Виктор Аксючиц. Русская православная Церковь и богоборчество XX века
Продолжение статьи:
Сталинское «возрождение»
За два десятилетия (к началу Великой Отечественной войны) богоборческому режиму не удалось окончательно сломить духовные силы народа, в нём сохранилось религиозное жизнеощущение: на занятых германскими войсками территориях открывалось множество храмов. Чтобы возбудить патриотический подъём, сталинизм был вынужден частично раскрепостить здоровые силы народа. Как всегда, богоборческий режим отступает только вынужденно, перед угрозой потери власти выпускаются из подполья некоторые порабощённые сферы, чтобы паразитировать на их энергии.
В борьбе с гитлеризмом Сталину пришлось опереться на духовные основы народа, последовательно уничтожавшиеся более двух десятилетий. Советские вожди во имя самосохранения и защиты плацдарма безбожной теократии были вынуждены частично освободить религиозное, национальное и индивидуальное самосознание народа. Ибо люди могли воевать только за свободу и реальные жизненные интересы, а не за коммунистические фикции. Сталинизм в борьбе с противником пытается сделать ставку на патриотические и религиозные чувства, на раскрепощение человеческой индивидуальности. «Именно поэтому в 1941 г. в тяжёлой обстановке военных неудач ни кто иной, как Сталин, вынужден был произнести всенародно те имена, которые с 1917 г. ни разу не произносились с высоких трибун. В самом деле, к каким именам апеллировали наши вожди, для того чтобы “поднять массы”? К “пламенным революционерам” типа Баумана, к “мученикам” революции, своим и иностранным (в ходу были имена Карла Либкнехта и Розы Люксембург и ещё многие вроде Сакко и Ванцетти). Но в данной ситуации все эти имена указывали “не в ту сторону”. И Сталин оказался перед необходимостью употребить единственные подходящие “ключи”. Со своей высочайшей трибуны он произнес: “Пусть вдохновляют вас в этой борьбе образы наших великих предков: Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова” – и тем распечатал ячейку памяти, связанную с отечественными войнами, со всеми вытекающими отсюда последствиями» (К. Касьянова). В ноябре 1941 года в речи на Мавзолее Сталин говорит об угрозе «великой русской нации». Через год войны возвращаются дореволюционная (белогвардейская) патриотическая символика, терминология, царская военная форма. Власть призывает к борьбе не за догмы, а за Родину и Отечество.
Церковь в годы смертельной опасности оставалась с народом: уже 22 июля 1941 года митрополит Сергий обратился с патриотическим воззванием, в котором осудил священников, сотрудничавших с фашистами. Мобилизуя для войны остатки духовных сил народа, режим был вынужден ослабить религиозные гонения: в 1942 году власти разрешили крестный ход вокруг храмов на Пасху, начали допускать богослужения на полях сражения. Сталин выпускает из лагерей оставшихся в живых священников и епископов, открывает уцелевшие храмы, монастыри, церковные школы, издательства.
С 1943 года режим начинает новую религиозную политику: в стране дозированно восстанавливается церковная жизнь под строгим государственным контролем. 5 сентября 1943 года в «Правде» на первой странице было опубликовано сообщение о встрече митрополитов Русской православной церкви Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича) со Сталиным, который согласился на созыв Архиерейского собора. На Архиерейском соборе 8 сентября 1943 года впервые за советское время избран патриарх Сергий (Страгородский) и Священный синод, восстанавливаются епархии РПЦ. 14 сентября 1943 года СНК СССР утвердил создание Совета по делам Русской Православной Церкви – для связи между правительством и Московской патриархией. В сентябре 1943 года возобновилось издание «Журнала Московской Патриархии»; в ноябре 1943 года Совнарком разрешил открытие в Москве богословского института и пастырских курсов (с 1946 года – академия и семинария). С февраля 1944 года начинается возврат храмов Церкви. В 1945 году принимается новое Положение об управлении РПЦ, в котором юридически признаются патриархия, церковная иерархия, ограничиваются права двадцаток (управляющих делами церковного прихода и состоящих из мирян), священник вновь становится главой церковного прихода. Характерно, что все эти изменения противоречили действующему законодательству 1929 года, что и было использовано в дальнейшем при Хрущёвских гонениях на Церковь.
Эти уступки тщательно дозируются, но на фоне предыдущего истребления выглядят едва ли не новым рождением. Сталинское церковное «возрождение» вместе с относительным благом несло множество соблазнов. Атеистическая власть выдает себя чуть ли не за радетельницу о нуждах Церкви. В обмен на частичные свободы руководство Московской патриархии окончательно смиряется с униженным положением Церкви. Свободный голос Церкви больше не звучит. Устами иерархов безбожная власть не только легализуется, но и всячески поддерживается. В посланиях патриарха и синода Сталин объявляется спасителем России и Церкви!
