Вина родителей

Ни один мой пост не собирал столько ненависти, как «Обида на родителей», никогда еще не было столько стертых комментариев и банов.

Мне казалось, что я цитирую старину Очевидность, когда пишу, что старших нужно уважать, а оказалось, что я рву шаблоны. Когда же успели появиться такие дикие шаблоны и зачем?

К шаблонам, кстати, я отношусь уважительно. К диким нет, но даже дикие шаблоны просто так не возникают, то есть какую-то практическую задачу они стараются выполнять.

На мой взгляд, шаблон «во всем виноваты родители» пытается выполнять три практические задачи.

1.Ограничивать власть родителей, которая до середины 20-го века была слишком большой. 2. Утверждать культ детства, который до 20-го не то что не был культом, но и сам феномен детства появился очень поздно. 3. Ослаблять невротические симптомы, снимая с невротика ответственность.

Проще говоря, мода обвинять во всем родителей появилась не просто так. Она возникла как противодействие тому беспределу, который творили (и творят иногда) некоторые родители. Она утверждает первостепенную ценность ребенка и изначальные его права как личности. Она является способом ослабить невротическое напряжение, которое описал Фрейд, когда других способов нет.

Но перечисляю я это все не для того, чтобы благословить ненавидящих своих родителей на дальнейшую ненависть, а для того, чтобы описать, какие задачи пытается решить ненависть (тщетно), и как решать эти задачи эффективней.

Почему вредна ненависть я писала здесь.

Кроме того, что ненависть не дает личности отделить и восстановить свои границы и тормозит ее развитие, обвинение родителей не решает нормальным образом ни одной из поставленных задач. И сейчас я постараюсь рассказать, почему эти задачи не решаются и как их лучше решать.

Власть родителей над ребенком имеет конструктивную и деструктивную части. Конструктивная состоит в том, что родитель ограничивает свободу ребенка, когда эта свобода может нанести ему вред, и направляет эту свободу в полезное русло. Направляет мягко, с любовью, не грубо, но направляет (кстати, грубость часто возникает от того, что родитель не считает себя в праве направлять и получает это право лишь когда его «достало», то есть доводит себя до аффекта и тогда уже орет на ребенка). В идеале родитель следит, чтобы маленький ребенок не засовывал шпильки в электророзетки, не запихивал в нос кнопки, не ел горстями песок, не лез в окно, не бил ногами кошку, не поливал незнакомую тетю из лейки, то есть не совершал никаких действий, способных повредить его жизни и жизни других людей. Родитель выступает опекуном и защитником неразумного существа, поэтому он обязан иметь власть.

Деструктивная часть этой власти состоит в том, что ограничение свободы ребенка может касаться не только безусловно вредных его действий, но и условно вредных и даже полезных. То есть в то время как ребенок хочет активно познавать мир и утверждать себя в этом мире, родитель может блокировать его полезную активность, подавлять его растущую личность, ради собственного спокойствия или желая угодить окружающим, и тем самым ребенку вредить. Идея обрушить на родителей тонны гнева, чтобы запретить им самодурство и обязать их ограничить власть, имеет в своей основе стремление уменьшить деструктивную часть родительской власти. Но приводит это, чаще всего, к другому результату.

Во-первых, это приводит к тому, что страдает конструктивная опека. То есть родители, которым промыли антиродительской идеей мозги и объяснили, что ребенок – личность с первой минуты, вместо уважительного отношения к ребенку создают из него культ. Их ребенок - гений, их ребенок – индиго царь и бог, и они, и даже окружающие люди должны этому ребенку поклоняться, все его желания считать законом, а каждое его слово - заповедью. Он мудр с рождения и если ему хочется есть песок, значит песок необходим для его пищеварения, а если он поливает незнакомую тетю из лейки, значит она того заслужила. Не говоря о том, что такая "свобода" может стоить здоровья самому ребенку, она еще вызывает регулярный негатив окружающих и с детства формирует представление о том, что мир – источник враждебности. То есть дает 100 очков вперед для социальной дезадаптации.

