным голосом:
- У нас даже мужчин нет! Мусор вынести некому.
А там такая система была: раз в день по кварталам проезжал трактор Беларусь с прицепом. Люди выходили из подъездов и высыпали мусор из вёдер в телегу. Смотрю в окно и вижу, что к крыльцу общаги пятится задом трактор с телегой. Выскакиваю из кабинета, хватаю два ведра с мусором, выбегаю на улицу и быстро высыпаю всё в телегу. Я ещё успел удивиться, что внутри пусто и необычно чисто.
Возвращаюсь, ставлю вёдра в туалет, сажусь к столу и слышу с улицы мат-перемат:
- Какая падла это сделала??? На минуту отошёл и полный прицеп срача! Поймаю- убью!
Я украдкой из-за шторы выглянул на улицу. Разьярённый тракторист пинками скидывал с телеги наш мусор. Он, оказывается, приехал перевозить вещи из общежития...

Согласовывать документы, прежде чем их оформить и выдать заказчику, приходилось в администрации города с архитектурой и первым зам.главы. Как-то летом, собрав бумаги в папку, выхожу из подъезда, радуюсь солнышку и неспеша шествую в направлении администрации. Отошёл несколько шагов, как вдруг мне по макушке, словно дубинкой, врезали. Ноги подкосились, и я рухнул на колени. Бумаги рассыпались по земле. Пригибаясь, оглядываюсь, ожидая следующего удара. Никого рядом... Только валяется здоровенная картофелина на земле. В недоумении кручу её в руках.
- Это девчонка с четвёртого этажа швыряет.- крикнула мне женщина. Она развешивала бельё на балконе второго этажа.
- Ничего себе,-пробормотал я,- отлично площадку пристреляла. Точно в темечко!
- Это что! Она ещё и яйцами куриными бросается в прохожих. Её дома родители запирают, вот она так и развлекается. Уж сколько жаловались, всё бестолку.
- Мда, лучше уж картошкой пусть кидает. Где ты, маленькое чудовище?- крикнул, вглядываясь в балкон четвёртого этажа. Затаилась, засранка.
С этих пор, выходя из подъезда, я сначала пятился задом, выискивая глазами снайпера, пока не выходил из зоны обстрела, а уж потом ускорял шаг.

Низовик.

Тайга дымила, где-то полыхал лес, и видимость была, от силы, метров двести. Мы продолжали углубляться дальше в зону задымлённости, делая нивелирование, и надеясь, как всегда, на русское "авось". Хотя, здраво мысля, нужно было брать пятую точку в горсть и смываться куда-нибудь поближе к водоёму или болоту, а то и просто выбираться к железке БАМа. Но план задания давил на сознание, продолжали работать дальше, прислушиваясь- не раздастся ли где гул пламени.
Вечером располагаемся на ночлег, рабочие ставят палатку, водила ворчит, что не хочет поджариться в огне-требует от меня письменный приказ, что заставляю его ехать в пожар.
- Витька, ну что ты, как не мужик, распричитался? Если сгорим, кому, нахрен, этот приказ понадобится? Да и от него лишь пепел останется.- отшучивался я, а Витя ещё больше мрачнел и осмотривал тщательно технику, стараясь, чтобы не подвела в случае спешного отступления.
Я взял топокарту, аэроснимки и пошёл по старому геофизическому профилю вперёд. Ушёл метров на пятьсот. Тихий вечер, туча мошки, от которой не спасал ни накомарник, ни мази. Присел на корягу, отмечаю на карте, где нужно будет уйти с профиля с прорубкой визирки. Где-то в стороне стало потрескивать, прислушался. Вглядываюсь, но из-за дыма не видать ничего. Что-то мелькнуло между деревьями, и неожиданно недалеко выскочил северный олень, мотая башкой, пытаясь ушами отмахнуться от гнуса. Я с досадой пожалел, что не прихватил карабин- цель была, как в тире. Олень, не чуя и не видя меня, неспеша затрусил дальше. Треск стал слышен громче. Неужели пламя подбирается? Но не хотелось заранее паниковать, поэтому решил разведать, что там такое. И тут оттуда же, откуда вышел олень, выбежал тёмным мохнатым клубком здоровенный медведь. Он, не останавливаясь, не обращая на меня внимания, хотя не заметить не должен был, так как я стоял во весь рост совсем недалеко от него, проскочил мимо, с открытой пастью и вывалив сизый язык наружу. Тут уж я решил, что разведку пора прекращать- и так ясно, что пожар приближается. Бегом рванул к палатке, задыхаясь от духоты и облепившей меня с ног до головы мошкары. Мужики уже развели костёр, собирались готовить ужин.
- Орлы! На взлёт! Грузимся и катим отсюда! Огонь близко!
Два раза повторять не пришлось, так как все давно уже хотели слинять из опасной зоны. Погрузились, выехали на перекрёсток профилей и попали прямо в пекло: низовой пожар крался со всех сторон, сжирая ягодники и мелкие кусты.
Водила снова заистерил:
- Говорил же, надо было давно уезжать!
- Спокойно, Склифасовский! Прорвёмся!
По карте прикинул, повернули направо, и через несколько сот метров снова нас окружал медленно крадущийся низовик.
- Разворачиваемся!
С полчаса мы ехали по профилю в почти сплошном дыму, замотав морды мокрыми тряпками. Витька страшно скрипел зубами, этим молча показывая мне, как я был неправ, заставляя бригаду дальше работать. Наконец, мы вырвались на более менее чистое место, куда не дошёл огонь. Народ приободрился, стали подшучивать над чумазыми лицами.
Через несколько часов, уже в темноте, мы выехали к железной дороге Байкало-Амурской магистрали и вдоль неё направились к посёлку Ния. В этом году работа на объекте была прекращена. Спустя год я доделывал невыполненное. Низовик в тех местах, получив поддержку ветра, перерос в верховой страшный пожар, испепеливший всё живое на своём пути. Деревья, как страшные чёрные памятники, стояли. И буйно росла свежая высокая трава среди обугленного леса.

Как меня табуреткой гоняли.

Водителем ГТТ (гусеничный транспортер-тягач) работал у нас мужик предпенсионного возраста Дмитрий Иванович. Выпускать эту технику начали ещё в конце пятидесятых годов, и я думаю, что наш вездеход был одним из первых, так как постоянно в нём что-то ломалось. Никто, кроме Иваныча, не мог управлять этим гробом на гусеницах. У него везде были подкручены какие-то проволочки, верёвочки, цель которых не знал никто, кроме самого старого вездеходчика. В салоне воняло солярой невозможно, и когда вездеход неожиданно глох, то откуда-то клубами валил выхлоп вовнутрь, и рабочие, как травленные газом тараканы, вываливались из дверей и люков наружу со всякими нехорошими словами, проклиная день, когда им подсунули этот вездеход. Самого Иваныча ругать опасались и старались при любом удобном случае избавиться от него и его полуживого вездехода. В своё время отсидев за убийство, Иваныч устроился в Геофизику и водил этот ГТТ постоянно уже много лет. Семья распалась, пока топтал зону, жилья не было. Поэтому он до последнего работал на полевых работах, а в межсезонье жил в вагончике в Сургуте, и его ГТТ, как старый конь, стоял у дверей в ожидании следующего полевого сезона.
На базе жил Иваныч в старом балке на санях вместе с двумя молодыми рабочими- вальщиками леса. Был он угрюм и неразговорчив, ни с кем не дружил, варил себе отдельно, в столовую не ходил. Вечерами мрачно курил, слушая радиоприёмник. Но я с ним как-то нашёл общий язык, и частенько мы выезжали вдвоём в тайгу то переправу наладить- наморозить, то выдернуть чей-нибудь вездеход из болота. Трудно было докричаться до него на связи. Орёшь, называешь позывной его ГТТ- молчок в ответ. Потом по имени звать надрываешься. Наконец, слышим резкое:
- Говори!!!
Однажды вечером бригады возвращаются на базу, и ко мне в дверь кто-то постучался. Открываю: стоят два молодых парня, что с Иванычем вместе живут.
- Нас дед не пускает домой.
- Что за ерунда? Вы же вместе там живёте.
- Да крыша у него едет. Сказал, что, если сунемся- перестреляет. Что нам делать-то теперь?
На базе был запрет на оружие, но Дмитрий Иваныч имел зарегистрированное ружьё, которое негде было оставить, вот и возил его с собой. Не помню, чтобы он что-то подстрелил хоть раз, хотя дичи в округе хватало.
Иду к нему. Сзади, отстав, тащатся ребята.
Дёргаю за ручку двери- заперто изнутри.
- Иваныч, открывай!
- А ты кто такой, чтоб я тебе открыл? Вали отсюда, пока пулю не схлопотал.
Я посмотрел с удивлением на пацанов:
- Что это с ним? Было уже такое?
- Да говорили много раз, что у него с головой не в порядке, так не верят же.
Я постучал ещё, и дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял Иваныч с каким-то безумным взглядом.
- Ты что ж ребят-то не пускаешь? Им же переодеться надо, поесть, отдохнуть.- начал я его ласково уговаривать.
- Ты кто такой?- орёт дурниной и всё.
- Да ты, никак, меня не признал? Давай, заканчивай дурить, пропусти.
- Вы смерти моей хотите, да? Так я сейчас пойду и повешусь, пусть вам будет хорошо.
- Иваныч, да что с тобой?- хотел его приобнять, но он вывернулся, схватил табуретку и размахнулся, пытаясь ударить меня ей. Я слегка отклонился, и табуретка просвистела мимо, едва не задев мужичков. Я ухватил "мебель" за ножку, но Иваныч крепко держался за другую ножку и продолжал вопить:
- Повешусь! Вы этого хотите?
Поняв, что успокоить его не удастся, повернулся с ребятам:
- Ладно, мужики, сегодня переночуйте у соседей, а завтра с ним будем решать что-нибудь, может, проспится.
Утром приехал начальник партии, собрались в командирском вагончике, как обычно. Ещё по дороге меня догнал начальник буровзрывного отряда Володя:
- Саня, я слышал, тебя всю ночь по базе Иваныч с табуреткой гонял. Правда, что ли?
В вагоне тоже все как-то странно смотрели на меня, пока шеф не спросил:
- Ты что- от Иваныча ночью убегал?
- Да откуда вы это взяли?
- Так рабочие рассказывают. Говорят, с табуреткой за тобой гонялся.
- Ну, блин, сарафанное радио. Точно, мужики бывают хуже баб. Как напридумывают... Это ж надо- всю ночь по тайге меня Иваныч гонял, да ещё и с табуреткой. Самим не смешно? А с дедом надо решать. Похоже, шизофрения у него, нужно как-то ружьё изымать, пока бед не натворил.
Но Иваныч с утра был совсем другим, про табуретку не помнил, ребят запустил обратно в балок. Мы, конечно, пытались хитростью выманить оружие, но ружьё было самым дорогим из всего имущества у деда.
Так и доработали до весны. Осенью собирались Дмитрия Ивановича официально на пенсию отправлять и избавляться от него. Понимали, что без работы он пропадёт, но рисковать дальше, работая с, практически, невменяемым больным человеком становилось опасно.
Летом после сезона я замещал на базе в Сургуте начальника партии, которому делали в клинике операцию- шунтирование сердца. Сижу в кабинете, копаюсь в бумагах. Открывается дверь, и заходит Юра-вездеходчик, местный мужик:
- Саня, Иваныч умер. Нужно как-то похороны организовать. Дочка где-то у него есть, сообщить бы.
- Как это случилось?
- Сидел в своём вагончике, ел и подавился. Так и обнаружили его на пороге.
С трудом нашли мы адрес дочери, сообщили. Приехала она уже после похорон и сразу поинтересовалась, есть ли у отца сбер.книжка. На счету была огромная сумма, скопленная за годы работы в экспедиции. Ведь Иваныч никуда не тратил деньги. Питался скромно, вещи не покупал, нося спецовку круглый год . По-моему, дочка даже на могилу к нему не ездила...

