85 лет назад 16 ноября 1937 года из подвала томской тюрьмы НКВД был выведен на расстрел человек с этой фотографии: наш прадед, бабушкин папа, философ Густав Шпет.

Родился в Киеве. Убит в сибирском овраге.

Сегодня эта биография звучит ещё трагичнее и актуальнее, хотя все эти годы казалось, что трагичнее невозможно. Родила Украина, убила Россия…

Более полувека с этой даты бабушка прожила, не зная ее, хотя и подозревая, насколько справка о смерти от воспаления легких в 43-и году далека от действительности.

Бывают ночи: только лягу,

в Россию поплывет кровать,

и снится, что ведут к оврагу,

ведут к оврагу убивать.

Эти совсем не по-набоковски неуклюжие и щемяще прямодушные стихи-нестихи, отзываются тем не менее в нас всей силой последнего незнания: как и что может чувствовать человек на краю расстрельной ямы– мы не можем даже близко представить. Я помню приезд с бабушкой в Томск. Помню этот подвал. Помню ощущение под кожей и невозможность даже примерить на себя то,что в эту секунду ощущает в этом же подвале бабушка.

Проснусь, и в темноте, со стула,

где спички и часы лежат,

в глаза, как пристальное дуло,

глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею,-

вот-вот сейчас пальнет в меня -

я взгляда отвести не смею

от круга тусклого огня.

Оцепенелого сознанья

коснется тиканье часов,

благополучного изгнанья

я снова чувствую покров.

Но сердце, как бы ты хотело,

чтоб это вправду было так:

Россия, звезды, ночь расстрела

и весь в черемухе овраг.

1927, Берлин

Стихи Набокова написаны в 1927 году. Эта фотография прадеда – 1926 года. Благополучного изгнания покров уже давно отвергнут, Шпет, прибегнув, по словам бабушки , к давнему знакомству с Луначарским, не сел на философский пароход, а, а напротив, вовсю трудится, пишет, переводит. В 1927 году выходит «Внутренняя форма слова» – тоненькая книга, моментально превращающаяся в втрое больший фолиант, ибо каждое предложение перечитываешь по три-четыре раза, пытаясь сначала просто хотя бы проследить, а потом хоть немножко осмыслить эти головокружительные витки мысли о слове,мысли-слова, словомысли...

До расстрела остаётся 10 огромных плодотворных лет. Дикая фраза.

Эта фотография («карточка»– как обычно говорила бабушка о фотографиях), висевшая, сколько я себя помню у неё в комнате , для меня была частью внутреннего бабушкиного портрета, неотделимая от ее запаха, голоса, рисунка обоев в ее комнате и поверхности стены. Я настолько к ней привыкла, что едва замечала, как дети не различают черт родных, не членят предметы и до поры до времени почти не выделяют обособленные события из череды дней детства. И только в этом году,когда бабушки не стало, мама вдруг заглянула на ее оборот. Там уже старческим невидящим почерком (кто ж теперь узнает, в каком году) выведено :

« Г.Г.Шпет - 1926 г.

1879-1937 (+)

Катюша, я считаю этот портрет дедушки наиболее удачным и гармоничным.

Хочу, чтоб всегда у тебя висел (и советую понемногу читать Шпета)»

Я читаю, бабуль. Понемногу, потому что помногу такого концентрата мысли организм обычного человека попросту не выдерживает. Мозг вспенивается и перестаёт воспринимать буквы.

Мама выполнила твоё желание и подарила мне этот твой подарок на мой 44й день рождения, первый день рождения без тебя.

И сегодня, 16 ноября, в страшный для тебя день памяти, которую вернули нашей семье дорогие томичи, разыскавшие сначала в недрах томских ГБшных архивов дело Густава Густавовича, а затем приехавшие в Москву и разыскавшие бабушку, я открываю выставку, а потом возвращаюсь домой и открываю книгу: читаю слово за словом «Внутреннюю форму слова», тоже подписанную тобой мне на день рождения 20 лет назад («Собственность Катюше, надеюсь, ты приблизишься и поймёшь прадеда. 7/VIII 96г .Бабушка») – читаю уже совсем иначе: не так пытливо-интеллектуально, как в юности, а как книгу жизни человека в слове, пытаясь приблизиться к этой жизни, и снова совершенно случайно натыкаюсь на ту самую формулировку: "Сама смерть, раз она фигурирует в качестве аргумента, имеет разное значение применительно к антропологическому индивиду и социальному субъекту: физическая смерть первого еще не означает смерти его как социального субъекта. Последний живет, пока не исчезло какое бы то ни было свидетельство его творчества".

Все так. Но человека убили.

И тупая металлическая пуля, пущенная очередным негодяем и невеждой и пробившая одну из умнейших голов своего времени, пробила навсегда жизнь всех близких, целой семьи, всю столетнюю жизнь моей бабушки и продолжает убивать и сейчас.

Катя Марголис