Любящую маму такие дети не воспринимают как часть мира, они воспринимают ее как часть себя, причем часть инструментальную, неодушевленную, послушную их желаниям. Отделения от такой матери не происходит, поскольку границы начинают формироваться не столько на основе осознания своих потребностей, сколько на основе понимания, что другие люди имеют другие потребности, отличные от твоих. Если взрослый растворен в ребенке и выполняет любые его прихоти с готовностью самурая, самостоятельного Я не формируется, ребенок надолго застревает в недифференцированном нарциссическом состоянии . То есть научить маленького человека быть свободным, можно только научив его уважать свободу, то есть потребности других людей. В противном случае такой ребенок останется убежденным, что другие люди созданы для него.

Но часто, и это, во-вторых, болезненный страх перед деструктивной опекой не только снижает конструктивную опеку, но и дает обратный эффект. То есть деструктивная опека, наоборот, возрастает. Это происходит потому, что источник деструктивной опеки отнюдь не эгоизм родителей и не их равнодушие, а их слияние с ребенком, которое усиливается из-за страха перед деструктивной опекой. То есть людям кажется, что подавление детей происходит от невнимательности родителей, и поэтому ругать и обвинять родителей полезно, они станут более внимательными. На самом деле, когда на родителей начинают давить, обвиняя их в том, что они уродуют детей, это вызывает у них еще больше невротической зависимости, а значит еще больше деструктивной опеки.

То есть конструктивная часть опеки снижается, а деструктивная возрастает. Родитель боится фрустрировать ребенка нормальными запретами, он боится сказать ему слово «нельзя» и слово «нет», и ребенок формирует свой мозг в мире, где ему можно все, а другие созданы для удовлетворения его потребностей. Если бы ребенок при этом действительно пользовался свободой, мир очень быстро показал бы ему, что есть еще его желания: незнакомая тетя, облитая из лейки, обругала бы ребенка, кошка, которую он схватил за хвост, оцарапала бы его, розетка, в которую он сунул бы шпильку, ударила током, песок, которого он съел несколько маленьких ведерок, вызвал бы жесткую диарею, часть детей при таком свободном режиме погибла бы, но выжившая часть приобрела бы навыки общения с этим миром при уважении его отдельного бытия. Нет, я не рекомендую отпустить всех детей в такое свободное плавание. Времена, когда рожали пару десятков, а выживало двое, надеюсь, прошли. Я лишь о том, что свободу ребенка нельзя сформировать, создав у него видимость, что мир – всегда к его услугам.

Как поступает родитель, который боится сказать ребенку «нет», но при этом не хочет экспериментировать с его выживаемостью? Он убирает из дома все предметы, которые теоретически могли бы привлечь его внимание и повредить ему, в доме остаются только мягкие игрушки, подушки, ковры, а все углы и розетки закрыты. Нет, это как раз неплохо, это позволяет и ползающему ребенку сохранить здоровье и матери не стоять ежеминутно над ним. Я сейчас о другом. Я хочу описать весь искусственный мир, в котором оказывается ребенок. Дома он может хватать все, что хочет, ему можно все, все опасное из дома просто убрали. На улице он гуляет в стерильном дворе, где опять же можно все, и нет животных, а если и есть то лишь такие, которые согласны терпеть, когда их таскают за хвост. Взрослые, которые посмели сделать замечание ребенку, жестко посылаются подальше, и ребенок видит, что он абсолютно прав. Опять же я не хочу сказать, что все дети проявляют жестокость, нет, но если ребенок по какой-то причине хочет мучить животных или доставать незнакомых людей, ему все же следует сказать «нельзя» и извиниться перед этими людьми (и животными тоже), чтобы ребенок видел, что он поступил как-то не очень. Не нужно ругать его, если он мал, достаточно просто дать понять, что он поступает неверно, от этого знания с ним не произойдет фрустрации, а вот от непонимания законов этого мира немного позже обязательно произойдет. Но родители, запуганные тем, что если ребенка ограничивать в чем-то, его личность тут же необратимо деформируется, предпочитают создавать вокруг ребенка искусственный мир, а не ребенка адаптировать к реальному миру. Но в искусственном мире, увы, у ребенка разовьется не нормальная личность как инструмент активной адаптации к социуму, а псевдоличность, способная жить только в иллюзиях. Те, кто думают, что сначала ребенок должен вырасти в теплице, сильным, а потом уже выйти в мир, не понимают, как формируется мозг и личность. То и другое формируются только из реального материала, и никакой силы заведомо и априорно развить нельзя, только в процессе взаимодействия с реальным миром.

