извиняюсь, но я сказу так - "первый блин" как бы получился комом, особенно рассказ номер 2. Вот про евреев в другой теме было здорово, а тут чего то не хватает.

Хорошо, а вот такое как?

Ранетый колбасой!

Вы Вуди Аллена видели? Видели! Все!!! Значит, вы видели моего дружка. Смотря на него, всегда вспоминалось Алленовское: « Я никогда бы не стал членом клуба, который согласился бы принять меня в свои члены...»

Что там Вуди? Где там Аллен??? Мой приятель, согласно диплома, – режиссер постановщик, с великим трудом устроился актером в кукольном театре. Друг мой обладал невиданными достоинствами. Во первых – он, а я это говорил, играл в кукольном театре. Во вторых он был счастливым обладателем комнаты в коммуналке. Разумея свое счастье, он беспрекословно давал ключи сирым, необутым и обутым нашим друзьям.

В коих числились – графоманы, художники, поэты, скульпторы, бляди, философы, фотографы, диссиденты, стукачи, педики, кинокритики, киномеханики, подпольные игроки в баккара, зубные врачи, сапожники,
Царь лапландский, Король финский, цесаревич иерусалимский. И прочая, прочая, прочая...

А тут и мне подвернулась... Из Нижнего Тагила. . . Ангел... И возник вопрос во всей его трагичности – Коль королю не интересна пьеса нет, значит, для него в ней интереса... (с) Шекспир.

Нет, интерес был, но не было квартиры. Куда король с козырным интересом идет в таких случаях? Нет! Нет вы ответьте. Правильно - к другу. Когда я пришел спектакль был в разгаре.
ПрЫнцеса плакала, Иван Дурак бил посуду, Кащей Исаакович Бессмертный творил гадости. А мой друг сидел за кулисами, на подоконнике и безостановочно курил.

Скажи ка дядя, ведь недаром – поинтересовался я...
ШШШ зашикал на меня друг! Не видишь что деется? Я не видел – Бардак он и есть бардак.

Но что то за ширмочкой разительно менялось. ПрЫнцесса мерзко фальшивя, запричитала: Мама, мама...

Иван Дурак дурным голосом заорал: Пропади оно пропадом!!!

На что друг мой, встрепенулся, как старая полковая лошадь, что услышала трубу (с) Лев Толстой.

Он втянул в себя поболе дыма и помчался за ширмочку, где «оно» пропадало пропадом. И пригибаясь в три погибели пустил вверх струю дыма, в коем и пропал Кащей Исаакович.

Вытирая заслуженный пот со лба, мой друг сказал : Каково? Лопе де Веге делать нечего. Насчет де Веги я, кстати, сразу согласился... Но мелко пискнул, совсем по купечески: Нам бы ключики, барин.

Друг посмотрел на меня с презрением. Разумеется, тут такое действо! Лопе де Веге делать не фиг, а этот меркантильный негодяй ( это я) все о себе, да о ключиках.

На - сказал Вуди Аллен и сунул мне ключ от квартиры. Квартира та, скажем прямо, гроша ломанного не стоила.

Ну, представьте себе пенал в коем кроме дивана, тубАреточки и пары состоящей из двух человек ничего не помещалось. Правда, там был роскошный глубокий подоконник. На нем с легкостию необыкновенной размещалась пишущая машинка, электроплитка с чайником или сковородочкой это уж по необходимости.

Сковородочка эта прожила красивую, но не долгую жизнь.
Мой друг жил на зарплату актера кукольщика. Рассмотреть ее можно было только под мелкоскопом.

Как писал Александр Сергеевич по другому поводу «Взяла Алиса мелкоскоп». Так вот на эту зарплату надо было купить книги, табак еще кое - чего по мелочи, так что на еду денег не было вовсе. Я имею ввиду человеческую пищу. Но была еще и животная... Называлась она – колбаса бутерная. И стоила совсем ничего. То есть дешево.

В то время, как Вуди Аллен ел в изысканных ресторациях Нью Йорка его близнец уверял меня, что вкуснее жаренной бутерной ничего не бывает.
И в доказательство этого тезиса включил плитку, поставил на нее сковородку, обильно полил маслом и, вольной рукой художника, разбросал по сковороде куски бутерной.

В ожидании пира мы заговорили об умном. Помнится о Ежи Гротовском. Беседа мирно текла, водка была охлаждена в меру, бутерная уютно потрескивала на сковороде. На планете и в душах был мир.

И вдруг ( я осознаю банальность этого «и вдруг», но как скажите писать если это было действительно «и вдруг»?). И вдруг на сковороде что то взорвалось и раскаленный кусок бутерной влепился мне в лоб.

Не знаю, что там могло взрываться, что надо было натолкать в эту колбасу? Горох, динамит??? Но рвалось и летело. Мы были под огневым ударом противника. Шматы колбасы летали по комнате со шрапнельным свистом. Я вспомнил историю. Встал с колен и с криком – За Родину, За Сталина! и выкинул, к едреней Фене, сковороду за окно. Спас себя и друга. А может быть и всю коммуналку.

