ну, и я оставлю здесь, хотя можно было бы и в "стихи"

Вслед С.

…Но воспевать уход Суркова
Не вижу смысла никакого.
Охолоните, господа:
Он не уходит никуда.
Он уходил уже когда-то
Из той токсической среды,
Потом кремлевские ребята
Призвали вновь его в ряды.
Теперь в обнимку с вещей лирой
Он удалился от руля,
Но тут уж, хоть залевитируй,
Ты вечно около нуля.
Воспряли русские камены,
Им вновь помстились перемены:
Теперь стоит у царских врат
Не казнокрад, а технократ!
Исторгнут яростный Мединский,
Вослед несется «у-лю-лю»
В таком заученном единстве,
Что новизны не уловлю…
Любой, кто временно отставлен,
На повышение отправлен
При смене курса (о предлог!
Где он сменен, помилуй бог?!).
Каких желаешь перемен ты,
Какого права и суда,
Переставляя элементы*:
Один туда, другой сюда…

Каким прочувствованным словом
Проститься с пафосным вождем?
Мы не прощаемся с Сурковым,
Итоги позже подведем.
Вдобавок нет еще указа,
Необоснован ваш базар, —
Гласит двусмысленная фраза,
Песков которую сказал;
Мрачнее темных тайн алькова
Загадки путинских верхов,
Но тайна личности Суркова —
Отнюдь не тайна. Вот Сурков:
Чего он делает и где он —
Не в этом суть, vous comprenez,
Но он по психотипу демон,
И даже дэмон, через э.
Бывают мрачные натуры —
Садист, насмешник, эрудит, —
Но только институт культуры
Подобных дэмонов плодит.
В душе отнюдь не враг прогресса,
Чему порукою роман,
Духовного деликатеса
Он потребитель и гурман;
Без сожаления, без боли
Он наблюдает жалких нас,
Все мельтешенье этой моли…
Как он сказал, «глубинных масс»;
И он настолько выше прочих,
Что для него (хоть сам спроси)
Создатель этих бедных строчек —
«Частушечник всея Руси».
Примите, граждане, на веру:
Я не в обиде, сам хорош.
Меня Любимова, к примеру,
Не любит тоже, ну и что ж?
Как жаль, что я не мятный пряник,
Не данник общей колеи
Или не путинский посланник,
Чтоб «Наши» были мне свои!

Нет, он всерьез не принимает
Всю эту нашу кутерьму,
Он все, конечно, понимает
И цену ведает всему,
И вес действительный, и меру, —
Явив читателю оскал,
Он «Подражание Гомеру»
Кипящей желчью написал.
В том есть особенная сладость,
И нет особенной вины:
Творить заведомую гадость
И наблюдать со стороны;
Шутя подкидывать соблазны —
Они же так многообразны! —
Когда прыщавая шпана
Твоим влияньем польщена!
Для этих потных комсомольцев,
Для оголтелых добровольцев,
Фанатов «русския весны»
Кидать подобие блесны,
Плодить цветистые пустоты,
Вертеть бумажные цветы —
Чтоб в рот смотрели идиоты
Из откровенной гопоты.
Но для другого идиота,
Какой на Дугине возрос,
Читать на память Элиота,
Припомнить Хейзингу впроброс;
А по ночам писать романы,
Тайком, как Ленин в шалаше
(Не я открыл, что графоманы —
Всегда диктаторы в душе).
Для многих он и вправду идол.
Уже иные говорят,
Что он такое там увидел
На улице Охотный ряд,
На Старой площади московской
Иль за самой стеной кремлевской, —
В такие бездны заглянул,
Что отшатнется Вельзевул.
И только все на миг отстаньте —
Такое скажет о Кремле,
Что отдохнут Шекспир и Данте,
А также Гете и Рабле.
Увы, во всяком команданте,
Коль пишет он, в конце концов,
Таится не Шекспир, не Данте,
А в лучшем случае Кольцов**,
И тот, кто сделал этот выбор
И в преисподнюю полез, —
Из демонов навеки выбыл:
Он так и будет мелкий бес.

И мой совет тебе, Муратов***,
От всей частушечной души:
Ты, этот стих поглубже спрятав,
Его печатать не спеши.
С Сурковым все настолько мутно —
Глядишь, окажется наутро,
Что был напрасен наш аврал,
Что он шутил, что он играл, —
Он в этом смысле не лукавит.
Он в самом деле в грош не ставит
Тебя, меня и этот стих,
И политологов своих
(И то сказать, его коленка,
Да что — комок его платка
Умней, чем братья Якеменко,
Но эта честь невелика).
Грешно любить толпу-терпилу,
Коль ей ни в чем не повезло;
Ведь бесы ценят только силу,
А также изредка бабло.
А потому, Муратов милый,
Оставим их с баблом и силой
С их Вельзевулом наряду,
При всем параде — но в аду.

© Дмитрий Быков

*В рукописи у автора другое слово.
**Михаил Фридлянд.
***Главный редактор «Новой газеты».