Anhang

Как-то сменили мы на месяц вездеход на моторную лодку. Работать предстояло по берегу Нижней Тунгуски или незначительно удаляясь от него. Капитаном стал наш местный дружок Кузя, а в команде я и трое рабочих. Носок и второй кадр(забыл имя)- довольно молодые мужики, лет по тридцать, а Ваня Телелюхин в возрасте сорока пяти лет казался нам стариком. Идём против течения (хотя летом его почти не ощущалось. Тунгуска обмелела настолько, что то и дело срывало шпонку на гребном винте мотора). Мы заранее нарубили запас шпонок из электродов. Видим посередине реки на отмели какую-то огромную тёмную кучу. При нашем приближении с неё тяжело взлетели вОроны, сердито каркая на нас. В воде лежал крупный лось, уже вздувшийся на солнце, обклёванный птицами. По-видимому, подранок ушёл, а сил перебрести реку ему не хватило, так и умер на середине Тунгуски. Пока мы разглядывали дохлого зверя, из-за поворота вылетела моторка, и ещё издалека на нас кричит мужик, обвиняя в убийстве лося. Это был знакомый местный одноглазый охотник, который сам себя распалил до того, что стал уже нас матом крыть, не замечая, что силы-то неравные. Наконец, он надоел нам своей истерикой, и я рявкнул в ответ:
- Ты глаза-то разуй, охотник хренов! Сохатый уже, минимум, дня три тут лежит, а мы только что подплыли.
Успокоились, посожалели о напрасном погубительстве такого красавца, а потом мы разъехались в разные стороны. Через пару дней, проплывая снова этим местом, тушу зверя мы не обнаружили. Заинтересовались, подплыли к низкому левому берегу- никаких следов. Зато обрыв правого был капитально изрыт медвежьими следами. Видно было, как медведь упирался, вытаскивая тушу весом килограммов за триста из воды на крутой яр, ломая кусты и мелкие деревца. Это ж какую силищу надо иметь! Дальше мы не стали играть в следопытов, так как понимали, что мишка, наверняка, не унёс сохатого за километр, а расположился где-нибудь поблизости. И возможных претендентов на свою добычу терпеть, явно, не будет.
Однажды нам предстояло уйти от реки километров за пятнадцать-двадцать с работой. Я решил, что работу выполнить до ночи не успеем, так что заночуем где-нибудь под корягой, а утром завершим и придём к зимовью на берегу Тунгуски, где нас будет ждать Кузя.
Но мы закончили нивелирование аккурат в сумерках, и я спросил мужиков, как они смотрят на марш-бросок в ночных условиях по тайге по старому профилю. Провести ночь под звёздами романтиков не нашлось, и мы рванули мелкой рысью в сторону реки. Единственно, я переживал, что Иван, в силу своего почтенного возраста, не выдержит темпа.
То бегом, то быстрым шагом двигаюсь впереди, изредка покрикивая:
- Не отставать! Кругом диверсанты-медведи!
Сам прислушиваюсь к топоту сзади и, наконец, часа через полтора решил сделать привал:
- Всё, мужики, перекур. А то мы совсем Ивана загоняем, не выдержит старик темпа, дождёмся его тут.
А в ответ голос Вани Телелюхина за спиной:
- Да, конечно, давай посидим, надо ребяток подождать, отстали совсем.
Я с изумлением смотрел на него:
- Да-а, не даром говорят: старый конь борозды не испортит. Утёр ты, Ваня, нос молодым.

Сейчас я давно уже намного старше того Вани, и мне забавно вспоминать, что мы его считали старым человеком в его-то сорок пять лет...

Звериные тропы.
Шли вдоль ручья по звериной, натоптанной веками, тропе и наткнулись на родник. Чистейшая , прям, сладкая вода вытекала из-под крупного валуна. Место красивейшее: сосняк, белый мох-ягель, чисто, как в операционной. Прикинул по карте, что можно будет здесь устроить лагерь, и дня три-четыре маршрутами в округе отработать часть объекта. Соорудили шалаш, так как работали пешком, палатку не таскали, чтобы избавиться от лишнего веса. Поужинали уже в темноте, укладываемся спать, лежим , покуриваем, байки травим, как вдруг в паре сотнях метров от нас завыл сперва один волк, потом присоединился другой. А дальше начался целый концерт с повизгиванием, подтявкиванием и воем. Насторожились, я передёрнул затвор трёхлинейки, дров в костёр подбросили. На часах отметил время- пятнадцать минут первого ночи. Моя собака Лэсси спит себе, свернувшись калачиком, спрятав нос от комаров, и ничего не слышит. Послушав пару минут волчью музыку, мы, дурачась, присоединились к концерту, стали подвывать всё громче и громче. Лэсси, наконец, проснулась, подняла голову и с недоумением стала прислушиваться. Потом зарычала и громко залаяла... на нас. Мол, что спать не даёте, придурки!
- Дурёха! Вот утащат тебя волки, ты и не почуешь.
Собака повертела носом, ушами и, кажется, поняла, откуда настоящий вой доносится. Отошла на несколько метров от костра и внимательно молча стала вглядываться в темноту. Вернулась, прижалась к моей ноге. Видно, страшно стало, всё же. Через полчаса волчьи песни стихли, и мы тоже легли спать. Пушку положил под один бок, а собаку под другой. Всю ночь то и дело поддерживали пионерский костёр. Но никто к нам в гости не пришёл.
Днём мы работали, а ночью, ровно в пятнадцать минут первого, раздался знакомый вой, а потом детское подвывание и тявканье волчат. И третью, последнюю ночь было всё тоже самое- пунктуальные волки пропели свои песни, не опоздав ни на минуту.
Наконец, мы закончили работу в этих местах, собрали рюкзаки, навели порядок на месте своего табора и потопали по тропе вверх по ручью. Через пару сотен метров нашу тропу пересекла другая тропинка, более узкая. Направо по ней мы дошли до ручья через пятьдесят-шестьдесят метров. Вернулись и направились в другую сторону. Тропа привела в просторный сосняк. А там холм песчаный, в котором зияло три норы. Лэсси поджала хвост и спряталась за нами. Так вот где живут ночные музыканты...
Было удивительно чисто возле логова. До этого раньше я находил пару раз волчьи жилища, и в обоих случаях вокруг норы был натуральный срач- кости, шерсть, помёт, а тут порядок. Какие-то интеллигентные аккуратные волки, похоже. Волчата, наверняка, затаились в норах. А вот их родители могли находиться неподалёку и наблюдать за нами. Мы потихоньку вернулись на основную тропу-"магистраль" вдоль ручья. Не из страха перед зверями- всё-таки, старая пятизарядная винтовка с 7,62 патронами служила достаточной страховкой. Но не хотелось мешать жизни настоящих хозяев тайги. Мы-то лишь гости, прохожие, от которых был один вред природе.
Так поняли, что по ночам взрослые волки отводили щенят на водопой и там учили их развивать певческие способности. Может, и днём они доходили до нашего лагеря.

Мы было решили, что больше никогда не будем вставать табором на звериной тропе, но где-то через пару месяцев осенью ночь нас захватила в пути на берегу болотистого ручья. С трудом нашли сухое место прямо на тропе, сварганили ужин и просто завалились, где попало, спать. Лэсси к тому времени уже не было в живых, так что и предупредить, в случае опасности, было некому. Разбудил нас сердитый рёв. Казалось, зверь орёт прямо над головой. Подхватились, судорожно бросая дрова в тлеющий костёр. Я водил стволом винтовки по сторонам, а рабочие сжимали в руках топоры, вглядываясь в темноту. В стороне хрустели кусты, и время от времени слышался недовольный отрывистый рык медведя. Видно, Потапыч шёл себе знакомой дорогой, а тут у него на пути трое обормотов разлеглись. Вот он и довольно вежливо указал нам, что не правы. А мог бы лапой спихнуть грубо и был бы прав- нечего порядки таёжные нарушать. Постепенно всё стихло, зверь ушёл, сделав крюк черeз мелкие колючие кусты. Нам теперь было не до сна, до рассвета курили, швыркали чай. И больше уж точно я никогда в жизни не устраивал лагерь на звериной тропе.

