Николаева Виктория, г. Ашкелон, Израиль.

Осколки войны. Любить и верить.

Мало, оказывается, кто понимает, что такое Одесса.

Одесса стоит на катакомбах. Одесса пустая внутри. Весь её исторический центр. Если атака начнется в полный рост, одно неосторожное движение и часть города уходит под землю.

И.... многие мои друзья киевляне и харьковчане с марта месяца жили буквально в метро.

Просто занимали места, договорившись друг с другом, и на ночь, до начала воздушных тревог они шли туда.

Это безумие! И в этом спасение.

Но Одессе в этом было отказано.

У нас в городе нет метро. Именно с точки зрения особенностей города, из-за катакомб.

Бомбоубежищ в городе мало, вид у них весьма жалобный.

В нашем доме есть подвал. Но это братская могила.

Падает дом - из подвала не выйдет никто.

Мы были там с Соней полдня лишь однажды, 23 апреля, в день схождения Благодатного огня в Иерусалиме, в день прилёта в город-герой Одессу смертоносной ракеты.

Что было важно в нашем военном бытие? Мы спали с Соней вместе, в одной большой супружеской кровати.

Она закатывалась в одну сторону, я - в другую. Где-то там, посередине, возлежали все наши собаки.

Огромная квартира была зловеще пуста.

Спать в разных комнатах казалось совершенно невозможным.

Это было непоправимо далеко друг от друга.

Многие спали так, как мы. Почему? Если убьет, то чтобы сразу. Всех вместе.

Утром важно было проснуться и умудриться долежать с собаками до окончания комендантского часа, раньше выйти было никак нельзя.

А потом прогулка по пустым почти улицам.

И как же страшно, если тебя застанет воздушная тревога!

Она рокотала так, что буквально тебя укладывала на землю.

И несколько раз было какое-то, как сотрясение земли. Внутренний гул.

Собаки, поджав хвосты, пулей неслись домой.

Однажды мы увидели нечто в небе. Пьяный самолёт.

Он наворачивал белые зигзаги в небе, полетел в сторону моря и там где-то рухнул.

С каким-то чужим мужчиной я с собаками стояла, задрав кверху голову, и наблюдала за этим зрелищем.

Ни он, ни я не понимали, что это была ракета.

И стоять вот так, и глазеть на это всё было смертельно опасно.

Красные вспышки в окнах, от горизонта и обратно. Максимально близко к окну.

Жуткое зрелище! Как будто за тобой подглядывают из преисподней НЛО.

За одним я наблюдала из-за шторы. Какая там штора, смешно!

Дни чрезвычайного положения, когда выход на улицу был строго воспрещён, но владельцам собак можно.

С документами и собаками мы ходили вокруг своих домов как арестанты.

Молчаливые, сдержанные, но важные, нам ведь можно! Есть польза и от собак.

Глоток свежего воздуха и около километра свободного шага.

Соседи - безсобачники шутили:

"Одолжите нам Винсета, или Тильду, или Изольду? У вас их много!"

Мы шутили и улыбались, мы плакали на глазах друг у друга.

Многие из нас выясняли отношения ожесточенно и горячо.

Таких было немного. Тогда, немного.

Мы все сплотились в те дни. Все, кто остались.

Каждый божий день я утром стояла у окна под чай или кофе и смотрела, как из соседнего дома уезжают люди.

Это был один из самых активных домов по выезду.

Их двор превратился в привокзальную площадь.

Это был тот самый дом, в который потом попадет ракета.

В этот дом за месяц до войны переехал с больной женой мой приятель из соседней парадной.

Он давно мечтал жить там! Судьба.

И вот ещё история.

Около года, каждое утро, в любую погоду я встречала на улице, вдоль наших общих трамвайных путей очаровательную женщину из этого дома.

Она выгуливала собак.

Сначала одного, потом второго, потом третьего.

Это были молодые кобели бойцовских, разных пород. Такая причуда была у её мужа.

Он был где-то всё время в разъездах и периодически заказывал из-за границы очень дорогих и высоко породных щенков.

Весной 2022 года они должны были переехать в свой загородный дом.

Мне она очень нравилась. Мы симпатизировали друг другу. На бегу консультировались относительно собак и сетовали на превратности судьбы собачьей жизни хозяев, то есть, себя.

