Вот еще одна Лит провокация .... Из Архива

Последний охотничий подвиг Хемингуэя.

Поэты нарочно мутят свою воду, чтобы она казалось глубже.

Ницше

Читать Хемингуэя легко и приятно. Его маленькие короткие рассказы, да и большие романы написаны удивительно простым языком с коротким диалогом , льющимся, как молодое вино. Почти отсутствуют описания природы, столь нелюбимые многими читателями и, одновременно, требующие дополнительных, никому не нужных усилий автора. Никаких многостраничных авторских размышлений, через которые не продраться. Все, все поручено бедняге читателю: и не высказанные размышления автора, и прошлое героев, и даже, зачастую, их внешний вид. Ибо читая у Хемингуэя что-то вроде: «В бар зашел человек в мокрой шляпе» не всегда ясно имел ли этот человек также носки и брюки. Одним словом – трудись, читатель!
И бедный читатель, подавленный авторитетом имени, трудится, рисуя в своем воображении ненаписанные, а может и несуществующие 70% айсберга под именем Хемингуэй.

Было бы весьма и весьма интересно провести некий психологический опыт – один и тот же рассказ дать читателю (поклоннику Хемингуэя, разумеется) в одном случае сказав, что это рассказ Х. , а во втором – нет. Смею уверить Вас, что почти обязательно в первом случае читатель будет говорить о гениальности рассказа, и далеко не обязательно дочитает этот же рассказ во втором.

Что же случилась с нашим беднягой читателем? Какая магическая сила произвела этот удивительный вольт? Боюсь, что сила эта лежит не на бумаге, она не прячется даже между строками, как это бывает, скажем у Набокова. Сила эта не в книге. Она чуть-чуть выше. На обложке, где, обычно располагается имя автора. И зовут эту силу – МИФ. Миф о великом писателе Хемингуэе.

Хемингуэй совсем неплохой писатель. Скажем так – приличный. Но уж совсем не гениальный писатель. Ибо гений его лежит совсем в другой – не писательской сфере. Скорее в области мифотворчества. Выдумав свою теорию айсберга, он всю свою жизнь посвятил Созданию Мифа О Самом Себе. Увязать свое творчество и свою личность. Сделать эту личность более значительной, чем собственное творчество – это гениальная литературная мистификация.

Фотографии мудрого седобородого старика с трубкой смотрели с бесчисленных страниц масс-медиа неустанно напоминая Я – Хемингуэй! И действовало! Портрет «старика Хeма» на стене квартиры был знаком принадлежности к слою. Как портрет Ленина на стене железобетонного партийца, Солженицына на стене диссидента – портрет Хемингуэя был масонским знаком «читающей интеллигенции». Я часто думаю – как бы сложилась его писательская судьба если бы, скажем, он обладал внешностью Вуди Аллена.

Хемингуэй не жил – он работал над собственным мифом. Мчался в Париж, чтобы перепить самых легендарных пьяниц. Летел в Африку, чтобы залезть куда не лазил самый снежный из всех барсов. Торчал на Кубе, чтобы выловить самую большую рыбу. Удивительно, как ему не позволили убить быка в Испании? И иногда просто смешно смотреть на фото гуманиста с ружьем над убитым трофеем. А рвануть на Кубу поцеловаться с «великим» революционером значило положить еще один камешек к пьедесталу собственного мифа. Помните то время? Кастро, барбудос, сигары, винчестеры! Романтика, одним словом. А читатель пусть сидит себе дома, узнает о новых «подвигах», да и перечитывает любимое и, глядишь, откроет в старом тексте неизведанные еще глубины. Работает, работает его читательское воображение, подогреваемое совсем не литературными подвигами литератора. Для понимания этой ситуации неплохо бы вспомнить Киплинга, который создал прекрасный романтический и авантюрный мир за письменным столом. И достоверность его Маугли стопроцентна (в рамках жанра, разумеется), несмотря на то, что сам Киплинг не прыгал с пальмы на пальму. Старое актерское правило: вовсе необязательно напиваться, чтобы сыграть пьяного. Или, проще говоря, литературные ценности должны создаваться внутри литературы. А не вне ее. Лучше на бумаге, чем на рыбалке.

Кстати, обратите внимание, на одну интересную особенность. Стилю Хемингуэя очень легко подражать и почти невозможно его пародировать. Просто потому что подражание и пародирование суть разные вещи. Подражая, мы просто копируем стиль писателя. В случае Хемингуэя чего уж проще: «Джон вошел. Присел. Выпил, выпил, еще выпил. Глубоко затянулся. Поежился. Ушел» Вряд ли нечто подобное удастся вам по отношению к Набокову или к тому же Киплингу. Сомневаюсь. Очень.

При пародировании же необходимо выловить мысль (чтобы в дальнейшем , скажем, осмеять ее) и очень часто в случае с Хемингуэем это никак не удается, т.к. за этим «Пришел, Ушел, Выпил» кроме как ушел, пришел, выпил ничего нет. и только бедняга читатель, помятуя чью книгу он читает и, что 70% рассказа (да и 100% смысла добавим мы) должны быть в скрытой части айсберга, лихорадочно домысливает: за чем же он пришел, да и что именно выпил.

Вот и получается, что как эту пародию не пиши, в худшем случае выходит не пародия, а подражание, а в удачном случае просто рассказ, такой же как и оригинал. Нет предмета пародии.

Вот такие дела, как говаривал герой Вонегута. А время идет, – и все труднее ездить в Париж, все труднее лазить в горы, точно стрелять, да и рыба ловится все больше мелкая, костлявая, а Куба с катастрофической скоростью превращается из революционного символа в захудалое государство с провинциальным тираном, курящим вонючие сигары. Этак, пожалуй, и не останутся в веках его книги. Надо что-то делать. Что-то грандиозное, что надолго, может навсегда, закрепит у читателя образ могучего бородача и великого литератора.

Но герой-писатель стареет, силы уже не те, выбор героических действий все сужается и сужается, пока не доходит до одного единственного…И последнего. Миф поглощает своего героя. Ну что, ж его книгам предстоит долгая и счастливая жизнь.

Влад