Одновременно с уступками власть потребовала участия РПЦ в международной деятельности по защите интересов советского режима, повышению его международного авторитета. В том числе благодаря участию во Всемирном совете церквей, в экуменическом движении, во взаимодействиях руководства РПЦ с главами восточных церквей.
Так одновременно с улучшением положения Церкви складывается новая форма компромисса иерархии Московской патриархии с атеистическим режимом. Религиозное двоемыслие позволяет оправдывать это ложное состояние. У христиан в России вновь притупляется ощущение зла богоборческой коммунистической идеологии. При помощи различных фальсификаций власть стремится направить религиозное сознание на поиск «врагов» Православия где угодно, только не в системе государственного атеизма. Среди православной иерархии распространяется ложное представление о том, что наша родная советская власть защищает православие от мирового заговора папизма, протестантизма, жидомасонства, разврата демократий…
Хрущёвские гонения на Церковь
Богоборчество – ядро коммунизма, от которого он способен отказаться в последнюю очередь. Пытаясь компенсировать вынужденные потери при «десталинизации» и упреждая духовное возрождение, атеистический режим вновь наносит мощный удар по духовному центру жизни – Церкви.
В июле 1954 года постановлением ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения» пересматривается и осуждается как «примиренческая» предшествующая антирелигиозная политика. В постановлении требовалось вернуться к довоенным отношениям с РПЦ и возобновить «наступление на религиозные пережитки», активно разоблачать реакционную сущность религии. Вместе с тем волна общей либерализации привела к освобождению из лагерей многих священников и епископов, в 1956 году около трёхсот освобождённых священников было допущено к службе в храмах.
С 1958 года начинается новая волна гонений на Церковь. Секретным решением ЦК в годы семилетки планировалось полное уничтожение религии. В 1960–1964 годах были закрыты 5400 из 13 400 храмов, большинство монастырей и духовных школ, резко поднялись налоги на церковную деятельность и имущество. Широкомасштабная антирелигиозная пропаганда предписывала рассматривать на товарищеских «судах» «дела» верующих, дискредитировала деятельность священнослужителей и шельмовала религиозные взгляды. Официальные гонения дополнялись рядом секретных инструкций, давлением на верующую молодежь, церковные приходы обязывались не допускать её в храмы, предоставлять властям списки верующих, а также записывать паспортные данные всех, кто принимал участие в церковных обрядах. Но Хрущёвские гонения натолкнулись на непреодолимое сопротивление. Расширение борьбы с Церковью потребовало бы возвращения к большому террору, что в свою очередь заставило бы реставрировать сталинские порядки, вновь опустить железный занавес. На это у власти уже не хватало сил, не было людей, готовых ради торжества атеизма жертвовать жизнью или её благами.
Режим государственного атеизма нацелен на полное и окончательное искоренение религии. Если оставались в России действующие храмы и верующие души, то вопреки богоборческой власти. Не имея сил физически разрушить Церковь, власть стремится воспрепятствовать её нормальной жизнедеятельности и разложить изнутри церковную организацию. В 1961 году Совет по делам религий проводит в Церкви реформу, которая разрушает остатки традиционного церковного управления, юридически расчленяет организацию Церкви.
В январе 1961 года секретным постановлением Совмина «Об усилении контроля за деятельностью Церкви» отменялись все предшествующие законодательные акты по делам религий. В постановлении намечены основные направления государственно-церковной политики:
«1) коренная перестройка церковного управления, отстранение духовенства от административных, финансово-хозяйственных дел в религиозных объединениях, что подорвало бы авторитет служителей культа в глазах верующих;
2) восстановление права управления религиозными объединениями органами, выбранными из числа самих верующих;
3) перекрытие всех каналов благотворительной деятельности церкви, которые ранее широко использовались для привлечения новых групп верующих;
4) ликвидация льгот для церковнослужителей – в отношении подоходного налога, обложение их как некооперированных кустарей, прекращение государственного социального обслуживания гражданского персонала церкви, снятие профессионального обслуживания;
5) ограждение детей от влияния религии;
6) перевод служителей культа на твёрдые оклады, ограничение материальных стимулов духовенства, что снизило бы его активность».
Постановлением предписывалось: «Для того чтобы не вызвать каких-либо осложнений в отношениях между церковью и государством, многие мероприятия проводить церковными руками». Власть вынудила Архиерейский собор 18 июля 1961 года утвердить решение Священного синода об отстранении священнослужителей от финансово-хозяйственной деятельности приходов, предложив сосредоточить усилия на духовном руководстве.
Так священники отделяются от церковно-приходской жизни и должны наниматься приходом по договору для исполнения религиозных потребностей. Статус епископата и патриархии вообще никак не оговаривается законом – в правовом отношении их как бы не существует, и они не имеют юридических форм связи с приходами. Этим церковный народ всеми «законными» средствами отделяется от пастырей.