Как вы думаете, что сказал мне неблагодарный лже- Аллен? Он сказал – Что ты наделал? Ты уничтожил прекраснейший ужин!

На вражескую территорию такие ужины забрасывать на страх агрессору- Процитировал я классиков. Такая вот история с квартирой моего друга.

А потом была история с ключами, коеи я так неосмотрительно выцыганил.
Дело в том, что технология передачи ключей практически повторяла технологию явочной квартиры профессора Плейшнера. По освобождении «явки» ключи клались под половичок. Вуди Аллен приходил, смотрел под половичок если ключ там – логово свободно. Если нет, он сидел на лавочке во дворе и читал охотно Апулея, а Цицерона не читал (с) Пушкин.

Проводив свою даму до трамвайной остановки я понял, что домой идти не охота, а наоборот, охота повидать друга Вуди и обсудить с ним животрепещущие проблемы кукольного театра.

Видели ли вы такую картину? Вуди Аллен, луна и скамеечка? Ах какой это был вечер! Мы громили теорию Станиславского и обсуждали проблемы диалога у Жан Люк Годара! Фильм «На последнем дыхании» только пошел на закрытых просмотрах. Наша вольная мысль неслась по горным вершинам. И вдруг мой друг сказал: А не плохо, было бы кофейка заварить. Неплохо согласился я, спускаясь с горных вершин на землю обетованную – Чего ждем?

Что - то во взгляде моего друга прояснилось, и он внимательно стал вглядываться в меня. Но было поздно, и я к ужасу своему все понял. Мы ждали МЕНЯ! Это Я забыл положить ключ – пароль под коврик. И мой друг честно отсидел несколько часов на улице. Что сказать? Что было потом? Я был скручен и повергнут в ничтожество.

Вы пытались найти в спящем городе советских времен две бутылки коньяку? Я шел, шатаясь от горя, и цедил малознакомые строчки?

Верю счастье очень близко. Есть коньяк болгарский Плиска. Если к другу чувства пылки выбей счет на две бутылки.

Влад

Или, такое?

Так случилось, что мне под руки попалось несколько ДВД с фильмами Тинто Брасса (кто не знает, это такой классик эротического кино). Но это были не лучшие его фильмы. Смотрел я, смотрел, а потом надоело и я стал прислушиваться к переводу.

Обычно это какие то дурные тексты. Что вроде « посмотри на мои горячие...» и тому подобное. Перевод был, как теперь, говорят двухголосый. То есть мужской и женский голос.

Милые, яркие голоса несли какую то эротическую муру... И стало мне скучно, и мелькающие на экране тела на экране ушли куда то вдаль... И привиделся мне многоэтажный дом на окраине большого города и не слишком удачная семья.

Мать одиночка. Муж бросил. Работы нет. Денег нет. Ее дочка не очень умная, не очень красивая, не очень удачливая. И бабушка. Бывшая актриса средней руки, но сохранившая неудобоваримые привычки примы.

Так и живут эти три женщины на грани нищеты...

Только бабушка где то присматривает за ребенком в богатом доме. Во всяком случае так она говорит...

И каждое утро она едет в метро с томиком стихов Надсона или еще какого то занафталиненного поэта. А едет она на небольшую киностудию, где и дублируют все это эротическое кино. И бабушка, отложив Надсона, одев очки, и став перед экраном молодым звонким голосом несет всю эту страшную муру – « О целуй меня в попу!». А ее напарник пожилой диктор ТВ на пенсии. В таких же очках страстно взывает – Иди в мои объятья !!! Страшно при этом смущаясь и косясь на коллегу.

А потом в буфете они пьют кофе и вздыхают мило говоря о прошедшем, перебивая друг друга читают Асадова.

А потом их зовут в студию и они опять перед микрофоном несут про «попу», а на заднем плане экрана извиваются молодые телеса.

А режиссер грозится, что вот скоро студия купит права на перевод настоящего пороно!
И вот тогда это будет работа!!!

А старики – актеры бояться, как черт ладана этого надвигающегося на них порно. И тихо надеются, что у студии не хватит денег на покупку. А бросить эту работу нельзя. Деньги!

Так и идет этот сюжет. Каждый день. Свары и неурядицы дома. Студия. Мелькания тел на экране. И студийный буфет с воспоминаниями.

Но вот в один прекрасный день режиссер вручает им текст нового фильма. И два милых пожилых человека, пряча глаза, репетируют реплики из нового фильма.

И вот первый день озвучки. У бывшего диктора дрожат руки. Он старается не смотреть на экран. И поэтому никак не попадает в текст! Режиссер орет. Грозиться уволить.
И старик не выдерживает падает перед экраном.

И последняя сцена. В больнице. Наша героиня сидит у койки своего партнера и пытается помочь ему правильно произнести хоть фразу, хоть слово.

И каким счастьем светятся их глаза, когда медленно, но твердо он произносит: « Целуй меня в попу!»

Влад

Как, всего хватает?