Среди лета срочно понадобилось выполнить обновление, восстановление и маркировку грунтовых реперов старой нивелировочной линии по берегу реки Нижняя Тунгуска. Собирались повторно прогнать ход через двадцать лет. В шестидесятых годах реперы были любовно окопаны или обложены брёвнами, установлены опознавательные столбы. Но время не пощадило ту работу, осталось лишь сомнительное описание, как вот такое, к примеру:
" грунтовый репер находится в трёх километрах к востоку от устья безымянного ручья." И где он- этот ручей безымянный? Были, конечно, кроки, которые также давали минимум информации. Приходилось полагаться на профессиональное чутьё и на удачу. Надо сказать, что нашли мы все реперы. Этим занялись мы вдвоём с моим вездеходчиком Мишей Орловым. Пересели на лодку "Крым" с мотором, взяли бензопилу, рацию, кучу оружия- карабин, мелкашку и ружьё, сети и отправились в свободное плавание. Не работа, а курорт. Оружие у нас быстренько заржавело, так как про охоту мы сразу забыли и питались исключительно рыбой, а жили по зимовьям. С вечера ставили сети, на другой вечер после работы проверяли и варили уху, жарили рыбу. Горячая, ядрёная уха из множества сортов рыбы (щука, налим, окунь, сиг, сорога и ,конечно же, ёрш), крепко сдобренная перцем, через пару минут заставляла раздеваться до трусов. Мокрые от пота, навёрнём по паре мисок, отвалимся, отдышимся и по-новой.
Однажды искали репер часа два- ну никаких следов нет. Описание хилое- урочище такое-то, столько-то метров от берега реки. Наконец, Мишка крикнул:
- Нашёл!
Прямо в обрыве была обнажена чёрная труба репера, но, почему-то, кривая. Присмотрелись, пошевелили, а это оказался здоровенный бивень мамонта, вымытый половодьем из земли. Правда, вид у него был абсолютно не товарный, и мы не стали его даже откапывать. Вообще, по весне, Тунгуска вымывала много всяких древних костей. Знакомый пастух у себя на заборе повесил замечательно сохранившийся череп доисторического буйвола с рогами. А наш приятель- охотник по прозвищу Будулай нашёл на перекате старинное оружие- шести или восьмигранный ствол от ружья стрельцов. Отчистил его, соорудил приклад и повесил карамультук на стену в доме.
Однажды мы отправились с Мишкой от зимовья работать вниз по течению километров за пять. Нашли репер. Пока я окапывал, делал столб с охранной табличкой, Мишка взялся выпиливать лес в форме квадрата, чтобы потом на аэроснимке можно было опознать репер. Дёрнул стартер и охнул. Кричит:
- Храповик улетел.
Часа два ползали мы по траве и кустам, но найти его в тайге дело почти безнадёжное, тем более Мишка не заметил, куда зап.часть полетела. Делать нечего, собрались и пошли к лодке. Дёргаем-дёргаем шнур стартера, мотор молчит, даже не чихает. Начал накрапывать дождь.
- Ладно, Миша, ты продолжай дёргать, а я на вёсла, погребу к зимовьюшке.
Скоро Мишка сдался, высказав всё, что он думает о моторе, бензопиле, дожде в очень энергичных выражениях. Сменил меня на вёслах, и мы по-очереди так и гребли под усиливающимся дождём. К вечеру добрались до зимовья, растопили печурку, переоделись.
- Ну, что, будем на связи заказывать бензопилу или храповик новый. И мотор лодочный чтобы доставили.
Включаю рацию, а она не фурычит. Тут уж и меня пробило. На этот раз Миша с изумлением выслушивал то, что я произносил в адрес растакой-то рации, мотора, бензопилы и погоды. Это как же так случилось, что вся техника сломалась одновременно в один день... Полночи Миша перебирал лодочный мотор, а я пытался оживить рацию. У меня получилось, а у Мишки нет. Утром на связи сообщили о наших бедах. На другой день снизу раздался долгожданный рёв моторки. Нам привезли храповик и мотор лодочный. Ну, а от нас забрали рыбку- свежую и солёную, которую уж и хранить-то было сложно.

Дети природы

В той части полуострова Ямал, где мы выполняли сейсморазведку, деревьев почти не было. Тундра, болота, озёра, промёрзшие чуть ли не до дна. Редкие пятачки лиственничного леса. Лишь по берегам ручьёв и речек буйно рос березняк, ивняк, ельник. Однажды стою на геодезической точке (деревянный колышек, вбитый в плотный снег) с электронным тахеометром, гоню пикетаж по геофизическому профилю. Поблизости наш вездеход ГАЗ-71, водитель ждёт, когда закончу измерения, чтобы перевезти меня на следующую точку. Слышу сзади скрип снега, кашлянье какое-то. Оборачиваюсь и вижу, что прямо на меня летит оленья упряжка. Побежал навстречу, машу руками:
- Отворачивай! Куда прёте, балбесы!
Затормозили. Олени, вывалив чуть ли не до снега языки, тяжело дышат, кашляют, хоркают, роняя слюну. Слез с нарты оленевод и идёт ко мне навстречу, широко улыбаясь и протягивая руку:
- Меня Прокопий звать. А тебя?
- Александр. Что ж не смотрите, куда несётесь? Инструмент чуть не угробили. Напарника-то как твоего звать?
- А-а-а, Афонька.
Афоньке было далеко за сорок. Я почему-то тогда подумал, что пока есть такие северные народы в России, старинные русские имена не исчезнут никогда. Уж больно часто встречал я там мужчин с именами, какие в городе уже не на слуху.
- Александр, а что ты тут делаешь?
- Так нефть ищем.
- Уже нашли?- Прокопий нагнулся и посмотрел под штатив, разглядывая колышек.
- Нет, это долгая песня.
- У тебя вон- вездеход есть. Бензин дашь?- Афанасий уже тянул из нарт двадцатилитровую канистру.
- А зачем вам бензин. Или олени уже ягель не жрут, на горючку перешли?
- Не-ет, нам дрова пилить, для пилы.
- Не получится, мужики, у нас техника на соляре.
- Ну, соляру налей.
- Так что ж у вас за пила такая, что и на бензине и на солярке работает?
- Обычная. Двуручка.
Посмеялись, и мы им скачали из бака в канистру солярку. Поговорили ещё с мужиками о жизни, пока закипал чайник на костре. Почаёвничали, и оленеводы укатили с канистрой солярки для своей двуручной пилы. Скорее всего, используют для растопки печки. Или пропьют.
Примерно через месяц возвращались вдвоём с водителем уже в темноте на базу. Задержались, определяя координаты точек с помощью GPS. До лагеря оставалось километров пять, когда запуржило. Такая позёмка- звёзды в небе проглядывают, а на земле на высоте до полутора-двух метров мрак беспросветный. Сначала держались старого следа, но скоро его занесло, тундра сравнялась. Стали ориентироваться по вешкам пикетов, воткнутым в снег через пятьдесят метров. Видимость от силы метра три, поэтому ехали буквально наощупь. Я то и дело лез на кабину, тянул шею, выискивая хоть какие-то ориентиры. Секущий ледяной ветер тут же выбивал слёзы из глаз, и приходилось нырять в относительно тёплую кабину. Неожиданно прямо перед носом вездехода в тусклом свете фар вынырнул из темноты человек. Морда вся куржаком затянута, однако, видно, что это ненец в национальной одежде. Я открыл дверь:
- Ты что тут делаешь в такую погоду? Заблудился? Лезь в кузов!
- Эй, Сашка, здорово! Не узнал меня, да?
- Прокопий??? Чего тебя черти в пургу носят?
- Так олени от стада отбились, собираю вот.
- Да как же ты их найдёшь? И к чуму как потом доберёшься?
- Это ты тут заблудишься, а мне тундра дом родной, к чуму меня олешки вывезут. - Прокопий откровенно хохотал над нашими удивлёнными лицами. Сзади него виднелась оленья упряжка с нартами.
- Прокопий, точно выберешься?
- Да мне тут полчаса ехать-то.
Расстались с ним, хотя я не очень-то верил, что всё у Прокопия получится. Мы ещё долго тащились до базы, радуясь каждой вешке, и приехали уже далеко заполночь.
Через несколько дней в тундре мои коллеги повстречали Прокопия, передавал мне привет, просил сообщить, что оленей он тогда собрал не всех, одного так и не нашёл. Может, волки сожрали, а, может, наш брат экспедишник втихую завалил.
А я часто потом вспоминал Прокопия, удивляясь его способности не бояться стихии, относиться спокойно к ненастью, уверенный, что выберешься из трудной ситуации. Они- настоящие дети природы, живущие с ней в ладу, в отличие от нас, избалованных цивилизацией и комфортом.