Но единство Церкви держится законами, написанными в сердцах. Большинство православных не знали юридических тонкостей и относились к священникам и архиереям традиционно – как к пастырям, возглавляющим всю церковную жизнь. Тем не менее внутрицерковная деятельность полностью контролировалась и направлялась представителями Совета по делам религий при местных исполкомах. На все свои действия церковная община должна была получать разрешение уполномоченных Совета по делам религий при исполкомах всех уровней. Естественно, что руководство церковной жизнью осуществлялось государственными органами в интересах атеизма – с целью ослабления Церкви. Гонения на Церковь подорвали её силы, были причиной формирования в среде священства и церковнослужителей настроений апатии и приспособленчества. Но к концу этого периода в Церкви раздаётся независимый голос, зарождается независимая христианская общественность.
Попытки разложения Церкви
В семидесятые годы борьба с религией приобретает новые формы. Пользуясь отлаженным механизмом, Совет по делам религий проводит кропотливую работу по разрушению церковной организации изнутри. Система «правового» давления значительно усиливается беззаконным произволом местных властей. Этот внеправовой «люфт» с позиций государственного атеизма оправдан и поэтому искренне не замечается чиновниками. Они убеждены, что, нарушая законы во имя идеологической целесообразности, служат интересам государства.
Жёсткой фильтровке и контролю подвергался епископат. Священник поставлялся в архиерея и назначался в епархию только после тщательной проверки и разрешения Совета по делам религий, а также местных органов власти. Не имеющие юридического статуса епископы лишены законных средств воздействия на жизнь церковных приходов. Их положение полностью зависело от произвола чиновников. Подобная политика формировала раболепный епископат, за редким исключением исполняющий все распоряжения властей. У многих иерархов сложились бюрократические отношения с властью, по принципу чиновник может договориться с чиновником, мы – вам, вы – нам. С архиерейских кафедр практически уже не звучал независимый церковный голос. Вместе с тем в епископате копилось глухое недовольство существующим положением. Под покровом раболепия неожиданно возникали сильные деятельные фигуры, пытавшиеся проводить хоть какие-то церковные преобразования.
Власти бдительно контролировали и состав священства. На рукоположение в священники требовалось разрешение уполномоченного Совета по делам религий при местных Советах. Сеть официальных и негласных условий отсеивала кандидатов в священники, наиболее достойных и способных к пастырскому служению. Препятствиями для получения церковного сана являлись: высшее светское образование (особенно гуманитарное), руководящая должность в прошлом, зарубежные связи и дружба с иностранцами, возраст – слишком молодой либо слишком пожилой, признаки инакомыслия. Если отсутствовали формальные причины для отказа в рукоположении, то оставался безотказный способ – воздействие через архиерея, который мог сослаться на недостаток смирения у кандидата или другие церковные тонкости. Так же строго контролировался набор в семинарии: поступающие должны были получать рекомендацию архиерея или священника только с ведома уполномоченного Совета по делам религий.
Назначение священника на приход проходило через тройной отсев. Прежде всего, для этого требовалось предварительное согласие вышестоящего уполномоченного. Двадцатка – руководящий орган прихода – заключала договор о найме священника на культовую деятельность, только получив разрешение местных органов власти. Начать служение священник мог лишь после получения регистрации в местном исполкоме. Эта система действовала и в обратном порядке: неугодный священник мог быть лишен регистрации, исполнительный орган прихода по указанию властей мог всегда расторгнуть со священником «договор». Со строптивым, но слишком известным священником легче всего расправиться руками архиерея: перевести в другой храм, вывести за штат, а то и подвергнуть запрещению в служении. Все священники, особенно в крупных городах, регулярно перемещались с места на место для атеистической профилактики: чтобы разрывать с трудом налаженные связи с паствой. Но и на приходе священник находился под неусыпным оком старосты, назначаемого исполкомом местного Совета. Старостами церковных приходов (на сытых хлебах бесконтрольного распоряжения церковным имуществом) были, как правило, атеисты, нередко пенсионеры аппарата КПСС или КГБ, либо люди подневольные, находящиеся «на крючке» у властей за какие-либо прегрешения перед законом.
Вне стен храма священник не имел права вести богослужебную деятельность, кроме как по просьбе умирающих или тяжелобольных. Текст проповедей должен был предварительно утверждаться архиереем, а также уполномоченным. Вся эта система была нацелена на то, чтобы разрушить триединство священнослужения: церковнослужение, пастырская деятельность и проповедничество, миссионерство. Священник лишался всяких возможностей быть миссионером – распространителем православной веры, проповедником слова Божия, заботливым и ответственным пастырем своих духовных чад. Власти стремились свести его деятельность к роли формального служителя культа.