Навсегда перед глазами тоненькая Жанна с тремя собаками на поводках, как Дюймовочка, покачиваясь на семи одесских зимних ветрах, идёт по трамвайным рельсам.

Когда началась война, она бросилась ко мне навстречу с вопросом: "Вы как?"

- Я остаюсь дома, - сказала я. Она облегчённо вздохнула. И мы немного прошлись вместе.

На самом деле никто из нас не хотел уезжать. Никто!

И когда подтверждалось, что ты не один такой, ты испытывал огромное удовлетворение и облегчение одновременно.

Собачники, кошатники вообще были обречены.

С собаками и кошками уехать было очень и очень тяжело, практически, невозможно.

В городе во всех зоомагазинах закончились все переноски. Без них выезд был невозможным.

У многих не было документов на собак, котов. У многих - документов на вывоз.

Почти ни у кого не было теста на бешенство.

Дорогостоящего, особого анализа, который делала только лаборатория в Киеве

В Киеве в неё что-то там попало. Она не работала.

Заниматься этим было и по другим причинам невозможно.

Людям было и так чем заниматься!

Мы все это знали, и я всем говорила: у меня четыре собаки - я остаюсь дома.

Документы абсолютно все были только у Бэкки, потому что этого последнего щенка я изначально готовила на Израиль.

Но какой там уже Израиль!

И я обречённо понимала, что я теперь счастливая обладательница четырех Джек Рассел терьеров.

А это круто, даже в мирное время, а в войну это просто недопустимо!

Как же интересно устроена жизнь?

Бэкки дошла до Земли Обетованной и привела нас всех за собой.

Мы зовём её теперь весьма уважительно и вполне конкретно - Бэкки Моисеевна.

А что ещё хочу рассказать о Жанне?!

Где-то в середине марта она исчезла. Я переживала. В двадцатых числах апреля она появилась.

Мы обрадовались друг другу. Жанна сказала, что была с детьми и собаками на Западной Украине.

Восстанавливалась от стресса. Восстановилась. Через три дня в её дом влетела ракета.

23 апреля после прилета в их дом я прожила целую жизнь и много о чем передумала.

И думала о ней.

Чудесная, молодая, немного грустная, каре глазая она стояла передо мной и не отпускала.

25 утром я увидела ее на трамвайных путях с собаками.

Мы бежали навстречу друг другу, мы бежали и плакали.

Мы бросились буквально в объятия друг друга.

Ещё издалека она кричала мне: "Я живу в другой парадной, совсем в другой! Всё хорошо!"

Одна парадная была очень сильно контужена, другая из всего дома, рухнула как карточный домик. Здоровыми оставались, приблизительно, ещё три.

Я смотрела на Жанну, она смотрела на меня.

Мы не могли оторвать друг от друга глаз.

Не знаю, что она видела во мне, у меня, но её лицо, прекрасное и молодое, было как бы чуть обугленное, и губы - сухие, обескровленные, с запёкшейся кровью.

Что она пережила, где была? Я не осмелилась спросить. Она смотрела мне прямо в глаза жадно и требовательно, как будто в целом мире не было больше никого.

Увидимся ли мы когда-нибудь, навряд ли!

Но я уже никогда её не забуду и пусть у неё, у всей её семьи будет всё хорошо!

- Как вы? - спросила Жанна, - Уезжаете?

- Да! - сказала я.

И я - медленно ответила мне она. - Муж позвонил и сказал: "Немедленно!"

О, эти мужья! Не в обиду никому будет сказано.

Как хорошо это звучит! Немедленно!

Но насколько я что-то знаю об этой жизни, сами же они в подобных архи стрессовых ситуациях отчего-то достаточно медлительны и крайне нерасторопны.

Жанна собиралась сама, своей машиной добираться до Австрии. Это было опасно.

На следующий день она мне сказала о Греции.

В последнюю нашу встречу - на время Западная Украина. В общем, хаос.

Мой муж тоже мне позвонил и тоже сказал "немедленно " через Болгарию на Грецию.

Я стала звонить знакомым, которые возили через Измаил в Болгарию.

Они берут нас с Соней. И берут наших четырех собак.

Это был понедельник, третий день после трагедии с ракетой.