Таёжный магазин.
Как-то до середины лета моя бригада передвигалась на старом-старом раздолбанном вездеходе. Это, как тяжелобольной человек - всё время что-то случается в организме. Так и у нас дня не проходило без поломки. Поэтому технику берегли, чаще пешком от вездехода уходили, оставляя его с водителем, который в любую свободную минутку ковырялся то в моторе, то с ходовой маялся.
Залез я на сигнал- деревянную тридцатиметровую вышку- с теодолитом. Поставил его на пол, решив слегка подремонтировать столик наблюдателя. А люк-то в полу и не закрыл. Неловко повернувшись, зацепил ногой теодолит, и кормилец, пересчитывая ступеньки лестницы и прочие деревянные части сигнала, грохнулся о землю, раскидав по траве винтики-шпунтики-стёклышки. Я в оцепенении смотрел сверху вниз, перегнувшись через перила ограждения, а моя бригада, сгрудившись возле пострадавшего, о чём-то тихо ворковала.
- Ну, как он?
- Хана! Пипец котёнку, больше срать не будет!- Ваня Телелюхин был в своём репертуаре.
Я скатился по лестнице вниз, пошевелил пальцем погибшего:
- Да-а, отработали... Ну, что- надо на базу ехать, другой теодолит брать.
Как на грех, у нас была неисправна радиостанция, и мы общались методом "пика". То есть, я крутил ручку настройки на сеансах связи, а у других коллег раздавался неприятный "пик". На базе знали, коли мы пикаем, значит, пока всё хорошо идёт, живы.
- На нашем гробу мы до осени туда пилить будем.
- Есть мысль: выезжаем на берег Тунгуски, сажусь в резиновую лодку и гребу вниз по течению до деревни.
- Далеко-о. Но других вариантов-то нет.
Допилили мы до речки, но одного меня мужики не отпустили, Иван решил плыть со мной. Даже растрогала такая забота. Но Ване , похоже, просто хотелось ненадолго из тайги вырваться, к подруге своей, Ляле Чёрной.
Два дня мы с ним плыли на вёслах, переночевав в зимовье, где я, выпив какого-то непонятного растворимого кофе, траванулся и заработал жуткую диарию. Второй день я больше двигался по суше, так как необходимо было то и дело уединяться в кустиках, на радость комарью.
На базе нас ждал сюрприз- на контроль прилетел начальник экспедиции Валерий Николаевич. Теодолит мне сразу нашли, дали новую рацию и решили на другой день доставить нас на моторке в бригаду. Ещё и студентку мне навязали- мол, хватит самому и наблюдения делать и записывать, вычислять. Пришлось соглашаться. Но сначала В.Н. захотел меня излечить от поноса верным способом, как он сказал. Мы с ним пошли на молочную ферму, там он предложил мне покрутить сепаратор (а сил-то уж и не осталось, кое-как я накрутил кружку сливок). Говорит:
- Пей залпом, как рукой снимет.
Выпил, прислушался к организму и, не попрощавшись с доярками, рванул бегом на базу, благо, недалеко было. Когда В.Н. пришёл, я всё ещё сидел в сооружении типа МЭЖО.
- Ну, как ты, Саня?- за дверью деликатно покашливал начальник.
- О-ох, спасибо, Валерий Николаевич, век не забуду такое лечение.
- Странно, я слышал, что помогает.
В общем, потом заглотил горсть таблеток, и полегчало. После обеда мы отправились на моторке впятером- В.Н., я, Иван, студентка и местный охотник Виталий Степаныч. К вечеру подрулили к зимовью, разгружаемся, решив тут заночевать. Я, поднявшись на крутой берег к избушке, с изумлением обнаружил засов на двери и огромный амбарный замок. Кричу вниз:
- Не удастся переночевать, зимовье на замке.
Степаныч подошёл, глянул на дверь, скривился:
- Вот суки! Где это видано, чтобы зимовья запирали. Ну, ничего, у меня ключ имеется.
Обошёл избушку, поднял из травы какую-то железяку, поддел засов и вывернул его вместе с замком. Распахнул дверь:
- Вы пока устраивайтесь, а я за рыбой схожу, ушицу сварим.
- Степаныч, откуда рыба-то, наловить не успеем, да и снастей с собой нет.
Степаныч хитро улыбнулся:
- А у меня тут магазинчик таёжный на примете есть, там и наберу рыбки.- Схватил ведро и пошёл в лес.
Мы с Валерием Николаевичем не удержались и потопали следом за Степанычем по тропке. Метров через сто вышли к небольшому ручейку. Виска- так в тех местах называют ручей, вытекающий из озера в реку. В ручье шириной метра два были вбиты деревянные колья, постепенно сужая русло. Примерно, посередине загородка с маленькими ячеями, чтобы мелочь свободно уходила в реку. Чуть ниже ещё одна загородка, образуя маленькое водоохранилище. Степаныч приподнял верхний плетень, мы отошли в сторону. Через несколько минут плетень опустил на место. А в заводи плавали, плескались рыбы разных размеров. Мы их хватали руками за жабры и бросали в ведро.
- Ну, хватит на сегодня.- сказал Степаныч, поднимая вторую перегородку и давая оставшейся рыбе дорогу в реку.
К ночи мы сварганили та-акую знатнейшую уху, наперчили её, не жалея, и кайфовали, обожравшись до нехватки воздуха, слушая весёлые байки Степаныча и пошвыркивая крепкий чаёк.

Обмануть армянина.
В посёлке Хатанга, что на Таймыре, по соседству с базой нашей геодезической партии, стояло здание Дома быта. Среди прочих служб там трудилась армянская бригада- все родственники. Они занимались пошивом женских унтаек- тёплой обуви, типа сапожек, сшитых из оленьего камуса (камус- шкура нижней части ног оленя, лося), украшенных орнаментами из разноцветного бисера. Стоила пара унтаек где-то порядка ста двадцати рублей, что в начале восьмидесятых было довольно дороговато, если учесть, что на Большой земле оклад инженера составлял в то время 130-140 рублей. Всё равно, многие из нас покупали для жён, матерей или меняли на спальные мешки красивую и тёплую обувь. В обмен за пару унтаек армяне ещё предлагали отдать им спальный мешок из верблюжей шерсти вместо денег. Они его распарывали, шерсть превращали в пряжу и вязали на продажу тёплые симпатичные свитеры. А мы после сезона списывали отданные за унтайки спальники, в объяснительной указывая, что мешок сгорел, утонул, порвался. Почему-то никого в экспедиции не заинтересовало, отчего это у всех северян спальники массово стали гореть и тонуть. Но существовало такое неравноправие: мешки из верблюжьей шерсти выдавались специалистам- ИТР, а рабочие и водители получали на складе лишь ватные мешки, которые армян не интересовали совсем.
Закончился полевой сезон, все бригады прилетели вертолётами из тундры в Хатангу. На дворе ноябрь- в тех местах уже лютая зима с морозами, пургой и фантастическими северными сияниями. В ожидании отправки домой народ гуляет, пьёт, играет в карты. Наконец, билеты на самолёт куплены, рейс назначен после обеда на Красноярск. Неожиданно, прихватив свой ватный спальник, исчезает рабочий Сашка по кличке Рыжий (получил её за свою огненную шевелюру). В барак вернулся возбуждённый с парой новых унтаек в руках. Грузимся тут же в вахтовку и едем в аэропорт. Там, высидев несколько часов в ожидании вылета, узнали, что рейса не будет из-за плохой погоды. Действительно, на улице мела метель такая, что в двух шагах ничего не видно было. Возвратились "домой", чай кипятим, а Рыжий мечется по бараку, глазёнки бегают, то бледнеет, то краснеет. Потом, умоляюще глядя на нас, говорит:
- Мужики, если армянин придёт, скажите, что я уже улетел домой.
- Ты что натворить успел, Рыжий?
- Да я ему ватный спальник вместо верблюжего подсунул за унтайки.
- Ну, ты гад! Теперь ко всем нам доверия не будет.
Слышим- стукнула входная дверь, и голос с характерным кавказским акцентом произносит:
- Рэбята, а где Сащька, рижий тякой?
- Так улетел он сегодня.- кто-то из рабочих отвечает.
- А-ай, зачэм так нэправду гаварышь? Сэгодна не лэтают самолоты.
Сашка прыгнул на кровать и с головой закутался в одеяло. В комнату вошёл бригадир армян- здоровенный мужичина лет сорока, оглядел нас внимательно, поздоровался и остановил свой взгляд на кровати, где притаился Рыжий:
- Сащька, здравствуй, нэ прачься. Я тэбе твой спальник прынос, забырай. Отдай назад унтайки.
Красный, как рак, Сашка, подскочил с койки, пряча глаза, вынул из рюкзака унтайки и протянул армянину.
Тот посмотрел на рабочего, постоял немного, а потом ласково, прям нежно, сказал Рыжему на прощание:
- Лэти домой, Сащька, и болшэ нэ прылэтай суда, зарэжу! Нас ыщё ныкто тут нэ обманывал.

Смерть карабина.
Ехали на вездеходе по старому профилю. В кабине сидел мой коллега Володя с водителем, а я и двое рабочих расположились наверху. Давно не было свежего мяса в рационе, а места богатые- всё истоптано лосями и оленями. В бригаде было несколько стволов- трёхлинейка Вовкина, пара ружей и мой кавалерийский карабин. Карабин и винтовка, конечно, не личные, а выданные экспедицией на полевой сезон. Трёхлинейка лежала в кузове, так как мой карабин был признан намного точнее. Вот с ним в руках я и озирал окрестности, благо, ехали по широкой открытой пойме ручья, поросшей мелким кустарником, по мари. Наконец, нам нужно было пересечь ручей и углубиться в лес. Водитель не остановился, чтобы разведать брод. Вездеход сходу начал сползать в воду. Мы застучали кулаками по кабине:
- Стой!!! Куда едете? Тут же яма!
Но было поздно. Технику зажало между двух крутых берегов, и сразу слетела гусеница в грязи.
Выдав несколько гневных тирад в адрес водилы и его пассажира, стали смотреть, как нам выбраться из ловушки. Ближайшие крепкие деревья стояли метрах в трёхстах. Я предложил обмотать тросом побольше кустов под корень, чтобы вылезти на берег, а потом уж вытаскивать гусеницу и обуваться. Сделали это. Вездеход напрягся, задрожал, трос было натянулся, а потом с корнем повыдёргивал все кусты. Пока я чесал в затылке, кто-то из ребят крикнул:
- Карабин-то где?
Я ведь его оставил на тенте и, пока возились с тросом, совсем забыл про него. Стали шарить в ручье и нашли. Он упал вниз прямо на гусеницу, зацепился ремнём и прокатился несколько раз под вездеходом. Приклад вдребезги, ствол погнуло.
А ведь был, как родной,- три полевых сезона с ним отработал, кормилец- и сохатых били с него, и олешек.
Чтобы не ругаться (да и на кого?), махнул расстроенно рукой и ушёл подальше, посидел, успокоился.
Ещё дня два мы маялись, всё глубже зарывая вездеход в грязь, пытаясь вылезти на бревне-самовытаскивателе. Наконец, услышали шум вертолёта, свист винтов: по заявке нам везли метров триста троса. Вертушка зависла неподалёку, сбросили нам бухты тросов, пилоты помахали руками и улетели, оставив нас снова в тишине. Связывали трос и тянули его до ближайшей мощной лиственницы. Зацепили за ведущую звёздочку, перед этим раскопали обрывистый берег, создав небольшой пруд. Внатяг, то и дело стравливая трос, начали выбираться из капкана. Медленно-медленно вездеход вытаскивал себя из ручья. Наконец, стоит на более менее сухом месте. А уж гусеницу мы частями на руках вытаскивали из воды, вымазавшись, как черти. Трос так и остался лежать в тайге- не будешь же из-за него заказывать дорогостоящий вертолёт.
Через пару недель заметили неподалёку сохатого. Я приложился с Вовкиной трёхлинейки, выпустил три пули, и лось спокойно ушёл в лес, презрительно ухмыльнувшись, как мне показалось. В сердцах воскликнул:
- От моего карабина бы не ушёл! Лучше бы твой дробосрал раздавили!

