Коллеги о ней, она о коллегах
"В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части".
Фраза эта, бесспорно, выстрадана. Бездарные её нередко пытались укусить, а то и унизить. Но в конечном счёте сами оставались (воспользуемся любимым словечком Раневской) в жопе.
***
"У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара".
***
"У неё голос - будто в цинковое ведро ссыт".
***
"У неё не лицо, а копыто".
***
"И что только не делает с человеком природа!..."
***
"Смесь степного колокольчика с гремучей змеёй".
"Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу, как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи".
***
"Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому".
Она умела... молчать
"Когда у Таирова отняли театр, Алиса (Коонен. - Авт.) жаловалась мне: "Подумайте, как же мне теперь? Если бы Станиславский был жив, неужели я осталась бы без театра?". Я просила Завадского пригласить её - отказал.
Алиса говорила мне много того, чего нет в её интересной книге: "подумайте, как мне трудно было любить Федю Протасова-Москвина... Я прижимаюсь к нему, обнимаю, а он в корсете. Я в ужасе, надо любить, любить, а я в ужасе".
Больше всего я её помню в спектакле "Машиналь". Ясно вижу в "Секунтале". Это было зрелище изумительное, весь спектакль. Я была на генеральной в 1914 году. Я любила её во всех ролях.
В последнее время пытаюсь не попадаться ей на глаза. Мне дали народную СССР, а у неё отняли всё - Таирова, театр, жизнь.
После кончины обезумевшего Таирова Алиса попросила меня пойти в нею в суд, где бы я свидетельствовала, что они были долгие годы вместе, что это было супружество. Формальность была необходима для ввода Алисы в наследство. После этой процедуры шли обратно, она долго плакала, уткнувшись мне в плечо. Она сказала: "Нас обвенчали после его смерти". Такой человечной я её видела впервые.
Своё одиночество она ото всех скрывала. Мне однажды сказала Павла Леонтьевна (Вульф. -Авт.), что не видела актрисы, которая бы так гениально молчала. Она видела Коонен в каком-то спектакле во МХАТе, где Алиса сидела на подоконнике (или смотрела в окно) и молчала, но такой силы был её внутренний монолог, что он звучал, как слова, полные горечи, боли. Сейчас актёры не умеют молчать, а актрисы и говорить. Слова съедают, бормочут что-то про себя, концы слов не слышны. Культура речи даже в прославленных раньше театрах ушла. А дикторы по радио делают такие ударения, что хочется заткнуть и уши, и радио!"