Во вторник утром я проснулась, походила туда-сюда и совершенно сознательно вдруг объявила: "Мы едем в Израиль. Мы отвозим Бэкки!"

Я позвонила Эдне. Она была той потенциальной владелицей собаки.

- Слава Всевышнему! - сказала она. - Наконец-то! Начинаем работать в этом направлении.

В пятницу я уже была в поезде на Польшу.

У нас был золотой, идеальный, королевский путь. Всё благоволило.

Ты видишь, как Израиль ждёт тебя?! - орала мне в телефон Эдна.

Тебе дали в министерстве персональное разрешение, тебе дали разрешительные документы на собак!!!

Шаббат шалом! - они всё это должны были мне передать не раньше Йом Ришон. (воскресенье), а у тебя уже всё готово

Я не видела ничего. Я ревела и прощалась.

С домом, городом, страной, своей семьёй, своим прошлым и настоящим, очень похоже на то, что и с будущим. Я прощалась сама с собой.

Мы живём и внимаем, что говорит мир, чем и когда это всё закончится.

Дурачки, мы думали и верили, что вот-вот.

Если бы нам тогда кто-то сказал о двух годах, мы бы просто не выдержали.

Дети наши уезжали ненадолго. Многие ехали так.

Алиса уехала с тремя котами, Марианна с двумя крысами, мы, гораздо позже, с тремя собаками.

Придурочная семья, что сказать!

Ну, а пока, мы живём.

На улицах на бигбордах огромная надпись: "Русский военный корабль иди на х@й!"

Почти весь город в этой красоте. Неожиданно, но надо сказать, бодрит.

Все эти слова я, конечно, знала, но никогда не употребляла.

Как-то обходилась я вполне без этого всего.

И в это, вполне уютное место никого никогда не отправляла.

Видимо, не было достойных.

Люди же вокруг говорили, в каждом втором слове, откровенно употребляя матерные слова на любой вкус и степень осведомленности.

Я не могла. Но, что удивительно!

Каждое утро, при начале воздушной тревоги, и при достаточном на тот период звучащих разной этимологии взрывах, я с большим рвением и самозабвением творила молитвенное свое персональное правило.

Туда непременно входили сами молитвы, благодарность за прожитый день, пожелания всем ближним и любимым хорошего дня и вот этот скромный, но вполне ёмкий слоган.

Им я начинала и заканчивала свои прошения. И - венец всему - гимн Украины.

Ни разу как-нибудь иначе!

Гимн слушать было просто невозможно, слезы, буквально, душили.

Никогда, ни до, ни после слова не имели в этом тексте такой очевидный и весьма трагический смысл.

И, в конце концов, он чрезвычайно мелодичен и красив.

В одно не прекрасное утро жильцы нашего дома приняли решение заколотить центральную входную дверь и пользоваться только более сокрытой, боковой, дверью черного хода.

Путь домой через лестничный проход.

Сказано - сделано. Отключили общий домофон и ходили вручную открывали - закрывали двери.

На моём 14 этаже было принято решение сделать дополнительный ключ и закрывать после выхода из лифта наш этаж.

В этом был плюс, но был и минус. Слишком много ключей и дверей, слишком много препятствий. Если что-то из ряда вон, нам не выбраться.

Но в один из дней я абсолютно доверилась происходящему!

Нам не выбраться и так, и так.

14 этаж - это не шутки!

Когда до нас дошли ужасы Бучи, а потом и Мариуполя война приобрела новые оттенки и смыслы.

Ракета - это страшно! Но это благо. Это милость божия.

Никто не хотел попасть под пытки, насилие и увечья.

Никто не хотел страшной, позорной, мучительной, медленной смерти! Никто.

Никто не хотел быть свидетелем страшных издевательств над своими близкими.

Господи, если ты есть, забери сразу и легко.

Никто не хотел оказаться голым, нелепым, жалким и смешным не только перед мразями, но и перед своими.

Купание в своем собственном доме стало превращаться в пытку.

Вообще, все действия совершенные в течение дня были либо пыткой, либо подвигом.

День прожили, и Слава Богу!

Это состояние я пережила дважды.

В первый раз в жизни - Одесса, 2022 год

Второй раз в жизни - Ашкелон - 2023 год.

Очень хотелось бы ничего похожего не пережить в 2024 году.

Каждый крупный город был ошеломлён беспределом, творящимся рядом.