Осенью, после полевого сезона, вернувшись домой, захожу в кабинет зам.начальника по ТБ к Захару Архиповичу- буряту лет шестидесяти по прозвищу Харабара и говорю:
- Захар Архипович, я карабин принёс.
- Ну, хорошо, доставай, посмотрим- чистый ли, смазанный, а потом в шкаф поставишь.
Я расстёгиваю чехол и медленно вытаскиваю изувеченный ствол. У Харабары очки на лоб подпрыгнули:
- Это что такое?
- Мой карабин.- тяжело вздохнул я,- под вездеход упал, когда в ручье утонули. Что теперь- допуска к оружию лишите?
- Мда... Неаккуратно... Да как же лишишь, если ты всё время на севере работаешь, без оружия не положено отпускать. Но наказать-то тебя, всё равно, надо. А, знаешь, я придумал: будешь всё оружие экспедиции чистить и смазывать. Вот стул тебе, устраивайся, бери щёлочь, масло, тряпки и работай. Как все стволы приведёшь в порядок, так будешь свободен. С начальством я сам всё решу.
Он открыл оружейку: там в гнёздах уютненько лежали, стояли трёхлинейки, кавалерийские карабины, пистолеты ТТ, револьверы Наган. И каждое утро, приходя на работу, я сразу направлялся в кабинет к Харабаре и один за другим отдраивал до блеска стволы, смазывал, давал на проверку Захару Архиповичу. Если всё было в порядке, оружие занимало своё место в ячейке, а я брался за следующую пушку. Ползимы так я провёл, попивая чаёк с разговорчивым, наскучавшимся в одиночестве Харабарой, подружившись ним, несмотря на огромную разницу в возрасте. После этого он мне всегда на сезон тайком выдавал больше патронов к карабину, чем полагалось, не уставая напутствовать, чтобы я снова не сломал оружие.

Лэсси.

У меня в городе жила шотландская овчарка (колли) по кличке Лэсси, как в знаменитом фильме. Дрессировал её, команды понимала она. Решил забрать её с собой на север в тайгу, так как оставлять дома с женой не получалось. По автозимнику привёз её в деревню, где располагалась база нашей партии. Этой же машиной уезжал назад. Попросил мужиков присмотреть за собакой, оставив на её прокорм крупы, макарон и денег. Весной, примерно через месяц, прилетел туда, а мне сообщают, что Лэсси, буквально за день до моего появления, заболела чумкой. Не ест, не пьёт, лежит с температурой, трясётся вся. Болезнь эта редко хорошо заканчивается для собак, во всяком случае, в подобных условиях: либо помирают быстро, либо остаются инвалидами. Взялся я лечить Лэсси. Возможно, у ветеринаров мой метод лечения вызовет скептическую усмешку. Я толок таблетки тетрациклина в ложке, засыпал порошок собаке глубоко в горло, а потом вливал туда же водку, разведённую вином. Адская смесь. Даже не помню, кто-то подсказал мне этот способ, или я сам придумал такое, но Лэсси скоро встала на ноги, аппетит появился. Правда, у неё начались проблемы: время от времени теряла способность ориентироваться в пространстве. Бежит себе по дороге и, вдруг, врезается башкой в дерево, которое могла бы спокойно обойти. Трясёт головой непонимающе, а потом, как ни в чём бывало, дальше бежит. В тот сезон мы работали пешком в тайге втроём. Все продукты, вещи на себе в рюкзаках. Собаку подкармливали до тех пор, пока не обнаружилось, что два лабаза с продуктами, которые я предварительно забросил в тайгу на вертолёте, украли и разорили медведи. Тут уж самим бы продержаться, не до собаки. Лэсси мышковать в лесу так и не научилась, а от голода у неё становилось всё хуже и хуже с мозгом. Она не чуяла и не слышала зверя, на медведей, лосей, оленей, случайно встреченных на пути, совершенно не реагировала, провожала их туманным взглядом, даже не гавкнув. Кроме того, в летнюю жару гнус просто свирепствовал- комары, мошка и пауты облаком накрывали всех теплокровных живых существ. У нас были накомарники, ДЭТА, а у Лэсси лишь хвост и густая шерсть, которая начала неожиданно выпадать пластами. Зрелище было жуткое- собачий скелет с остатками шерсти на нём, а кожа покрыта струпьями, гнойниками, расчёсами. Был период, когда нам несколько дней, вообще, нечего было есть, и рабочие, было, намекнули мне на то, чтобы сожрать Лэсси. Пока я колебался, они сами отказались от такой идеи: мяса на ней, практически, не оставалось. Случайно мы наткнулись на лагерь геологов. Пока повариха кормила нас, Лэсси тоже ела кашу, которую ей, не жалея, бросила в чашку женщина. Собака жадно ела, давилась, её рвало, и она снова поедала свою блевотину. Повариха с ужасом смотрела на это неприятное зрелище. Слава Богу, мы сами поели без таких последствий. Остались мы жить у гостеприимных геофизиков, а сами уходили выполнять свою работу поблизости. Лэсси теперь ни в какую не уходила с нами от кухни и помойки, успев передраться с местными собаками. Тех, видно, напугал её вид- ведьма в собачьем обличье, и они больше не трогали ненасытную гостью. Через пару дней ко мне подошёл Владимир Фёдорович- начальник геофизиков:
- Саша, вы живите у нас, сколько хотите, пока ваш вертолёт не прибудет, но с твоей собакой нужно что-то делать. Шарится по палаткам, ворует любую еду, пакостит. Народ возмущается. Мне кажется, она от голода с ума сошла.
- Ясно, Фёдырыч, разберёмся,- тяжело вздохнул я, понимая, что выход тут только один в таком случае.
Наутро нацепили верёвку на Лэсси и повели её с собой в лес. Сначала собака упиралась, но потом отпустили её, и Лэсси бежала спокойно следом за нами. Выполняем свою работу, мужики мои вопросительно косятся на меня- мол, когда убивать будешь?
- Ну, не могу я, парни, сам это сделать!
Рабочий Генка предложил:
- Давай я её из винтаря застрелю- быстро и не почувствует ничего.
Моя трёхлинейка стояла под деревом, а рядом, зарывшись в мох и спрятав нос в остатки хвоста от комаров, дремала Лэсси. Я отвернулся, слушая, как за моей спиной Генка передёрнул затвор винтовки. Сердце молотит, как барабан, в ожидании выстрела. Щелчок... Снова затвор туда-сюда. Щелчок. Что такое? Беру винтовку из рук Генки, рассматриваю патроны- нет, капсюль патрона цел, не осечка. Вытащил затвор, а там боёк заплыл смолой, что натекла с сосны, и не выходит наружу, не бьёт по капсюлю. Разобрал затвор, протираю его, смазать нечем было, кроме ДЭТы. Опять собрал, вставил, передал Генке:
- Стреляй уж, наконец!
Лэсси, словно почувствов царящее напряжение в воздухе, поднялась на ноги и вопросительно посмотрела на нас. Генка навёл на неё ствол винтовки, и собака, вдруг, поджав хвост, с визгом заметалась по поляне.
- О, господи! Да стреляй же ты!!!
Выстрел. Лэсси кувыркнулась через голову, потом вскочила на ноги и с окровавленным ухом бросилась кругами бегать вокруг нас, визжа и воя. Ведь немало живности погубил я за свою жизнь на охоте, бывало, адреналин так кипел в крови, что в голове шумело. А тут состояние прям предынфарктное, уже сам не рад, что затеял убийство собаки. Генка суетливо передёргивал затвор, жал на курок, но, похоже, боёк снова залип.
- Генка, бл...дь, делай что-нибудь, смотреть невозможно ведь!
Тот схватил топор, кинулся к собаке. Я закрыл глаза, услышав хлесткий удар, всхлип собаки. И всё, тихо.
- Парни, вы меня простите, я покурю в сторонке. Закопайте её поглубже, чтобы звери не достали.
Вечером вернулись в лагерь.
- А что это за выстрел был?- повариха спрашивает.
- Так, проверяли оружие,- отвечаю и вижу, как Фёдырыч понимающе покивал головой.
- А Лэсси-то где?- не успокаивалась женщина.
- Не знаем, у неё совсем с головой плохо стало, отстала, заблудилась, видно. Может, на медведя напорола