Архиерей и священник были отделены от административной деятельности прихода. Приходская хозяйственная и финансовая деятельность диктовалась властями. Уполномоченные определяли нужды храмов – в ремонте, приобретении церковнослужебной утвари, облачений церковнослужителей. Они же контролировали распределение доходов храма: оплату найма церковнослужителей, отчисления на епархиальные нужды, перечисления в разнообразные «фонды». Естественно, уполномоченные органов государственного атеизма использовали свои права вопреки нуждам Церкви. Так, большие суммы, собранные верующими, перечислялись в «Фонд мира» (за что старосты получали ордена) или расхищались номенклатурой. В крупных городах многолюдные приходы становились кормушками для чиновников, контролирующих финансы прихода.
В провинции положение малодоходных приходов зависело от степени компромисса с представителями власти, которые нередко тяготели к патернализму. Многолюдные же приходы больших городов в решении своих насущных проблем, как правило, откупались от властей – большой денежной мздой, дорогими подарками или крупными отчислениями в «Фонд мира». Каждый храм имел неподконтрольную чёрную кассу, из которой осуществлялись доплаты к окладам церковнослужителей, компенсирующие налоги (изымающиеся по шкале кустарный промысел и доходящие до 75%), производился ремонт храмов и утвари. Так как приход не имел статуса юридического лица и потому не имел права заключать с организациями хозяйственных договоров, такая полулегальная форма хозяйствования являлась единственно доступной. Это, в свою очередь, предоставляло дополнительные возможности для контроля, произвола и злоупотребления чиновников.
В результате последовательной деятельности по разложению церковно-приходской жизни режим добился того, что с 1961 по 1971 год число священников в стране сократилось с 6234 до 5994, при том что у половины из них возраст приближался к шестидесяти годам.
Но, вопреки системе тайного и явного контроля, в Церкви появляется всё больше достойных священнослужителей. Священник в отличие от архиерея связан с жизнью прихода, с паствой. Ему лучше известны нужды церковной жизни. Он учился противостоять козням атеистических органов. Чтобы реализовывать сведённые к минимуму священнические обязанности, ему приходилось не только учиться двусмысленной дипломатии, но и воспитывать в себе религиозную твёрдость. Наметившиеся признаки ослабления атеистической экспансии заставляют священника по-новому самоопределяться. Новые тенденции времени способствуют формированию деятельного, свободного и ответственного служителя Церкви.
Режим государственного атеизма не уничтожил церковную организацию. Только потому, что у него на это не хватало сил. Вопреки многолетним репрессиям и атеистической пропаганде храмы были полны верующих, которые стремились жить не по «моральному кодексу строителя коммунизма», а по религиозной совести. Выбор священнического служения определяется не мирскими потребностями, а глубоким религиозным чувством. Об эту невидимую стену народного благочестия и разбиваются волны гонений. Духовные токи православной веры вливаются в жизнь приходов, противостоя в каждом конкретном случае богоборческому давлению.
Церковный приход как передовая линия борьбы богоборчества и православной веры оказывается местом столкновения благочестия и духовного подвига, с одной стороны, меркантилизма и вероотступничества – с другой, местом открытой борьбы и шатких компромиссов. Всё больше появлялось приходов, где жизнь определялась не только сложной дипломатией и компромиссами с властями, но духовным авторитетом настоятеля, твёрдостью старосты и прихожан, которые вынуждали местные власти к уступкам большим, чем допускали чиновные циркуляры.
Многие храмы и монастыри были сохранены только благодаря религиозной стойкости прихожан – тех, кого высокомерная интеллигенция называла тёмными верующими. Действительно, обременённый знаниями неофит – новообращённый от интеллигенции – имел все основания ужасаться их религиозной непросвещённости. На вопрос об исповедании Святой Троицы многие старушки могли ответить, что это Спаситель, Божия Матерь и Никола Угодник. Но их пламенная вера спасала храмы от закрытия. Они за бороду вытаскивали на паперть зарвавшегося старосту, скрывали в своих домах монастырскую братию при попытках закрыть монастырь, а то и ложились под колеса машин, вывозящих монахов или церковную утварь. Их, как например, в Почаевской лавре, не могли изгнать пожарными брандспойтами. Твёрдая старушечья вера создала возможность для последующего возвращения в Церковь интеллигенции.
Приток в Церковь верующих сопровождался изменением общественного настроя по отношению к религии. Всё менее принято называть религию мракобесием, всё больше вера вызывает уважение даже у атеистов. Многие крестят детей, венчаются, потому что так было принято всегда. Всё чаще люди идут в храм не только из любопытства, но ощущая смутную потребность поставить свечку, подать записку за здравие или за упокой. Входящие в храм прислушиваются к богослужению, знакомятся с основами религиозной жизни, и с этого начинается их долгий путь к Богу. Нередки случаи, когда высокопоставленные чиновники на смертном одре зовут священника. Более всего возврат к вере намечается в среде интеллигенции и городской молодежи.
