В памяти чисто от всякого вздора,

как в образцовой палате, стерильно.

В коме больной и очнётся не скоро,

грубо разбуженный грязною былью.

Но для него ещё не было глада,

ора толпы и позорных судилищ,

не было срама и не было смрада

и мракобесия разных чистилищ;

не было шёпотом грозных известий,

слёз в одиночку и общего страха,

попранной чести, а также бесчестья.

Белым листом, как расстрельной рубахой,

всё лишь начнётся. И сравнивать не с чем.

Не было мора, войны и проказы.

Тех же, кто помнит, умело излечим

от чужеземной опасной заразы.

Мышцы стальные и вера окрепла,

смыта слова, что как рашпиль по коже;

над крематорием не было пепла

и самого крематория тоже;

и ни варяга не знал он, ни грека,

так ему время лихое польстило:

не было вовсе двадцатого века,

средневековье мелькнуло да сплыло;

не было тайных доносов, допросов

и очищенья – водой из колодца

не было! Как восхитительно просто!

Не было. Всё ещё только начнётся.

Ни осознания, ни покаянья,

но для веселья плоха ли причина:

новый найдётся плацдарм для лобзанья

ниже спины у вельможного чина.

Спросят потомки, вникая дотошно:

«Сладкого яда по капле – до капли

выпить блаженно : да как это можно,

чтобы опять - те же самые грабли?»

К нам повернулась трагедия фасом,

ясной картиной, проверенным фактом,

и повторится она, но не фарсом –

новым всё той же трагедии актом,

в степень уже возведённым. Доколе ?

Прошлого нет – о грядущем радеем.

Память промыта, а мир ещё в коме.

Чем обернётся его пробужденье?

Гея Коган