Anhang

Про Персика и ружьё.
Я уже упоминал как-то про рабочего Руслана Персикова. Молодой мужик тридцати лет, но поведение его напоминало двенадцатилетнего пацана: совершенно не самостоятельный, ничего не умеющий делать человек. Он жил в Нижневартовске с мамой, но, несмотря на то, что вокруг города стояла тайга, ни разу не выбирался в лес. А ведь там в округе и грибы, и ягода всякая, и кедрач с его шишками. В общем, устроился к нам в топоотряд редкий экземпляр, выросший под крылом заботливой мамы, которая с него пылинки сдувала, оберегая от всяких жизненных сложностей. Как она его в лес-то отпустила? Парень рослый, густые вьющиеся волосы ниже плеч (доставляли ему уйму хлопот, так как редко выпадала возможность промыть их, как следует), которые от грязи слипались и напоминали модные сейчас у некоторых "хиппаков" дредлоки, дреды. Но стоило ему открыть рот, как вся мужественность куда-то исчезала. Руслан (мы его сразу переименовали в Персика) обладал таким тоненьким голоском, что, если не видеть его, можно представить нежного ребёнка вместо взрослого мужчины. Конечно, в бригаде из четырёх, тёртых жизнью, грубых мужиков он сразу занял положение шныря- подай, поднеси, приготовь. Я выполнял геодезические измерения сначала за тремя бригадами, прорубавшими, пилившими геофизические профили в тайге, потом сдался, не успевая, и оставил две. Поэтому туда, где работал Персик, наведывался периодически, повлиять на процесс его воспитания другими рабочими не мог и лишь наблюдал со стороны, как он медленно превращался из маменькина сыночка в мужика.
Своё ружьё я оставил дома, не решился везти его через полстраны. А тайга кишела дичью и зверьём, душа рвалась на охоту. В деревне Большие Леуши, что стоит на правом берегу реки Объ, я договорился с местным мужиком, и он продал мне старую раздолбанную курковую тульскую двустволку двадцатого калибра выпуска пятидесятых годов, патроны, дробь, порох, капсюли. Потом до меня дошёл слух, как этот кадр рассказывал приятелям, что он "обул городского лоха", заломив цену. Ружьё не чистилось со времён царя Гороха, покрыто ржавчиной, в стволах раковины. Плевать, что выбрасыватель патрона не работал, сломан был зацеп (зуб)- я сделал из крепкого прута шомпол и после выстрела выбивал им гильзу из ствола. Соединение ложи со стволами было хлипким, нужно было прижимать их друг к другу при выстреле. Но зато у меня появилось средство для охоты и, что греха таитъ, страховка какая-никакая: переходил я от одной бригады к другой по несколько километров через тайгу, а медведей в Ханты-Мансийском округе водится немало. Надевал на себя рюкзак с электронным тахеометром, на плечо штатив, в руке вешка с отражателем, а в другой ружьишко. По дороге нередко удавалось подстрелить какую-нибудь дичь. Сначала рабочие, увидев моё ружьё, откровенно подкалывали, но я лишь думал про себя в ответ: "скулите, скулите, посмотрим, что потом скажете".
Когда в котелке вместо надоевшей тушёнки стало появляться мясо рябчиков, тетеревов, глухарей и уток, мужики стали уважительнее относиться к ружейному раритету.
Еду на крыше вездехода с бригадой, где работал Персик, сжимая в руках ружьё и озирая окрестности, как вдруг слышу:
- Непонятно, а что может делать лошадь в тайге? Тут же никаких деревень нет.
- Какая лошадь?- повернулся я к Персику.
- Да вот, сейчас проезжали, а она в кустах стояла, на нас смотрела. Странная такая.
Я стукнул кулаком по крыше кабины:
- Стой! Персик, блин, какая тут может быть, к чёрту, лошадь? Как она выглядела?
- Ну, морда такая горбатая...
Я спрыгнул с вездехода и побежал назад, но, естественно, сохатый уже убежал от греха подальше.
- Персик, а ты рога, случайно, у твоей лошади не заметил?- съехидничал я, вернувшись.
- Нет, а разве у лошади могут быть рога?- наивно спросил тот. Я лишь безнадёжно махнул рукой:
- Как ты, родившись и живя, практически, в тайге, не смог отличить лося от лошади?
- Так это лось был? Вот я и подумал, что на лошадь не очень похож...

В другой раз едем по старому профилю, Персик сидит сбоку, опять произносит своим ангельским голоском:
- Как интересно, никогда не думал, что по лесу могут гуси гулять.- И смотрит на меня вопросительно. Снова удар по кабине:
- Персик, ты где "гусей" видел? - тяжело вздохнул я.
- Да минут пять назад проезжали мимо двух, они сбоку в траве спрятались, на нас смотрели.
Я оглянулся- смысла возвращаться не было, хотя и понял, что заметил он, наверняка, глухарей.
- Ну, вот объясни мне: ты глухарятину же ел? Видел, как я птицу ощипывал, палил, разделывал?
- Да, видел, конечно.
- Так как же ты мог глухаря с гусём домашним перепутать???
- Точно, это были глухари! Я же ещё подумал: а что тут гусям делать?
- Ты в следующий раз, будь добр, если заметишь в тайге кур, гусей, лошадей, ишаков, верблюдов или слонов, ...твою мать, говори мне сразу, а не думай!!!

В конце лета у меня случилась неприятность с позвоночником, вывезли из тайги, и, пока я валялся по северным больницам, ружьишко прибрал к рукам один из наших вездеходчиков, местный мужик. В эту сейсмопартию я так и не вернулся на будущий год, поэтому не удалось забрать у него оружие. Но, думаю, оно оправдало ту цену, что заломил мне при продаже местный мужичок. Меню в бригадах было частенько разнообразнее, благодаря удачному выстрелу. Правда, так и не удалось добыть ни одного сохатого, к счастью для этих великолепных животных. А, с другой стороны, к счастью для меня, не пришлось стрелять и по медведям, хотя я периодически встречал их, но умные звери держали солидную дистанцию и уходили сразу с моего пути, возможно, следя потом за мной и провожая.

Как горят вагончики.
Отвалявшись несколько месяцев на больничном, в свою сейсмопартию не удалось вернуться, и я попал в другой коллектив. База партия стояла в тайге, метрах в трёхстах от берега реки Обь и километрах в двадцати от села Локосово. На Новый год все ребята из топоотряда собрались у нас в вагончике, чтобы отметить праздник. Начальство разьехалось по домам, оставив дежурным, смотрящим за порядком, начальника топоотряда Д.
Днём народ наводил порядок, баньку протопили, мылись, стирались. Ребята, кто приехал на своей машине на работу, отпросились и по зимнику тоже уехали домой. Д. умудрился нажраться задолго до боя курантов, ходил по базе и выпрашивал звиздюлей. Я его путём ещё не знал, хотя у нас уже были стычки за эти пару месяцев с ним из-за его дурацкого планирования работ. Опыта руководства у него не было, но гонора хоть отбавляй. А мне Д. мелко мстил за споры и пререкания: лишил электронного тахеометра, и я с простым теодолитом тупо держал створ, а геодезические измерения выполнял коллега, совершенно не умеющий работать с инструментом. В результате брак, который приходилось переделывать.
Итак, расселись мы за столом, балаболим, выпиваем, а Д., пуская пьяные слюни, молотит всякую чушь. Не выдержав, один из парней маханул начальнику по физии, и тот, уткнувшись мордой в пол, захрапел. Я предложил:
- Давайте-ка утащим этого кадра к нему в вагончик. А то ещё уделает нам тут спьяну всё.
Мы взяли Д. за ноги-руки и унесли его в балок, положили на кровать. Внутри холодина, аж пар идёт. Растопили печку, потеплело, Д. начал распрямляться, укрыли его ещё, для верности, одеялом и ушли дальше праздновать.
Под пиканье радио сдвинули стаканы с водкой, поздравились, закусываем. Вдруг, замигала-замигала лампочка, стало слышно, как с перебоем работает дизель, а потом совсем заглох, и свет потух.
- Что за ерунда? Механик- гад нажрался, наверное.
И тут окно осветило зарево. Выглянули: горит вагончик, а отовсюду к нему сбегаются люди. Первая мысль, что горит балок, где жил Д.- мы же печку растопили, мало ли что- без присмотра. Мы бросились наружу, на ходу хватая кто тазики, кто вёдра, кто лопаты. Швыряем снег в огонь, с огнетушителей струи бьют, но всё бесполезно: балки сгорают в считанные минуты. Раздался истошный вопль нашей поварихи Раи:
- Мужики! Что ж вы стоите: там же человек внутри. Делайте что-нибудь!
Сквозь пламя угадывался силуэт мужчины. Он сидел на полу, навалившись спиной на кровать, и горел... Подступиться просто было невозможно из-за жара и мощного пламени. К тому же, начали рваться баки бензопил, которые стояли в балке. Чтобы огонь не перекинулся на соседние вагончики, стали забрасывать их снегом. Он шипел, тая на раскалённых стенах. Скоро всё закончилось. Тлели головёшки, тряпки. Рыдала повариха, мы мрачно смотрели сквозь дым на останки погибшего человека.
- Кто там мог быть?- гадали. В вагончике жили вальщики леса- три брата из Башкирии и Сашка- молодой мужик лет тридцати из Белоруссии, розовощёкий крепыш и весельчак по прозвищу Бульбаш. Братья уехали домой, а Сашку я видел вечером: он устроил постирушку в бане. Поговорили с ним о том, о сём, поздравили дру друга с наступающим Новым годом. А потом он, видно, развесил бельё над печкой, сам крепко выпил в одиночестве, уснул. Тряпка упала на печку, загорелась, а от неё пламя пошло гулять по балку. Сашка, возможно, задыхаясь, сполз с койки, и так и остался сидеть. А когда огонь повредил проводку, замкнуло, и во всём лагере вырубило свет. Таковы были позднее выводы пожарной комиссии.
Позвонили по телефону начальнику, и тот в новогоднюю ночь гнал машину километров триста к нам. Всё, что осталось от Бульбаша, сложили в ящик, убрали в холодный склад. Вызвали ответственного Д., но тот до сих пор не протрезвел. С заплывшим глазом и опухшей мордой вызывал лишь отвращение. Чувствовалось, что начальник еле сдерживается, чтобы не добавить ему ещё по морде. Он, сжав зубы, мрачно цедил:
- Ты обязан был всю ночь обходить вагончики и проверять людей...
Потом появились пожарники, милиция, какие-то комиссии. Что-то промеряли, опрашивали всех, подсовывали протоколы на подпись. Виновным был признан сам Сашка, естественно. Его тело, вернее, то, что от него осталось, загрузили в Газель, чтобы увезти в Белоруссию. Сопровождающим с водителем поехал литовец Ромас с намерением, после того, как передаст Сашу родственникам, заехать домой. Он жил в Калининградской области. Скинулись, набрали определённую сумму, и конверт с деньгами поручили отдать родителям Сашки.
Вечером меня вызвал начальник и сказал, чтобы я принимал топоотряд.
- Решай сам, что делать с этим Д. Я бы его выгнал к чёртовой матери!
- Куда он поедет, дома семья. Давайте его вычислителем оставим.
Впоследствие я пожалел о своём поступке. Д. саботировал работу, как мог. Умудрялся доставать водку через водителя. Пару раз, не сдержавшись, отвесил ему оплеуху. Но, всё же, худо-бедно доработали с ним до конца сезона.
На следующий год на другой сейсмоплощади мой вагончик, перешедший мне по наследству от Д., стоял предпоследним в ряду. А в крайнем жил наш зам.по хоз.части Юрий Андреевич- мужчина за шестьдесят лет- с женой Валентиной. Она работала у нас на складе взрывчатки, который находился метрах в трёхстах от лагеря. Каждое утро Валентина шла туда и выдавала взрывчатку буровикам. Когда Андреич уезжал в Сургут, мы ей помогали, рубили дрова, приносили воду.
Просыпаюсь рано утром, растапливаю печку, ставлю чайник. Всё неспеша, задания с вечера распределил, забот нет. Потеплело в вагончике, я лишь в спортивных штанах и тапочках на босу ногу. За окном темно и мороз тридцатиградусный. Вдруг замигала лампочка и потухла. Меня ,как ледяной водой, окатило- рефлекс с того года выработался- замыкание, значит, пожар. Выглядываю в окно и вижу, что к балку Андреича люди бегут с огнетушителями. Вездеходчик Юра палкой провода сбивает. Хватаю со стола фонарик и несусь туда тоже.
- Где Валя?
- Не знаю!- Юра отвечает.- Внутрь не зайти!
- А, чёрт!!!- Я кинулся в балок, светя фонариком сквозь дым и слыша крики на улице.
Горела деревянная обшивка стен, занялось постельное бельё, полыхали какие-то занавески. Дымина стоит, ничего не видно. Задыхаясь, ощупал пол, кровать, понял, что нет никого внутри, разворачиваюсь, чтобы выбежать наружу, и получаю струёй из огнетушителя в грудь и лицо. Едва успел глаза рукой прикрыть. Ребята с нескольких огнетушителей загасили пламя, пожар потух. Откашливаемся, отплёвываемся снаружи и видим, как, переваливаясь утицей, спешит-бежит от склада взрывчатки Валентина.
- Ой, мамочки, что тут случилось? Пожар? Юра вернётся- убьёт меня!
- Ладно, не кричи, всё обошлось.
Оказалось, что она, поленившись растопить печку, включила два мощных электрических обогревателя и ушла на склад. Проводка, естественно, не выдержала, коротнула. Когда приехал Андреич, вся база долго слушала, что он думает про свою жену.
- Бл...дь! Я сам ответственный за противопожарное состояние, и у меня же балок горит. А через два дня комиссия приезжает.
Срочно отправили машину в Сургут за стройматериалами, сняли с работы бригаду мужиков мастеровитых, и они, отодрав сгоревшую вагонку, обшили внутри всё по- новой. Но запах гари, по-моему, оставался до конца полевого сезона. Когда комиссия благополучно уехала, ко мне в гости пришёл Андреич. Выставил на стол литровую бутылку водки и пиво:
- Слышал, ты в огонь кинулся бабу мою спасать?
- Какой там спасать, Андреич. Просто проверить надо было, что внутри никого нет.
- Давай-ка выпьем с тобой, чтобы такое не повторялось больше.
Но, к несчастью, балки горели, горят и будут гореть. Виной, чаще, пъянка и нарушение техники безопасности- развешивают одежду возле печки, бросают бычки непотушенные. На следующее лето из-за непотушенной сигареты пъяным сгорел в соседней партии молодой мужик вместе с вагончиком.