Киев, Харьков, Чернигов имели свои страшные кровавые болевые точки.

У Одессы были свои. Херсон и Николаев.

Херсон вызывал ужас и страх, но и небывалую гордость за наш народ.

Люди выходили вручную, врукопашную крушить врага.

Красавица никак не хотела терпеть. И совершенно не готова была отдаться.

Николаев истекал кровью, был обезвожен. Мы собирали и отправляли воду.

Как служили простые люди на этой войне! Как работали и работают волонтеры! Сколько добрых сердец! Не знаю никого, кто бы не помогал фронту и людям в беде.

Падет Николаев, вход в Одессу будет совершенно свободен. Мы делали всё, чтобы он продержался.

Танки уже были в Херсоне и в Николаеве.

Каждое утро я прикидывала, вот я иду и танки... И что?

Меня сразу бы убили.

Моя физиономия бы выдала меня тотчас.

Соседка сверху мне сказала:"Как только Николаев возьмут... Если, - поправилась она, - нам тотчас звонят и мы уезжаем. Машина заправлена, всё готово.

Нам позвонят свои.

У меня не было таких "своих".

Что делать мне, с девочкой 15 -ти лет и с четырьмя собаками?

Брат мне звонил каждый день из Парижа и объяснял мне, что я полная дура.

- Вполне! Он угрожал мне Мариуполем и говорил, что это участь Одессы.

Шантажировал меня моей дочкой, взывал к материнству. Всё было бесполезно.

Вокзал трещал по швам и я больше всего боялась, что мы потеряемся там, кто-то уедет, а кто-то останется там, растоптанный толпой.

Моя буйная голова рисовала по ночам один сюжетец пострашнее другого.

Но после видео с деяниями ублюдков, я точно поняла, что девочка 15- ти лет в руках мрази - это хуже атомной бомбы.

Дважды под нашей парадной я столкнулась с доблестной полицией неизвестного происхождения

Они были в форме, приехали на машине, были вооружены до зубов.

Такие себе брутальные ребята.

Из тех, кто говорит только в режиме: "Стоять. Лежать. Молчать. Руки за голову! Я сказал".

Они деловито выскочили из машины, что называется с шашкой на голо, и побежали к центральному парадному входу.

И начали ломиться в дверь.

Внимание! Они приехали по вызову! Но не знали, как попасть в дом, и связи с вызвавшими их не имели

Один из них подскочил ко мне с требованием впустить их в дом.

Я не боюсь полиции, и я знаю, как она себя ведёт.

Я, вообще, много чего знаю, как выяснилось в экстремальных обстоятельствах.

Предъявите документы, - спокойно сказала я.

- Кто, я? - Вам? - На каком основании? - завопил он.

- На основании того, что я вам не верю, - тихо, но четко сказала я.

Он начал топать вокруг меня и орать, двое возле него отчего-то притихли.

Я в форме! - орал он.

- Ну и что? - Сейчас и я вам покажу свою форму.

Он посмотрел на меня, как на абсолютную идиотку.

А я и была идиоткой, и говорила с ним голоском идиотки, абсолютно не обременённой интеллектом.

Как это всё вынырнуло из меня, не знаю. Возможно вполне, что это я и есть.

Но это сработало!

Они развернулись и пошли к машине.

Спрашивается, а как же вызов?

Пока они шли к машине, я развернулась с собаками и стала уходить в противоположную сторону от дома.

В дом нельзя было идти, они могли вбежать следом за мной.

Хорошо рассказывать, но уходила от них я на ватных ногах и с уже почти абсолютным ощущением выстрела в спину.

Так было дважды. Главный в одном случае был толстый, другой, в другом эпизоде, был тонкий.

Форма у этих двух компаний была абсолютно разная.

Такой ни до, ни после, я никогда не видела.

Наши домоуправы были в восторге и премного меня благодарили.

В городе уже орудовали банды с мечтой проникнуть в чужие квартиры.

Дважды я не впустила неизвестных в дом.

Когда началась война, ввели сухой закон. Спиртное изъяли из магазинов.

Это было разумно! Не до спиртного.

Не до макияжа, не до украшений. Не до ничего! Полная аскеза. Абсолютное воздержание.

В первый и в последний раз на той войне я надела украшения на свой день рождения.

