Катя Марголис

Они жили счастливо и их убили в один день.

Убили всех четверых— вместе с двумя песиками.

Убили россияне.

Не Путин. Не война. Не трагедия.

Люди убили людей. Нелюди убили людей.

Сегодня Giornata della Memoria.

день памяти Катастрофы.

Она происходит прямо сейчас.

И я могу только буквально— именно что по буквам — повторить прошлогодний текст.

Потому что нелюди смогли повторить.

И смогут ещё и ещё, если на месте итальянского школьника из далекого 1939 окажется обычный конформист-обыватель, который всегда ни при чем, никогда ни за что не отвечает и конечно ни в чем не виноват и ни на что не готов— разве что постоять в очереди. Тот мальчик не переменил ход большой истории, но одновременно переменил ход жизней сразу нескольких людей. Я встречала их и слышала то, как десятилетия спустя они об этом говорили.

Сегодня на венецианских мостовых новые «камни преткновения»— новые таблички с именами и датами рождения людей, которые жили в этих домах и насильственной смерти вдали от дома.

Новые монтируют каждый год— поиски бесконечных имен и судеб не закончены даже 80 лет спустя даже в таком маленьком городе.

Это день живой памяти о мертвых. Об убитых . Не цифр, не отчетов о проведенной работе, а памяти лиц, имен, семей. Об этом говорят с детьми в школах с самого младшего возраста.

Мы — это они. Мы ходим по тем же самым улицам, куда навечно впечатаны их имена. Мы живем в присутствии Катастрофы. Мы присутствуем при катастрофе.

Когда-нибудь российские фильтрационные лагеря, пыточные и расстрельные ямы будут изучать в школах. Это не вернет убитых, но сохранит имена и правду об этой войне, в которой россияне не отстают от своих нацистских предшественников, с которыми они якобы борются. Смогли повторить.

И совершенно по-другому звучит, рассказанная мне когда-то знакомой история о том, как это стало возможно тогда. И как могло не стать возможным.

Basta poco- как говорят итальянцы.

Иногда достаточно совсем немногого, чтобы остановить зло.

1939 год.

Выпускной экзамен в знаменитом классическом лицее «Марко Поло» в Венеции (где потом училась и одна из моих дочерей)

Девочка по имени Джулиана Коэн, которую тогда ещё никто не знает. Впоследствии именно она будет подписывать свои знаменитые коллекции моды псевдонимом Роберта да Камерино. Ее семья владеет тем палаццо, где находится наша офортная мастерская. Мы иногда встречаемся на лестнице и перебрасываемся несколькими словами.

Вот, что она напишет в своих воспоминаниях:

В то утро мы вошли в класс и были удивлены. Все парты стояли рядами, как обычно, но две были выдвинуты к стене и поставлены отдельно. Я выбираю место и сажусь, но тут ко мне подходит профессор и говорит: «Нет, Вам туда», указывая но одну из отдельно стоящих парт. Вокруг творится обычная неразбериха, друзья пытаются занять соседние места и оказаться за одной партой, кто-то с кем-то меняется местами, и, кажется, этот маленький эпизод проходит незамеченным.

Наконец мы все сели и воцарилась тишина. Экзамен вот-вот начнётся. И тут с одной из центральных парт встаёт мальчик. Он мулат. Поднимает руку и просит слова. Мы все знаем его. Он сын эритрейской принцессы и итальянского генерала.

-Профессор,я бы хотел узнать,почему те кандидаты сидят отдельно?

У него звучный голос с отчётливым римским выговором. На миг профессор, кажется, смущён, но быстро берет себя в руки. «Это независимые частные кандидаты».

Но мальчик не успокаивается: «Да, возможно. Но ведь они ещё и евреи, верно?». На этот раз смущение профессора заметно куда отчетливее. Юноша не даёт ему времени опомниться и продолжает: « если дело в расе, то и я не ариец, как Вы, возможно, заметили, не так ли? Поэтому,если позволите...»

И, не дожидаясь ответа или разрешения, он берет и передвигает свою парту к нашим отдельным.

И тут начинается непредусмотренное. Весь класс встаёт и начинает передвигать парты. В несколько секунд они снова выстроены в привычные аккуратные три ряда. Мы снова такие же, как все.

Юный мулат отвешивает церемонный поклон профессору и занимает своё место. В классе повисает тишина. Преподаватель в смятении. Он снимает очки и проводит ладонью по глазам. Потом, словно самому себе, произносит тихо, но отчётливо: «Я бы хотел вас всех обнять».