Первый и последний убитый медведь
Расположились мы лагерем на берегу таёжной речки Таюра. Постирушка, помывка, ремонт. Один рабочий накачал резиновую лодку и уплыл на рыбалку, приметив неподалёку хороший заливчик. Я закинул ему в лодку ещё и ружьё своё- может, утки налетят. Наши две собачонки куда-то исчезли, рыскали по тайге. Вдруг, слышим- лают неподалёку, да дружно так. Мы прислушались и решили, что глухаря нашли, облаивают. Хотя, водитель Витя предположил было, что, может, сохатого держат.
- Витя, наши барбосы до сих пор лишь одного зверя облаивали- бурундука, а так, в основном, по консервам работают.
Так как ружьё было у нашего рыбака, взял свой карабин и пошёл на лай. Идти недалеко- метров двести, но дорогу преграждал густющий молодой ельник. Продирался через него, ничего не видя в трёх метрах, ориентируясь на несмолкающее гавканье. "Молодцы, держат глухаришку плотно, может, толк ещё с вас будет."- думал дорОгой я. Подкрадываюсь, выхожу на более менее открытое место, тяну шею, выглядывая птицу на дереве, как вдруг слышу недовольное рычание-фырканье сквозь собачий лай. Опустил вниз глаза и заметил метрах в сорока медведя, который тоже уже обратил внимание на меня. Зверь поднялся на дыбы, прижав уши, и уже игнорируя надоедливых псин, похоже, решил заняться мной. Никогда до этого не стрелял в медведей, всегда делая, в случае необходимости, отпугивающий выстрел в воздух. Хотя, обычно, умный зверь сам заранее уступал дорогу. Тут же времени на раздумье и предупреждающий выстрел, как у милиционеров, не оставалось совсем. Почти не целясь, шмальнул в грудь медведю, сразу же передёрнул затвор, но второй выстрел пришлось делать уже вслед убегающему мишке. Как-то сдавленно рявкнув-охнув, он бросился прыжками, почему-то, не ко мне (и слава Богу), а в кусты. Собаки, не отставая, за ним, хватая медведя за "штаны". С опаской, дозарядив оружие, держа карабин наготове, подошёл к дереву, у которого была драка: чисто. "Не попал, вот и хорошо". Но, пройдя несколько шагов в сторону, куда убежал медведь с собаками, увидел сгустки крови, а потом, вообще, сплошной полосой по траве кровавый след.
- Ах, чёрт побери, подранил и, видно, серьёзно. Вот ведь натворил дел-то, теперь опасно тут работать будет.- сам себя костырю. Но слышу, что собаки перестали лаять и рычат совсем неподалёку. Крадусь туда по принципу "шаг вперёд, два назад"- межуюсь, короче. Что-то зашебуршало в кустах, и ко мне выбежала одна из собак, виляя хвостом, чуть не доведя меня до кондрата. Морда в крови и медвежьей шерсти, а рот до ушей- собаки тоже улыбаются ведь. Пошёл за ней уже посмелее и наткнулся на мёртвого медведя, которого азартно драла за уши вторая наша медвежатница. Похвалил собак, посвистел им и пошёл к палатке, надламывая по пути ветки, чтобы потом найти это место.
- Ну, где глухарь-то? Мы уж думали, двух сшиб,- смехом встретили меня ребята.
- Заводи, Витя, вездеход. Поедем зверя разделывать.
- Я же говорил- сохатого держат. Что- лося завалил? Наконец-то, свеженинки поедим.
- Нет, к сожалению, медведя.
-Да ты что? Никогда медвежатины не ел.
Летняя шкура никуда не годилась- лезла клочками, воняла невозможно псиной, и в ней тысячами кишели блохи.
Медвежатина никому не понравилась, вкус какой-то неприятный, и ощущение в желудке после трапезы, словно камень проглотил. К счастью, через несколько дней на нас вышел какой-то шальной олень, я выпустил в него четыре пули из карабина, а он всё не падал. Пока бегал за патронами, олень исчез. Расстроенные, подошли к тому месту, где он стоял и увидели мёртвое животное. Все пули попали в цель, но, почему-то, олень продолжал стоять.Быстренько освободили фляги от медвежьего мяса, промыли и затарили туда оленину, посолив. А мясо медведя мы закоптили-высушили и сохранили до возвращения домой. По вечерам обычно собирались полевики у кого-нибудь в гараже. За пивом-водкой шли долгие беседы, травились байки. Так что сушёно-вялено-копчёная медвежатина, которая теперь уже напоминала ссохшуюся подошву, шла к пиву на Ура. Никакая рыбка не могла сравниться с этой закуской.
Я ещё долго переживал, что пришлось убить такого зверя. Всегда относился с уважением и даже благоговением к двум таёжным зверям- медведю и лосю. Правда, лось нередко становился у нас объектом охоты. А вот медведь казался чуть ли не человеком, только в шкуре. Недаром многие северные народы обожествляют медведя, наделяя его умом и сообразительностью.

Иван и Ляля чёрная.
Пару сезонов со мной работал рабочим Иван Телелюхин- мужик лет за сорок, худой, жилистый,с чёрными кудрявыми волосами и бородой. Его запавшие, тёмные глаза смотрели пронзительно, будто у сказочного колдуна. Он обладал очень хриплым голосом, похожим на голос Джигурды. Несколько лет назад он вернулся из зоны, где отбывал срок за убийство, за это время умерла жена, а дом сожгли поселившиеся в нём бомжи. Так что возвращаться ему было некуда. И Ваня связал свою жизнь с экспедицией. Он был удивительным рассказчиком, привирая безбожно, заставляя хохотать до колик в боку. Как он нам рассказал, однажды решил заработать: написал два рассказа в газету "Пионерская правда"- "Встреча с медведем" и "У костра". В надежде на гонорар подписался: пионер, ученик четвёртого класса Ваня Телелюхин.
- Да, деньги прислали даже- как раз на пару пузырей хватило.- уверял нас "пионер" цыганского вида.

В селе Непа, где расположена была база нашей партии, он познакомился с тунгуской- толстенькой дамой лет сорока, воспитывающей двух сыновей. Причём, сперва она пару недель принадлежала другому кадру- рабочему по кличке поручик Лабрадорский, подкармливала его и даже вместо него копала ямы. Но, похоже, Ваня отбил красавицу у поручика. Очень быстро Ваня перебрался к ней жить и прозвал её Ляля Чёрная. Когда он произносил эти слова своим неповторимым хриплым голосом, то у меня в горле першило, хотелось откашляться.
Подженившись, Ваня стал сразу очень хозяйственный. Работая с нами в тайге, собирал всё, что видел- чагу с берёз, под осень ягоды, грибы, орехи.Возвращаясь на базу, мы загружали вездеход дровами, какими-то досками с буровых площадок, в общем, всем, что Ване в кулацком хозяйстве могло пригодиться. Ну, и бензин, автол потихоньку сливал, копил- всё в дом, всё в семью... Со старшим сыном, уже отслужившим в армии, мира не получалось, вспыхивали драки с переменным успехом. А вот младшенький, умный десятилетний парнишка- отличник в школе полюбился Ивану, и он его называл теперь "сына". Однажды младший включил магнитофон на полную громкость. Ваня просит убавить звук, но парень не соглашается. Рассказ Ивана хриплым голосом:
- Я ему говорю: сына, сделай тише. Он не делает. Три, нет, четыре раза просил ведь. Потом зашёл к нему, магнитофон положил на пол и ногой хрясь!!! Только пластмасса по углам брызнула. Сына в рёв. Я ему и говорю: не плачь, сына, я тебе с получки новый куплю...