Вновь пришедшие в Церковь приносят груз предрассудков и заблуждений из долгого пути к вере. Очевидно, соблазны неофитства однотипны во все времена. И сейчас повторяется то, что было в эпоху эллинизации христианства. К Православию нередко приходят через художественное творчество, литературу либо через периферийную и даже антихристианскую религиозность: оккультизм, теософию, антропософию, восточные религии и современные формы религиозного синкретизма – неорганичного смешения различных религий. Само Православие пытаются привить на какой-нибудь главный ствол в роще мировых религий. Духи прельщения и обмана скрывают ту истину, что религиозное сознание пробуждается с пониманием провиденциального смысла нашего рождения в лоне Православия, которое открывает прямой путь к Богу. Преисполненное прошлых симпатий и отторжений, неофитское сознание склонно преувеличивать второстепенное и умалять главное в жизни Церкви. В среде новообращенных распространено естественное для полуязыческого сознания гипертрофирование обрядовой стороны религии. Церковный обряд нередко заменял место атеистического ритуала, религиозное обращение для многих оказалось сменой идеологии. При этом неофиты в стремлении быть святее самого патриарха склонны к радикализму в позиции и суждениях, преисполнены пафоса осуждения и подозрений своих собратьев относительно чистоты веры.
В этом смысле актуальны суждения протоиерея Александра Шмемана о подлинном отношении к православному Преданию: «В современном церковном сознании прошлое часто больше давит и сковывает, нежели творчески претворяется в верность подлинному Преданию. Вскрывается неспособность оценивать прошлое, различать в нём Истину от “только” прошлого. Предание до неразличимости смешивается со всевозможными “преданиями”, которые сами требуют ещё своей оценки в свете вечной правды Церкви. Частичное, одностороннее, даже извращённое выдается подчас за “суть” Православия. Есть грех “абсолютизации” прошлого, который неизбежно приводит к обратной крайности: к “модернизму” – то есть, в сущности, к отказу вообще от прошлого, к принятию в качестве единственного мерила “современности”, “науки”, “нужд текущего момента”. Но как одно охранение “православной” внешности не способно скрыть глубокого кризиса современной Православной Церкви, так и “модернизму” не изменить её. Единственный выход всегда в обращении к самой Истине Церкви, и через неё к овладению прошлым: в нём находим мы и вечное Предание Церкви, но также и бесчисленные измены ему. Православное сознание всегда “исторично”, всегда включает в себя прошлое, но никогда не “рабствует” ему. Христос “вчера и сегодня и вовеки Тот же”, и сила Церкви не в прошлом, настоящем или будущем, а во Христе, Который пребудет с нею до скончания века, чтобы каждый из нас мог в нём и с Ним найти смысл жизни». Возврат к религии был преисполнен множества соблазнов, вместе с тем этот тернистый путь был единственной дорогой к храму, где душа получала возможность очиститься и обрести истинного Бога.
Положение Церкви в годы «перестройки»
С разложением коммунистического режима в годы перестройки перед Церковью стояла двойная задача: способствовать освобождению государства от атеистической идеологии и стремиться к реальному отделению Церкви от государства. Русская Православная Церковь может вернуть себе авторитет духовного и нравственного воспитателя народа и противостоять разгулу безбожия будучи независимой. Это требовало от христианской мысли творческой разработки новых принципов отношения Русской Православной Церкви к государству.
Не менее актуальной была задача деидеологизации церковной жизни, ибо атеистическая идеология проникла и в религиозное сознание. Примером этого являлась двусмысленная богословская концепция митрополита Никодима о тождестве атеистического светлого будущего и христианского Царства Божьего. Этим же объясняется увлечение православных владык светской «миротворческой» деятельностью и её церковное освящение: секуляризованное понимание проблемы экуменизма. Перед православным сознанием в новом измерении встали проблемы отношения Церкви к миру и государству, роли христианина в современном мире, что требовало уточнения некоторых богословских и философских понятий. Для решения этих проблем необходимо было определить отношение к Декларации митрополита Сергия 1927 года, в которой выразилась лояльность Московской патриархии к режиму воинствующего атеизма. Оправдание вымученного компромисса перед лицом кровавых репрессий и угрозы полного разгрома Церкви не означает, что в новой ситуации должно считать эту позицию праведной, тем более руководствоваться ею в современных условиях.
В 1990 году по инициативе Российского христианского демократического движения (РХДД) в Верховном Совете РСФСР был разработан и принят закон «О свободе вероисповеданий», отменены ленинские и сталинские законы о религии, в том числе и декрет об изъятии церковных ценностей и имущества. Вскоре был распущен Совет по делам религий в РСФСР. Впервые религиозные организации обрели статус юридического лица, разрешалось публичное церковное служение, миссионерская, благотворительная, просветительская деятельность религиозных общин. Под влиянием российского законодательства был изменен к лучшему и проект союзного закона «О свободе совести». Демонтаж системы государственного атеизма раскрепостил религиозную энергию народа: за несколько лет в стране были восстановлены тысячи храмов, десятки монастырей. При этом храмы оказывались полными народа, что свидетельствовало о возврате к вере миллионов людей. Но добиться возвращения храмов и имущества в собственность религиозных организаций не удалось, ибо в этом вопросе столкнулись материальные интересы различных групп; это и поныне является серьезным препятствием для религиозного возрождения в России.