Мы его с Вероникой отмечали 3 апреля в итальянском ресторане в центре города.

У нее день рождения 1 апреля, у меня 2 апреля, мы всегда встречались в третий нейтральный, наш общий день.

В этот раз нас встретили с раннего утра взрывы невиданной до сих пор амплитуды и масштаба.

Горели нефтехранилища.

Я не видела, как горит Хиросима, но уверенна, приблизительно, это выглядит так. Сначала я увидела белое, огромное как шар ядро.

Потом оно становилось ядовито- оранжевым, потом оно взрывалось.

Мне тотчас позвонила Вероника - но только я была в своей сторожевой башне на 14 этаже. У меня город просматривается до горизонта.

Я молилась и отправляла корабль по назначению, я видела всё и я должна была видеть! Сидеть в подвале - это не моё.

- Что будем делать? - деловито спросила меня Вероника. - Ты настроена встречаться?

Я настроена встречаться?! - нашла кого спрашивать!

Я настроена всегда! Остановить меня достаточно трудно.

- Вероника, - сказала я, - Встречаемся! Дальше будет только хуже.

Дальше было 23 апреля. Ещё дальше, 29 апреля.

Больше мы не увиделись.

Ещё мой день рождения мы с Соней отмечали у нас в доме в полуподвале со всеми оставшимися жильцами.

Было очень трогательно и тепло.

Накануне открыли винные отделы и я купила несколько бутылок шампанского.

И смех, и грех! Нам с Вероникой разрешили выпить.

Нам позволили встретиться в городе,

напоминающем вполне апокалипсис.

Всё было в черном дыму, пахло гарью.

На обратном пути за мной приехало такси с украинской атрибутикой и, с какими-то желто-синими шарами и мигалками. Смешной, одесский, среднего возраста, водитель вел со мной патриотические, дерзкие разговоры.

Мы пели с ним в унисон.

Но вот когда я ехала навстречу с Вероникой меня вез более молодой, но абсолютно выхолощенный, пропутинский,

без году неделя в Одессе, а таких видно всегда! Он пустился со мной в рассуждения, что люди причитают из-за взрывов, но вон как изуродовали Одессу! Вон, чего понастроили!

Вон, что творится в городе! А вот теперь ракеты, подумаешь, можно и потерпеть.

Прошло время, когда я интеллигентно молчала, а дома выдавала монолог Станиславского не только на лестнице, но прихватив при этом и мужа, и всех своих домочадцев.

Если я разойдусь, я сама себе уже могу быть не рада.

Солнце в Марсе. Венера в Юпитере. Война.

Овен идёт навстречу к овну.

Овен не молоденький, но вполне себе боевой, хоть и очень-очень жертвенный. Но не к козлам!

Я взяла телефон в руки. Я сообщила диспетчеру, что далее по маршруту следовать не буду.

Пацану этому рявкнула вполне внятно и четко с требованием немедленно остановить машину и выпустить меня.

Пока я доминировала в своем праведном гневе, пока он что-то мне мямлил и искал место для парковки, мы почти доехали до места назначения. Мне оставалось пройти два квартала.

- Иди-ка ты, вслед за русским кораблем! - подумала я и важно зашагала на высоких, но очень устойчивых каблуках.

Тьма спустилась над городом. Но был лишь только полдень.

Ах ты, рвань такая, руки прочь от Одессы! - почти вслух говорила я.

Я была очень хороша в своем праведном гневе.

Вполне нарядная, наконец-то с украшениями, чуть при макияже, с огромным роскошным букетом цветов и с подарком для Вероники.

Только не началась бы воздушная тревога, - подумала я, - только бы успеть посидеть как люди, обняться и поговорить.

Поздравляли с днём рождения все! Ну вот просто все. Чуть ли не поставщики воды домой и участковый семейный врач.

И это было очень приятно. Позвонила даже Москва.

Там тоже есть люди. И чудесная, одна из немногих, моя прошлая, настоящая и будущая подруга спросила меня: "Викуся, что мы можем для тебя сделать? Что мы можем сделать для всех вас?"

- Ничего, - сказала ей я, - ничего! Только верить нам и любить!"

Любить и верить.

И мы обе с ней зарыдали, в голос, взахлёб. Вместе - в первый и в последний раз.

24.02.24.