В связи с тем что слово "мамай" в значении "татарин", хорошо известное в XIII - XV веках, позже ушло из языка, и выражение "как мамай прошел" хотя и было понятно, но перестало употребляться и существовало лишь в пассивной памяти народа, ему, по всей вероятности, грозило со временем полное забвение. Но в
XVIII веке оно, обретя второе дыхание, вновь вошло в активный словарь языка.
С Петра Великого началась новая блестящая эпоха победных войн России. На этом фоне поднялся интерес к военной истории страны, к воинским подвигам предков, в первом ряду которых стоял Дмитрий Донской - победитель в Куликовской битве. К его образу обратились художники и писатели. М.В. Ломоносов написал трагедию "Тамира и Селим", в которой, как он пишет в предисловии к ней, "изображается стихотворческим вымыслом позорная погибель гордого Мамая, царя татарского, о котором из российской истории известно, что он, будучи побежден храбростию московского государя, великого князя Димитрия Иоанновича на Дону, убежал с четырьмя князьями своими в Крым, в город Кафу, и там убит от своих". Во второй половине XVIII века несколько раз издается лубочный лист "Ополчение и поход великого князя Димитрия Иоанновича противу злочестивого и безбожного царя татарского Мамая, его же Божиею помощью до конца победи"; выходит предназначенное для народа сочинение поручика Ивана Михайлова "Низверженный Мамай, или Подробное описание достопамятной битвы... на Куликовом поле" и другие сочинения.
В 1807 году, когда Россия жила в ожидании неминуемой войны с Наполеоном, имела всеобщий успех трагедия В.А. Озерова "Димитрий Донской". Современный критик писал о ней: "Озеров возвратил трагедии истинное ее достоинство: питать гордость народную священными воспоминаниями и вызывать из древности подвиги великих героев, служащих образцом для потомства".
О воздействии этой трагедии на зрителя рассказал в своем дневнике С.П. Жихарев: "Вчера, по возвращении из спектакля, я так был взволнован, что не в силах был приняться за перо, да, признаться, и теперь еще опомниться не могу от тех ощущений, которые вынес с собою из театра... Я сидел в креслах и не могу отдать отчета в том, что со мною происходило. Я чувствовал стеснение в груди, меня душили спазмы, била лихорадка, бросало то в озноб, то в жар, то я плакал навзрыд, то аплодировал из всей мочи, то барабанил ногами по полу - словом, безумствовал, как безумствовала, впрочем, и вся публика, до такой степени многочисленная, что буквально некуда было уронить яблока... Сцена слилась с зрительной залой; чувства, которые выражались актерами, переживались всеми зрителями; молитва, которою трагик Яковлев заключал пьесу, неслась из всех грудей, принималась как выражение общих стремлений".
В трагедии Озерова Мамай как действующее лицо не выходит на сцену, но его имя постоянно звучит в репликах героев пьесы.
Таким образом, в XVIII - начале XIX века воскрешенное имя хана Мамая, ставшее первым и главным символом ордынского ига, широко и во всех слоях общества распространяется по России. И тогда-то вновь оживает старая поговорка, но слово "мамай" теперь воспринимается как личное имя татарского военачальника и поэтому приобретает в написании прописную букву.
Кроме известных выражений "Мамай прошел" и "Мамай воевал", лишь отмечающих с горечью произошедшее, существует еще одна пословица, выражающая веру в торжество правого дела и, может быть, говорящая действительно об историческом хане Мамае: "И Мамай правды не съел", которую как общеизвестную и потому не требующую пояснения приводит в "Крылатых словах" С.В. Максимов.