Как я уже писала, я не смогла заставить себя посмотреть произведение Сокурова, показанное на Венецианском фестивале: комбинация российского флага, чудовищного обстрела Киева, полное молчание маэстро и его итальянских сопродюсеров, как и руководства кинофестиваля, сделало этот просмотр этой 5 часовой эпопеи под названием «Дневник режиссера» для меня полностью невозможным.

Да и бессмысленным: какая разница, что именно послужило поводом для водружения флага убийц и нормализации убийств кинофестивалем?

Однако, к счастью , у меня есть более дотошные и стойкие члены семьи , и на просмотр на следующий день героически отправился мой партнер Robin Saikia.

Свою рецензию он опубликовал в своем блоге по-английски (ибо русским — на свое и наше общее семейное счастье —он не владеет). А я приведу ее перевод (спасибо chatGpt за неустанную помощь и экономию времени): рецензия того стоит.

Итак:

Robin Saikia:

***

Начать этот разбор, пожалуй, стоит с одного признания: я не беспристрастен. Я вовлечен лично— если не сказать, предвзят.

Моя спутница жизни, художница Катя Марголис, предложила мне написать рецензию на новый фильм Александра Сокурова «Дневник режиссёра», показанный в этом году во внеконкурсной программе на Венецианском кинофестивале. Читатели мои, думаю, в курсе: после вторжения в Украину Катя стала заметной фигурой, решительно выступающей против режима Путина и бескомпромиссно трудящейся в поддержку Украины. Ей показалось, что я — англичанин, с очевидными русскими связями, но при этом с определённым даром к объективности — мог бы предложить иной, более свежий взгляд.

Сегодня утром я поблагодарил её за билет с искренней признательностью, добавив, что просмотр пятитичасовой картины стал редким опытом — опытом по-настоящему обедняющим.

Впрочем, это вовсе не означает прямого неуважения к режиссёру, как, надеюсь, станет ясно из дальнейших замечаний.

Сам факт присутствия России — равно как и Израиля, двух современных жестоких государств— на Венецианском фестивале для многих стало горькой пилюлей. Но стоит помнить: Биеннале давно и прочно политизирована. История самого кинофестиваля исполнена двусмысленностей: в конце 1930-х и начале 1940-х он находился под полным контролем держав Оси — с Геббельсом в роли трибуна Третьего рейха и Джузеппе Вольпи в роли координатора участия фашистской Италии. В этом нет ничего нового: тираны и их режимы всегда находили для себя здесь гостеприимную площадку. И не только они: более респектабельные страны тоже не раз использовали Биеннале как удобный рупор для продвижения собственных — то навязчивых, то вялых — политических или социальных проектов, часто за счёт самого искусства.

Фильм Сокурова стал способом для России обозначить присутствие на нынешнем кинофестивале , и показательным здесь является тот факт, что у картины при этом итальянский продюсер. Пусть показ и состоялся в залах Astra (а премьера в Palabiennale- прим. мое—КМ) — очевидно второстепенных и вынесенных с основного кинофестиваля площадках— этого оказалось достаточно, чтобы российский флаг реял рядом с прочими над главным фасадом Палаццо дель Чинема.

Но поразительно и иронично, что эта пятитичасовая лента, по крайней мере для меня, изображает Россию как сущий ад, а не ту «мечту», в которую ФСБ хочет заставить нас поверить. Уже через 15 минут просмотра становится ясно: Россия Сокурова — это страна, в принадлежности к которой в здравом уме никто бы не признался . Вряд ли эта картина станет последним гвоздём в крышку гроба российской репутации, но претендует она на эту роль уверенно.

Не менее ироничен и тот факт, что официальное заявление Сокурова столь же кратко, сколь его фильм тягостно долог. Оно настолько лаконично, что его можно привести полностью: «Что я могу добавить к монологу моего фильма, — рассуждает он с напусканной серьёзностью, — который будет говорить с вами пять часов? Смотрите терпеливо, с добрым сердцем, внимательно. Эта история касается вашей родины, вашей страны и вашего народа. Одно слово: Старый Свет не меняется».

Адресовано это, разумеется, соотечественникам, а не всем остальным . Но даже в этой лаконичности, видимо, способно вызвать у них слезу. Для русского уха утверждение «Старый Свет не меняется» звучит как музыка; для остальных — как проклятие обречённости.

И всё же «Дневник режиссёра» — фильм, безусловно, достойный внимания; я бы даже сказал, его просмотр обязателен для тех, кто стремится понять Россию не по сводкам новостей, а глубже.

В основе картины — монтаж советских хроник: политические события, сцены повседневности, дополненные надписями в стиле PowerPoint. Каждые двадцать минут на экране появляется сам Сокуров, делающий записи в «дневнике». Силуэт у окна, затем крупный план — перо скребёт по бумаге. Этот звук словно перекочевал из английской костюмированной британской постановки Диккенса, в которой клерк восседает на высоком стуле. Это милая личная деталь , но сами записи — настолько туманны, двусмысленны, и местами претенциозны, что их роль скорее декоративна, чем содержательна.

Зато хроники — сильная сторона фильма. Монтаж здесь филигранный, завораживающий. И если режиссёр хотел через него создать привлекательный образ России, то промахнулся окончательно.

