Были среди обитателей Петербурга и такие, кто, прожив всю жизнь в городе, ни разу его не видел. В одном из рассказов Владимира Даля (Казака Луганского) описан петербуржец, проживший всю жизнь на Невском проспек-те. Он ни разу не покидал его, не видел Невы и даже не женился, потому что нравившаяся ему девушка жила на другой улице. Когда же одному из приятелей удалось довести его до Сенатской площади и показать памятник, он был так напуган, что больше никогда не покидал Нев-ский проспект.
Впрочем, и сто лет спустя после анекдотического случая. описанного В. Далем, не все петербуржцы знали ╚Медный всадник╩ ╚в лицо╩. Когда в 1913 году художник А. М. Любимов стал издавать в Петербурге газету, украшенную изображением фальконетовского монумента, он сразу услышал на столичных улицах такие разговоры: ╚Что за лошадь? - Должно быть, бега публикуют. - Нет, кавалерийская школа или манеж╩.
Это тем более странно, что ╚Медный всадник╩ стал центром празднования юбилеев Петербурга. В столетие Петербурга здесь был устроен парад, и во главе марширующих войск шел сам император Александр I. Огромный праздник был затеян у памятника и в день празднования 200-летия города. А совсем рядом, на Адмиралтейском бульваре, проводились масленичные гуляния с каруселями, аттракционами, театральными балаганами, блинами и сбит-нем, музыкой и пляской. Народу здесь в такие дни толпилось множество, и можно только подивиться, что у многих памятник выпадал из поля зрения.
А между тем, он поистине прекрасен. Всадник, взлетевший на крутизну скалы и остановивший коня на полном скаку. Конь поднялся на дыбы -еще весь в движении. Но посадка всадника, его поза, жест, поворот головы исполнены величественности, уверенности и силы. Конь, поднявшийся на дыбы, может находиться в такой позе лишь одно мгновение. Конь и всадник как бы застыли в этом движении, символизируя вечную жизнь всадника. Сочетание мгновения с вечностью, движения и покоя, свободы и воли вовсе не кажется нарочитым, потому что конь поднят человеком на дыбы на самом краю пропасти. В этом заключен секрет того огромного впечатления, которое производит он на зрителя. Это впечатление усиливается по мере того, как вы приближаетесь к монументу и встречаете взгляд Петра.
Фальконе не считал себя портретистом и поручил вылепить голову Петра своей ученице Мари-Анн Калло, приехавшей вместе с ним в Петербург. Первоисточником ее работы были растреллиевские маска и поясной скульптурный портрет. И в то же время это не повторение, а совершенно новый образ, соответствующий фальконетовскому замыслу. Перед нами - прекрасное мужественное лицо с широко открытыми глазами, озаренное глубокой мыслью и непоколебимой волей. Перед нами монарх-просветитель, человек мысли, разума, носитель высоких дум. Облик Петра, конечно, идеализирован, но без идеализации, символической значительности монументальная скульпту-ра, наверное, вообще невозможна.
С самого начала ╚Медный всадник╩ не только стал неотъемлемой частью Петербурга. Он превратился в компо-зиционный центр столицы. С ним, истинным гением места, ╚советовались╩ Захаров и Монферран, Кваренги и Бетанкур и, наконец, Карло Росси, создавший по левую руку брон-зового Петра двойной корпус Сената и Синода, соединен-ный аркой и согласованный с фасадом Адмиралтейства. Гений места не потерялся среди этих монументальных зданий. Напротив, они составили ему великолепное обрам-ление. Значительно уступая им в размерах, он продолжает главенствовать над этой обширной площадью. Он не просто памятник Петру, он - образ-символ, воплотивший в себе исторические судьбы народа и страны. А потому он и воспринимается как общепетербургский монумент, символ Санкт-Петербурга. Вот почему каждое поколение поэтов обращается к Медному всаднику и обогащает его новым смыслом, новыми чувствами и символами. Вслушайтесь, вглядитесь в два стихотворения, написанные в начале на-шего приближающегося к концу столетия.
Одно из них написал в феврале 1904 года Александр Блок. Оно полно предчувствиями, пророчествами, но и надеждой:
Он спит, пока закат румян...
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится змей, копытом сжатый.
Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.
Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простертой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.
Второе стихотворение появилось 20 лет спустя, когда сбылось другое пророчество А. Блока и в России начались ╚неслыханные перемены, невиданные мятежи╩. Оно написано Владимиром Набоковым, незадолго до того покинув-шим Россию, Петербург. Это одно из самых печальных, странных и красивых стихотворений о нашем городе. Оно называется ╚Исход╩. В нем город навсегда покидает место, где он родился, и возносится к небу. Плывет в сумраке снежной ночи Исаакиевский собор, задев ╚исполинским куполом луну╩, а за ним - ╚Медный всадник╩, превратившийся в воздушный корабль или, точнее, ростру, нос не-видимого воздушного фрегата, на котором плывет город, ╚дивно оторвавшись от земли╩:
Словно ангел на носу фрегата,
Бронзовым протянутым перстом
Рассекая звезды, плыл куда-то
Всадник в изумленьи неземном.
А за ними поднимался тучей,
Тускло освещенный изнутри,
Дом, и вереницею текучей
Статуи, колонны, фонари
Таяли во мраке ночи синей
И, неспешно догоняя их,
К господу несли свой чистый иней
Призраки деревьев неживых.