В начале XX века на самой колокольне Ивана Великого и в пристройке-звоннице находилось около 40 колоколов. Большие колокола: "Успенский", "Реут, или Ревун", "Семисотный", "Медведь", "Лебедь", "Широкий", "Свободный", "Немчин", "Корсунский", "Марьинский", "Безымянный" и другие - всего около пятнадцати; остальные - маленькие, зазвонные. Сейчас Ивановская колокольная фамилия состоит из 24 колоколов, но большие колокола сохранились все.
Пятьсот лет ударом большого - Успенского - колокола начинался в Москве колокольный звон в великие праздники, вызывая у москвичей радостный подъем духа.
Велик Господь на небесах,
Велик в Москве Иван Великий!
Итак, хвала тебе, хвала,
Живи, цвети, Иван Кремлевский,
И, утешая слух Московский,
Гуди во все колокола!..
Этими строками заканчивает свое стихотворение "Иван Великий" А.И. Полежаев.
Звон во всю Ивановскую фамилию, приобретя всеобщую известность, вошел в поговорку, которая распространилась по всей Руси. Со временем слово "фамилия" выпало, как это случилось и со словом "улица" в песенной строке "по Тверской-Ямской", по причине общеизвестности, что такое "Ивановская" и "Тверская-Ямская", и вообще по стремлению народных речений к максимальной краткости.
Так возникло в русской живой речи выражение "во всю Ивановскую". Но с широтой распространения начала теряться, забываться его связь со звоном Ивановской колокольни, и в конце концов выражение приобрело общий, абстрактный смысл и стало практически наречием. Недаром и Гоголь, и Достоевский, и Григорович пишут "ивановскую" не с прописной буквы, как следовало бы писать имя собственное, а со строчной, как нарицательное.
Колокольный звон в Кремле был запрещен в 1918 году, и лишь единожды, в 1921 году, этот запрет был нарушен. Об этом случае в то время ходили разные слухи, а сорок лет спустя вологодский писатель К. Коничев написал о нем рассказ "Последняя симфония Ивана Великого".
В том году накануне Пасхи к председателю ВЦИК М.И. Калинину в его приемную пришел Иван Дмитриевич Сытин, известный и всеми уважаемый издатель. Калинин встретил его приветливо.
" - С чем пожаловали, с какой докукой, Иван Дмитриевич? Садитесь, рассказывайте.
- Да рассказывать-то особенно нечего. Думаю, вы меня, Михаил Иванович, сразу поймете и, надеюсь, откликнетесь на мою просьбицу. Вот вы, всероссийский староста, у вас дела большого плавания, высокого полета, а я староста церкви Пресвятой Богородицы в Путинках. Я вот о чем: церкви в Москве убывают... Кремлевские храмы совсем заглохли, доступа нет. А ведь известно, какой порядок был, скажем, на Пасху: грянет большой колокол на Иване Великом, и вся пасхальная Москва затрезвонит. Душа радуется. Сейчас вот конец Великого поста. Христово Воскресение у нас на носу. Дозвольте, Михаил Иванович, в нынешнюю пасхальную ночь начать в Москве звон с Ивана Великого? Может, это в последний раз..."
Одним словом, Сытин убедил Калинина, и тот выхлопотал разрешение в пасхальную ночь допустить звонарей на Ивана Великого и начать праздничный московский благовест его колоколами. Сытин, по словам Коничева, потом признавался, что шел к Калинину, загадав: "Если Москва ныне не услышит Ивана Великого, то больше ей никогда его не слыхать".