Начну с положительных моментов: в фильме встречались сцены изысканного, пусть и мрачного юмора, хотя были ли они задуманы именно так — одному Богу известно. Один из таких эпизодов: репортаж о, если не ошибаюсь, тройке космонавтов, которые сгорели в своей ракете при возвращении на Землю. За этим немедленно следовал кадр женщины средних лет, внешне охваченной горем; казалось естественным предположить, что это мать одного из погибших. Десять томительных секунд зритель ждал, пока она соберётся с силами заговорить. И когда наконец заговорила — оказалось, что она воспитательница детского сада, не имеющая к космонавтам ни малейшего отношения. Она пустилась в унылый, но явно тщательно заученный монолог о том, как её воспитанники осваивают искусство учёбы посредством заучивания наизусть и декламации. «Жизнь продолжается» — таков, по-видимому, был посыл: дети старательно декламировали подходящие стихи. Так или иначе, трагедия космонавтов была моментально забыта.

Что касается катастроф, то все неудачи советской космической программы нашли отражение в фильме, вместе с её немногочисленными триумфами. Победы оказывались редки, и Сокуров, не желая оставлять вакуум безрадости, щедро заполнял его хрониками многочисленных авиакатастроф, которыми изобилует история российской гражданской авиации. Я насчитал двенадцать, прежде чем бросил подсчёт. Эти падения оказались весьма выразительной метафорой ада, столь искусно обнажённого Сокуровым, и сыграли важную вспомогательную роль в удержании структуры картины при полном отсутствии какого-либо внятного сюжетного развития — кроме сухого следования хронологии.

Хронология — главный приём Сокурова. На протяжении пяти часов хроники сопровождаются поясняющими сводками о том, что происходило в остальном мире. Ожидание перемены — нового ритма, иного акта, свежей перспективы — нарастает, но ничего не меняется. Режиссёр упорно держится схемы «дата — событие — кадр». И всё же этого достаточно, чтобы удерживать внимание: любопытно узнать, что смерть Ахматовой и митинги за гласность совпали с рождением Джоан Роулинг и эскалацией войны во Вьетнаме. В таком виде фильм можно назвать изощрённой PowerPoint-презентацией. Но и это не в минус: напротив, это подчёркивает особую черту русской культуры — склонность скатываться к своеобразному «менеджерскому», скажем прямо, корпоративному способу коммуникации, будто в попытке укротить хаос и уныние, которые привычно господствуют в их жизни. В каждом страстном русском творце, как ни странно, таится упрямый офис-менеджер, отчаянно подающий знаки, чтобы его выпустили наружу, — столь же высокомерный, сколь и раболепный.

Два главных обезболивающих, призванных усмирить хаос и уныние, — это, разумеется, сентиментальность и ностальгия. Было бы несправедливо утверждать, что на них у русских монополия, но они, безусловно, одни из главных игроков, почти что в собственной лиге. Попытки англичан и американцев изображать уютную национальную идиллию меркнут на фоне российских. Даже Третий рейх под зоркой режиссурой Йозефа Геббельса не приблизился к тому уровню самоуслаждения и самовосхваления, который Россия демонстрирует в собственных представлениях о себе — тщательно отполированной фикции, живущей и ныне под пристальным взглядом Владимира Путина и его присных.

Сокуров щедро угощает зрителя соблазнительной чередой сцен «счастливой жизни»: слава тракторам и суровая, трудовая мужественность их водителей заставили меня мысленно натянуть воображаемые, перепачканные грязью валенки и выйти в поле; я влюбился в хор доярок, распевавших весёлую песню о свежем молоке и коровниках — и это чувство было не в духе «спасти вас из ада и увезти в виллу на Ривьере», а скорее в духе «остаться с вами и жить счастливо до конца дней»; я радовался вместе с артелью алкоголиков, которых неделями насильно купали в ледяных реках и прудах, и они выходили оттуда преображёнными, счастливыми и свободными от недуга.

После погружения в этот фильм мне стали куда понятнее рассказы русских друзей об их тётушках и бабушках, прикованных к телевизору. Если убрать из ленты лозунги в стиле PowerPoint и итальянско-английские субтитры, то она превратится в идеальный пятитичасовой сериал для пожилых российских зрителей, к которому время от времени присоединилась бы и вся семья, жаждущая получить готовую порцию успокоительного от нынешнего коменданта гигантской тюрьмы под названием «современная Россия».

Сразу после вторжения в Украину для меня оставалось полной загадкой, как столь многие знакомые мне россияне — образованные люди среднего класса, такие же, как я, а вовсе не «благородные трактористы», — могут занимать столь амбивалентную позицию по отношению к преступному, безосновательному и незаконному вторжению России в Украину. Сокуров оказал мне великую услугу, раз и навсегда прояснив этот парадокс: его фильм наглядно демонстрирует, как советский миф о Родине-Империи продолжает жить даже в умах тех, кому посчастливилось соприкоснуться с иным, лучшим миром. Уничтожить этот миф почти невозможно. Старый Свет не меняется.

Неудивительно, что сам Сокуров так и не сделал никакого осмысленного заявления о «специальной военной операции». Не сделают этого, смею утверждать, ни его многочисленные итальянские поклонники, ни так называемые «хорошие русские», дефилирующие ныне по красной дорожке Венецианского кинофестиваля. “

Катя Марголис