Церковь в девяностые годы
Ельцинский режим, называвший себя антикоммунистическим, по существу сохранял основу большевистского отношения к миру – материалистическое атеистическое мировоззрение. К народу медленно возвращается историческая память, многие люди, не считающие себя верующими, тяготеют к формам православного уклада жизни – реакция на чужеродную масскультуру и потребительскую цивилизацию. Восстановленные храмы и монастыри полны народа, в них возрождается традиционная церковная жизнь. На грани чуда тот факт, что после десятилетий истребления носителей религиозных традиций приходская и монастырская жизнь полноценно возрождается, в разнообразных формах восстанавливается дореволюционный уклад. В одних приходах преобладает миссионерская направленность, в других множество народа приходит на проповеди талантливого батюшки, третьи славятся своим духовником. На Валааме восстанавливается традиция строгого аскетического и вместе с тем хозяйственного монастырского уклада. В Оптиной пустыни возрождаются ученое монашество и обширная миссионерская деятельность монастыря. При храмах открываются приходские школы, появляются высшие православные учебные заведения, православные издательства. Тысячи храмов и десятки монастырей по всей России становятся своего рода духолечебницами, в которых оздоравливаются миллионы людей.
Власть остаётся чужеродной по отношению к историческим традициям России. В духе государственного атеизма ведётся скрытое разрушение Православия. На виду – кремлёвские богослужения напоказ, открытие столичных храмов и строительство храма Христа Спасителя, нераскаявшиеся атеистические вожди со свечами в храмах. На деле – государственная поддержка прозелитизма, создание благоприятных условий для чуждых религиозных верований, навязывание православному народу сектантского сознания. Обескровленная репрессиями коммунистического режима, Русская Православная Церковь лишена государственной поддержки. В первой половине девяностых годов во многих местах блокировалось открытие православных храмов. После разрушения СССР и отмены его законов Российская Федерация оказалась беззащитной перед религиозной экспансией из-за рубежа, ибо действующий закон «О свободе вероисповедания в РСФСР» был принят в 1990 году как закон республики в составе союзного государства и не мог предохранить от резкого усиления этой экспансии. К лету 1993 года Верховный Совет принял закон «О свободе совести в РФ», который регламентировал деятельность иностранных миссионеров по опыту европейских стран. Под давлением из-за рубежа и со стороны доморощенных радикал-демократов Ельцин дважды накладывал вето на закон с показательной мотивировкой: «Закон нарушает права и свободы зарубежных граждан». В третий раз принятие этого закона было расстреляно вместе с Домом Советов в октябре 1993 года.
В то же время власти регистрируют по всей стране многочисленные общины, насаждаемые из-за рубежа, а также антиправославные секты, псевдорелигиозные организации, зомбирующие людей, культивирующие садизм, разрушение семьи, поклонение сатане («Белое Братство», «Аум Синрикё» впоследствии совершили жестокие преступления). Государственные органы народного образования посылают специалистов на стажировку в США к Муну, отбывшему тюремное заключение за неуплату налогов мультимиллионеру, претендующему на роль религиозного мессии. С 1992 года государственное телевидение отдано на откуп зарубежным миссионерам, им предоставляются залы, стадионы – не за высоты духовной проповеди, а за содержимое их кошельков. Россия превращена в прибежище для псевдорелигиозных экстремистских организаций со всего мира, чего не допустит ни одна цивилизованная страна. Если естественны протекционистские меры защиты со стороны государства по отношению к своим низко конкурентным на мировом рынке отраслям экономики (что закономерно для западных стран), то тем более должно быть оправдано радение государства о жизненно важной для общества духовной сфере. Происходящему в России нет аналогов в цивилизованных странах. Наша власть озабочена соблюдением прав и свобод не своих, а прежде всего зарубежных граждан. На огромных просторах России можно встретить и примеры иного рода, но они являются исключениями, зависящими от доброй воли того или иного местного руководителя.
В 1990 году Верховный Совет РСФСР отменил ленинский декрет об изъятии церковных ценностей. Но – правовой парадокс – собственность так и не была возвращена владельцу. Как и в СССР, государство милостиво предоставляет общинам церковные строения в безвозмездное пользование, чем сохраняет рычаг воздействия на церковную жизнь: при изменении политической конъюнктуры власть может вновь наложить руку на церковное имущество. Государство имеет моральный долг в отношении Русской Православной Церкви, наиболее многочисленной религиозной конфессии, обескровленной репрессиями режима государственного атеизма. В это время все конфессии, кроме РПЦ, получают поддержку и материальную помощь от своих религиозных центров из-за рубежа. При бедности государства возвращение недвижимости, земель, ценностей позволило бы Церкви самой решать свои материальные проблемы. Возвращение церковной собственности – условие возрождения Церкви. Для этого нет нужды устраивать новую экспроприацию и выгонять нынешних арендаторов, которые могли бы платить за аренду церковным приходам как собственникам недвижимости.