Как-то выехали мы на несколько дней в деревню, и Ваня со своей разлюбезной Лялей Чёрной на лодке уплыли по реке. Пристали к берегу, Ляля ягоды собирает, а Ивана припёрло по нужде. Дальше пишу с его слов, почти ничего не меняя, жаль, не могу передать интонацию и его хриплый голос:
- Ляля ягоду ищет, задница её огромная над кустами мелькает, а я присел в траве, любуюсь на неё. Вдруг что-то меня за яйца укусило. Змея??? Испугался, ору:
- Ляля, на помощь!!!
Бежит моя коровушка, земля трясётся. А у меня между ног всё распухает прямо на глазах. Ляля прибежала, на колени упала и дует. Нихрена не помогло... Боль страшная... Она воды принесла, побрызгала- никакого толку. Сил терпеть уже не было.
Kак рявкну:
- Ляля!!! Массажируй!!!

Anhang

Чудо-порошок.
Вздулись у меня на шее сразу три фурункула. Расположились строго по прямой линии почти по позвоночнику, напоминая пояс Ориона в созвездии Орион. Сначала шея перестала слушаться, и пришлось поворачиваться всем телом, вместо того, чтобы вертеть головой. Потом стало хуже, в голове вечный туман плюс температура, озноб. Спотыкаюсь на ровном месте, так как не могу смотреть прямо, голова из-за набухавших чирьев опускалась всё ниже и ниже, будто я постоянно что-то выискиваю под ногами. Занимались в тот период маркировкой планово-высотных опознаков методом вырубки площадки 40 на 40 метров. С трудом доводил бригаду на проектное место, размечал площадку и падал где-нибудь в стороне, отлёживаясь. Мужики уж сами потом делали веху с флагом, поднимали и закрепляли её на дереве в центре маркира. Вечером и утром водитель Миша Орлов старательно выдавливал гной из моих чиряков, пока ему хватало сил, и насколько я мог стерпеть боль. Наконец, стало совсем хреново. Да ещё нужно было идти километра три от вездехода к месту работы. Слышу, как рабочий Хлорик (Гоша Ветров) спрашивает у ребят:
- А если гной в мозг спинной попадёт, что тогда?
Повернулся к нему по-волчьи всем корпусом:
- Тогда, Гоша, от меня останется лишь говорящая голова, как у профессора Доуля.
- А-а,- Хлорик глубокомысленно покивал, а сам шепчет мужикам:
- А кто такой- профессор этот?
Потом подходит этак бочком и говорит:
- Саня, у меня порошок есть один. Я, когда на Химфарме работал, взял немного.
Другой рабочий Мишин Саня уточнил:
- Спи..дил!
- Да все брали.- завозмущался было Хлорик.
- Гоша, ближе к теме. Что за порошок?
- Ну, типа, чистый анальгин, обезбаливающее. Выпей, может, полегче будет.
Я уж готов был что угодно съесть, лишь бы в башке немного посветлее стало.
Засыпал горсть белого порошка из пакетика в рот, запил водой, посидел немного. Гошка жалобно простонал:
- Ну, зачем весь-то выпил?
Вдруг, чувствую, будто становлюсь лёгким, прям невесомым, даже летать могу.
- А, ну-ка, что расселись, берите инструменты, пошли работать.
Взяв направление по компасу, рванул то бегом, то быстрым шагом по тайге с песней, а мужики сзади еле поспевали за мной. Притопали на проектное место, начали пилитъ-рубить лес. Я с топором носился по маркиру, уворачиваясь от падающих деревьев, громко и радостно хохоча. Слышу, как Мишин спрашивает у Хлорика:
- Ты, придурок, что начальнику дал? У него совсем крыша поехала.
- Так ты видел, сколько он проглотил?
Я изготовил веху, нацепил когти на сапоги и без страховочного пояса быстро полез на дерево, цепляясь за кору, а потом за ветки. Прибил веху, примотал для верности проволокой, крича от восторга и непонятной лёгкости во всём теле.
Спустился вниз, закурил. И тут, словно моторчик выключили- оплыл, как квашня, руки-ноги затряслись, сил нет даже разговаривать. Кое- как промямлил:
- Гоха, у тебя ещё есть этот... анальгин твой?
- Не, Саня, последний пакетик был. То есть, я хотел сказать, что один всего я с собой брал, на всякий случай.
- Так ты, наркоман несчастный, поэтому иногда такой странный был?- толкнул Хлорика в бок Мишин.- Втихушку порошок свой глотал, а потом глаза из очков выпрыгивали. А я понять никак не мог, что это Хлорик временами балдеть и тупить начинал. Хотя, тупишь ты и так всегда.
Парни вырубили мне костыль, а потом, вообще, подхватили под руки и так тащили до самого вездехода. Мишка встретил встревоженно:
- Что это с ним?
- Да Хлорик каким-то наркотиком напичкал, теперь ломка идёт.
Гошка ответственно заявил на это:
- С одного раза ломки не будет.
- Миша, дави!- я прилёг навзничь.
Мишка помыл руки, и началась обычная вечерняя экзекуция, сулившая небольшое облегчение. Вдруг, Орёлик охнул, сматерился:
- Бля, прям в лоб, как пробка от шампанского, прилетел. Есть один стержень, выскочил.
Второй пошёл легче, а третий стержень, освободившись от соседей, уже сам вылез.
- Ничего себе, дыры, как из карабина прострелили.
Замотали чистым бинтом шею. Смотрю на Хлорика:
- Гошка, колись, что за "анальгин" был? Чем ты меня, доктор хренов, напоил? И как давно ты сам его жрёшь?
- Да клянусь, мужики, один пакетик с собой брал, на всякий случай. Вот, видите, пригодился. Я сам не знаю, что за лекарство, но, вроде, военным дают. У нас его все тырили.
- Короче, Хлорик, домой вернёмся, принесёшь!- категорически потребовал Мишин.
Мы не стали шмонать Гошкин рюкзак, только постоянно теперь приглядывались к его поведению. И стоило Хлорику беспричинно, на наш взгляд, засмеяться, как тут же кто-нибудь заявлял:
- Ну, так и есть, продолжает Гоха свой анальгин жрать, наркуша чёртов.
А Хлорик таращил возмущённо из-за очков свои круглые глаза, пыхтел и оправдывался, оскорблённый нашим подозрением. Так я и не узнал, что это был за чудо-порошок, заставляющий человека идти на "подвиги".

Студент.
Мой друг Витя Головачёв занимался наблюдением пунктов триангуляции в тайге на объекте. Прислали ему помощника-записатора Славу, студента из Львова. Длинный, нескладный и худющий парень был неповоротлив, медлителен и очень этим раздражал Виктора и его рабочего по кличке Сохатый (я о нём уже не раз упоминал). Тем более, что вычислять нужно было быстро, отсчёты по теодолиту Витя тарабанил почти без паузы, а студент явно тормозил. Запись велась строго чернилами, чтобы не было соблазна подтереть ошибку стирательной резинкой. Исправления не допускались- сразу брак. Как-то переходили они вброд небольшой, но бурный ручей. Витя пригрозил студенту, что не дай Бог тот журнал замочит. И вот, Виктор и Сохатый перешли на другой берег, а хилого студента течение сбило с ног, и он, вместо того, чтобы пытаться встать на ноги, поднял на вытянутых руках планшетку с журналами, а сам скрылся под водой. Так и понесло его течением. Сохатый огромными, натурально лосиными прыжками догнал утопленника, выдернул его из воды и выволок на берег:
- Ты почему, балбес, не плыл?
- Боялся журнал замочить...
И взял над ним Сохатый шефство, пообещав к концу полевого сезона сделать из изнеженного хохла настоящего сибирского мужика. Первым делом научил пить спирт, потом уже их видели лакающими одеколон и даже клей БФ-6. На танцы в деревенский клуб они отправились вдвоём, пьяные и уверенные в своей неотразимости. Оба в болотных сапогах, энцефалитных костюмах. Сохатый с белой бородищей по грудь, картавый и гнусавый с перебитым носом, суетливый, лет за сорок ему уже было. Студент, как телок, тащился следом, пытаясь повторять всё за старшим товарищем. Начали они девок деревенских на танцы приглашать. Студент, всё-таки, робко, интеллегентно, получая отказ, с виноватой мордой шёл к следующей. А Сохатый нахрапом хватал за руки девчонку и тащил на центр клуба.
Утром у обоих были синие физиономии- местные парни недолго терпели нахальных ухажёров.
Как-то наблюдал такую сценку. Встретились мы двумя бригадами в тайге, сидим вечером у костра, треплемся. Рабочие затеяли разговор, кто как завтракает дома.
- Да Беломорину выкурю, воды глотну- весь завтрак.
-А я чифиря наверну- и на взлёт.
Студент решил вставить и своё слово. Этак вежливо сообщает:
- А, знаете, я ведь тоже почти не завтракаю перед занятиями. Мама мне яишенку с колбаской пожарит, бутерброд сделает с сыром. Кофе или чай с конфеткой выпью- и всё.
Молчание. Потом один из мужиков выдавил:
- Ну, нихрена себе- он не завтракает. Я бы от такой мамы на север не поехал.
Летом мы с Витей на пару недель улетели домой, так как тайга была затянута дымом от лесных пожаров. На базе остался его студент Слава и моя студентка Ирина. На прощание Витька пошутил:
- Вы тут не поженитесь без нас.
Когда мы вернулись, то оказалось, что не только не поженились, а стали, натурально, злейшими врагами. И всё из-за чего? Из-за простых вычислений. Студент, решив, что он умнее, так как прибыл из Львовского университета, в отличие от учащейся какого-то Томского топографического техникума, стал качать права. Оказывается, у него даже командирский голос был. Он пытался орать на Иринку, уверяя, что она неправильно вычисляет. Но получил от сибирячки отпор. Разругались два птенца. И ни черта за эти две недели не выполнили. Сидели по разным вагончикам, готовили каждый себе отдельно, не разговаривали. Причём, встретив нас, Иринка словом не обмолвилась про ссору, а студент бежал, спотыкаясь, нам навстречу, чтобы наябедничать. Правда, Витя его моментом обломал, грозно рыкнув и обещая бессонные ночи, пока тот не приведёт бумаги в порядок. Не знаю, получилось ли у Сохатого превратить домашнего мальчика в мужчину, но пить студент научился по-взрослому и стакан тянул к бутылке чуть ли не первым.