Бахыт Кенжеев

* * *

Вчера еще мне было девятнадцать.

Как англичане говорят, "я есть"

(допустим, сколько-то). Черт знает что. Спина

болит, немеют пальцы, сердце

частит, и даже выпивка не в радость.

Знай пью таблетки от холестерина,

от той ли мандельштамовской известки,

в крови, с которой вряд ли совладать

медикаментам. Или я и впрямь

старик? Высокогрудая девица

стишкам кивает в такт, не представляя,

как с этим молодящимся козлом

возможно – ну, вы поняли. Бог с нею,

смазливой вертихвосткою. Но ах!

Куст жимолости пред грозою -

смеясь, качаются в ее ушах

простецкие сережки с бирюзою.

И это хорошо, сказал Господь.

Все хорошо. И рыба, символ веры,

и чешуя соскобленная, и

вода, и твердь. Приятели мои

ярились, и подтягивали песням,

протяжным, словно родина, а ныне

утихомирились и молча тлеют,

читай – гниют, в недорогих гробах.

Сопровский. Пригов. Лосев. Величанский.

Пахомов. Шварц. Кривулин. Инна Клемент.

Дашевский. Всех не вспомнить, только имя

от каждого осталось, только имя

звенит в ночи, ни пить, ни есть не просит.

Где стол был яств, там мартовский сквозняк

листки слепой машинописи носит

по пыльным коммунальным коридорам.