В условиях государственной разрухи Русская Православная Церковь – единственная организация, которая сохранила свои структуры на всей территории большой России – СССР. Очевидна цель либерал-большевистского режима: обескровить, расколоть Церковь, увести у неё паству в чужеродные вероисповедания, оставшееся – поставить под контроль и использовать в собственных нуждах. Главное – изолировать Церковь от широких масс и не допустить возрождения православного самосознания народа, сохранить идеологический контроль над обществом. Но одновременно с этим власти стремятся использовать авторитет Церкви для санкционирования своих акций.
Русская Голгофа – мистические итоги XX века
Необходимо осознать провиденциальный смысл духовной трагедии эпохи противостояния русского Православия и жесточайшего в истории богоборческого режима. Отец Илий – духовник Оптиной пустыни – обратил внимание на очевидный и невероятный факт. В православном церковном календаре каждый день поминается в среднем пять мучеников Церкви – около двух тысяч за год. Это значит, что за две тысячи лет христианства мученическую кончину за веру приняли около двух тысяч христиан. В России только на Бутовском полигоне в Москве захоронено несколько сотен священников, которых расстреляли в течение нескольких месяцев 1937 года. Почти в каждом губернском городе – захоронения десятков и сотен расстрелянных в том же году священнослужителей. Всего за годы богоборческих репрессий были убиты и замучены в лагерях сотни тысяч православных людей только за одно «преступление» – за веру в Бога. Сонм российских мучеников – это невиданное явление и решающий духовный фактор в истории человечества. Последствия и рецидивы этой эпохальной брани будут ещё долго определять ход мировой истории.
Невероятные человеческие жертвы за десятилетия вавилонского пленения России свидетельствуют о духовном сопротивлении народа. Идеократический режим не стремился к полному истреблению населения страны, он был нацелен на перековку – формирование нового человека, для чего создавалась система, обрекающая людей на духовную погибель. Но человеческий «материал» России оказался неподходящим для радикальной ломки сознания и превращения страны в фалангу всемирной экспансии. Что очевидно при сравнении с Германией 1933 года, где абсолютное большинство населения на выборах проголосовало за тоталитаризм в коммунистической либо национал-социалистской формах. Поэтому германский фашизм не истреблял немцев, проявляя о них «заботу», подобную той, которую проявляет паразит о своём «хозяине». Германия в течение пяти лет была отмобилизована для экспансии, ибо немецкий народ покорно пошёл под знамена Третьего рейха. Россия же была ослаблена мировой войной, и захватить её интернациональному коммунистическому люмпену удалось только в результате кровавой гражданской войны. Для полного подчинения понадобилось два десятилетия большого террора, который уничтожил лучшие силы народа. Германия была освобождена извне, Россия же десятилетиями освобождает себя сама, вопреки эгоизму «свободного мира». Всё это говорит о чуждости коммунизма русскому народу и свидетельствует о сопротивлении мощнейшим антихристианским силам истории, о стойком христианском жизнечувствии русского народа, прошедшего школу тысячелетнего православного воспитания. Россия оказалась неподготовленной к роковым испытаниям, но в решительный момент православный народ проявил невиданное самопожертвование.
Если бы крестьяне не сопротивлялись коллективизации, у режима не было бы нужды физически уничтожать около пятнадцати миллионов человек. Если бы христиане не противостояли насаждению государственного атеизма, то властям незачем было бы наряду с разрушениями храмов истреблять миллионы верующих. Беспрецедентность жертв при внедрении коммунизма в России свидетельствует о том, что богоборческая идеология противоестественна для русского народа. В 1917 году власть в России захватил легион интернациональных идеологических бесов. Образом жизни, своим мировоззрением и верой десятки миллионов людей явно и неявно, осознанно и бессознательно сопротивлялись внедрению нежити, за что и были подвергнуты невиданному в истории геноциду. «Всё, решительно всё в составе христианской традиции, христианской культуры, что в принципе поддаётся разрушению, разрушалось абсолютно бесцеремонно, планомерно, с величайшим размахом, – и выжить могла только нагая вера, предоставленная самой себе. До чего вера становится убедительной, когда она живёт вопреки всему, своей собственной внутренней силой, когда последняя пядь земли у неё отнята и огненным языкам Духа Святаго остаётся место лишь в воздухе, над головами верных. Ныне время гонений миновало, и нам грозит скорее противоположная опасность, некоей неумелой пародии на православный истэблишмент в позднецаристском вкусе» (С.С. Аверинцев).