Изменив себя и домашний мир под то, что кажется матери «волей ребенка» (хотя этой воле еще нужно сформироваться из реальных дел), она полностью себя растворяет. То есть боязнь родителей показать ребенку, что у них тоже есть какие-то собственные потребности, отличные от его, приводит не к свободе ребенка, а наоборот, к слиянию с ним. Матери кажется, что она ни в чем не ограничивает его свободу, а только поддерживает и одобряет все его желания. Но фокус в том, что при слиянии с матерью ни одно желание ребенка не является собственным, это всегда симбиоз. То есть самой своей бесконечной угодливостью и вечной подстройкой мать проникает в Я ребенка и поселяется внутри.

Осознавая этот симбиоз в подростковом возрасте или позже, ребенок может начать бунтовать, пытаясь освободить свое Я из симбиоза. Но так как сформировался он в искусственном мире, личность его в той или иной мере нарциссична, а локус контроля инфантильный, то есть чисто внешний, на помощь приходит все то же «во всем виноваты родители». Он решает, что чувство вины и долг перед родителями, не дают ему дышать, и поэтому начинает припоминать все плохое, что когда-либо делали они, словно создавая на них досье, чтобы заслужить для себя право отделиться.

Иногда плохого действительно хватает. В попытках согнуть мир в бараний рог ради счастья ребенка многие родители испытывают приступы агрессии, когда происходящее выходит из-под контроля (а это само собой случается часто). Раствориться так, чтобы уничтожить свое Я и достичь полного смирения, способны очень редкие матери и почти никогда отцы. Большинство то себя подавляют, то наоборот распускают, не выдержав напряжения, и начинают орать на ребенка. Никто никогда не орет от равнодушия, все орут, когда не могут быть равнодушными, потому что от чужой воли зависит собственное благополучие. Только отделение своего благополучия от чужой воли, то есть разделение границ Я-Другой может снизить остроту конфликта, а больше ничего. То есть когда дети, томящиеся от слияния с матерями, собирают на них досье (в которое подшито, когда и как матери их гнобили), они не достигают цели. Невротическое чувство вины не проходит от ненависти, а наоборот, возникают новые прецеденты для этой вины.

Ненависть увеличивает чувство вины, точнее запускает цикл качелей «подъем (ненависть)- спад (вина)». Чем сильнее бросок в ненависть, тем сильнее бросок в вину. Но чем сильнее вина, тем сильнее и ненависть. Из чувства вины нельзя выйти через ненависть, из чувства вины можно выйти только через признание факта своих ограниченных возможностей. Вместо «я виноват» - «так вышло» и «это не моя воля». Из ненависти нельзя выйти через чувство вины, а только через признание факта ограниченных возможностей другого человека. Вместо «он виноват» - «так вышло» и «он поступал, как мог». В самых плохих случаях помогает «он был в аффекте» и даже «он болен».

Некоторые боятся, что понимание ограниченности своей воли может внушить установку на полную пассивность, бездеятельность и покорность судьбе. Но это не так. Когда человек переоценивает свою волю, когда он думает, что может влиять на волю других людей или менять вещи, которые вне его доступа, он бессильно бьется о преграды, бьется до тех пор, пока окончательно не теряет силы. В бессильном состоянии человек вынужден принять идею пассивности и покорности судьбе. Когда силы немного восстановятся, он опять может начать атаку на то, что его воле не подчиняется. И так до тех пор, пока окончательно не разочаруется в своей воле и не станет полностью равнодушным и пассивным.

Если человек признает ограничения своей воли, он имеет возможность увидеть то, что его воле подчиняется. В этом случае вместо того, чтобы биться о преграды, он может менять то, что изменениям с его стороны поддается. Результат будет закреплять такой паттерн поведения, и в следующий раз человек будет очень внимательно оценивать, насколько эффективно может быть его участие. В случаях сомнительных, когда не понятно, насколько человек может повлиять на ситуацию, он тоже может рискнуть, но заранее приготовиться к тому, что результат не гарантирован, поскольку зависит не только от него.

То есть понимание ограниченности своего влияния не может сделать человека безвольным и пассивным, а наоборот, позволяет ему наращивать активность на той территории, где эта активность имеет смысл.