Жертвы России имеют мистический смысл: это расплата за грехи прошлого и залог возрождения в будущем. В русском обществе произошло обратное тому, что было с иудеями во времена Иисуса Христа. Одни и те же люди приветствовали Спасителя при Его входе в Иерусалим, а затем кричали: «Распни Его!». Многие русские люди, заглянув в бездну небытия, осознали себя православными и прошли до конца – до смертной муки за Христа. Их свидетели – только смерть да «Дело №...» в ЧК-НКВД.
Миллионы людей потеряли жизнь потому, что не хотели перестать быть самими собой, не могли влиться в когорту разрушителей и палачей. Не сознавая этого, они отстаивали и сохраняли лучшее в России, передавая потомкам завет о высшем смысле жизни, который дороже самой жизни. Ни один героический поступок не совершён напрасно, ни одно слово правды не произнесено впустую. Всё ушло в духовные сферы и незримо влияет на судьбу России. Ибо народ – это соборный организм, жизнь и смерть каждого является частью общей судьбы. Атеистическо-материалистическое нашествие было остановлено в России силой религиозного в своей основе сопротивления. Жертвы мучеников дают возможность преодолеть духовное помутнение и вновь обрести веру: кровь мучеников – семя Церкви. Но смертельная опасность будет угрожать вплоть до полного освобождения, ибо борьба переходит в новые измерения, а силы небытия в любой момент способны нанести коварный удар.
В семидесятые годы Игорь Шафаревич писал: «Прошедшие полвека обогатили нас опытом, которого нет ни у одной страны мира. Одно из самых древних религиозных представлений заключается в том, что для приобретения сверхъестественных сил надо побывать в другом мире, пройти через смерть. Так объясняли происхождение предсказателей, пророков: “Как труп в пустыне я лежал, И Бога глас ко мне воззвал”. Таково сейчас положение России: она прошла через смерть и может услышать голос Бога. Но Бог творит историю руками людей, и это мы, каждый из нас, можем услышать Его голос. А можем, конечно, и не услышать. И остаться трупом в пустыне, которая покроет развалины России».
Мы, современники, соборно связаны с прошлым своего народа, с судьбой всего христианского человечества. Жертвы России в борьбе с мировым мором беспрецедентны во всей истории. Это говорит о том, что происходящее в России имеет всечеловеческий смысл. Российский опыт дал практическое опровержение «истинности» коммуно-социализма и либерал-большевизма, ложных и губительных вне зависимости от форм. На Россию ополчились духи зла мирового, здесь сошлись и пути борьбы с ними. Россия не погибла, она была на Голгофе. Миссия России духовная, эсхатологическая. Россия была распята и принимала муки не только за свои грехи, но и за общие грехи.
Конечно, не следует отождествлять русскую Голгофу с Голгофой Богочеловека. История мира после пришествия Спасителя – это сопереживание человечеством судьбы Воплотившегося Бога, это реализация во времени борений Иисуса Христа. Поэтому в мировой истории могут быть узлы, в которых разрешаются трагические общемировые вопросы, в мировой истории может отражаться Божественная Голгофа. Голгофа – место в бытии, где всё решается, после смерти на Голгофе грядёт воскресение (смертию смерть разрушив). Всё пережитое Россией не пропало, но ушло в духовные измерения. И настало время, когда тайное становится явным. Рождённые в духовных борениях смыслы выходят из-под глыб. Но духи зла вновь концентрируются, в новых формах, в иных обликах пытаются исказить мучительно обретаемый народом дух истины. Увлечение коммунистической утопией изжито. На нас обрушились новые искушения, среди которых соблазны потребительства и хищнического обогащения, прельщение этатизмом и шовинизмом.
Истинное положение России раскрывается под сенью Креста Христова. Крестонесение – это путь к спасению. У каждого человека и народа своё бремя несения креста. Крест – это бремя жизни и смерти, муки падения и восстание из греха на пути к спасению. Бог и Отечество – формула русской идеи, это переживание Распятия Христова и Русской Голгофы. Вера в Распятого и Воскресшего Бога ведёт к воскресению из мёртвых по окончании времён, вера преображает и в земной жизни.
Все мы – и жившие, и живущие – у подножия Голгофы Бога и России, и мы призваны принести свои дары на алтарь воскресения Отечества. Распятая Россия воскреснет, и восстанут из пепла достижения наших предков. Всё, чем страдали, что высказали и свершили мученики и праведники, русские творческие гении, – это обращённый к нам завет и данный нам путь. Воскресение Христово наделяет нас той энергией исторических свершений, которая способна придать силы за гранью возможного. Взор, очищенный голгофскими страданиями, способен во всеобщем мраке, падении и ненависти обнаружить то, что примирит и выведет к свету.