Бабушка и ангелы.

- Пачакай-анно, малое. Нешта нага балiць.

Мы прошли еще несколько шагов и остановились. Я посмотрела на бабушины ноги - они выглядели одинаково, и с виду никак нельзя было сказать, что одна из них болит. Тем более что бабушка никогда не жаловалась на ноги. Она вообще ни на что не жаловалась: в отличие от других бубушек моя никогда не болела.

- Трэба недзе сесцi, не магу iсцi, каб яе халера...

Осмотрелись - сесть негде. Это у нас в деревне лавки около каждого забора, а в городе такого нет. Хотя эта улица на городскую совсем не похожа: узкая, пыльная, трава по бокам и никаких многоэтажек. В городе не собираются вечером на лавках и не поджидают вместе коров, и семки не лузгают, и в карты не играют. У тети Лили тоже деревенский дом без лавки. И коровы, понятно, нет. Других животных тоже нет, даже мышей, пошутила бабушка.

Мы тете Лиле домашних гостинцев привезли: масла, творога, яиц утрешних, колбасы пальцем пиханой, сала с прорезью, ну и опадков белого налива - он уже здорово созрел! У нас же хозяйство, огород - все свое, покупаем только хлеб и карамель с вареньем. Когда в сельпо привоз, бабушка берет для меня свежий батон и карамелек грамм триста. Это я сама придумала - батон с карамельками. Сначала конфета твердая, как кость, и ее нужно хорошенько рассосать, а потом кость проламывается и выпускает из себя варенье. Я иногда не могу удержаться и раньше времени прокусываю, и тогда уже батон. Из варенья с батонным мякишем получается такая большая сладкая масса, и ее долго можно гонять во рту - вкуснотищааааа... С нормальным вареньем еще вкуснее, но оно на зиму - летом и так витаминов хватает.

- Давай-анно сюды, да плоту...трохi абаперцiся...

Бабушка дохромала до ближайшего забора и, придерживаясь за штакетину, поставила сумку на траву. Там же внизу ощупала больную ногу.

- Мусiць сутарга, каб жеж яе...ўбiлася недарэчы.

- Бабушка, может, за поворотом есть лавка, я посмотрю!

- Чакай-анно...тут прысяду...далекавата да тога павароту...ах ты, нешта..

Бабушка отпустила забор и как-то неловко через карачки опустилась на траву. Ноги высунула на улицу, на них травы немного не хватило. От-жэж, халера, принялась разминать судорогу. Разминала так и этак, пока не нашла нужный мотив, и тогда начала ритмично раскачиваться. Что-то забормотала в такт.

Растирала, раскачивалась и бормотала.

Растирала, раскачивалась, бормотала.

Растирала и раскачивалась.

Растирала, раскачивалась.

Растирала.

Раскачивалась.

Откинулась к забору и опустила тяжелые веки...

(Полегчало??)

- Бабушка, пойдём? – предложила я осторожно.

- Зараз, Томка...трохi адпусцiла...от пяць мiнут можа i пойздем...на аўтобус трэба...пойдзем-пойдзем...зараз...

Мимо прошла женщина - как раз к дому за нашим забором. Задержалась и спросила, не помочь ли чем.

- Сутарга-анно вось...але ж пройдзе...

- Может, скорую?

- А что скорая зробiць? Адпусцiць вось, i пойдзем... - бабушка неопределенно махнула в сторону вокзала. - Спасiба вам.

Женщина нырнула в калитку.

- Томка, а ты сядзь, не мiтусi.

- Бабушка, на автобус же!

- Сядзь-анно...бач як ухапiлася халера на яе...балiць яшчэ...

И снова прикрыла веки.

Я присела там, где стояла - на корточки. С корточек гипнотизировала бубушку, и та через минуту тихо захрапела. Я не знала, что теперь надо делать. Перед носом пузырилась сумка. В ней мы везли ответные гостинцы: конфеты, палку городской колбасы, толстый огурец на семена или даже два, бутылку гарэлкi для деда (от меня Анатолию, наказала тетя Лиля) и что-то там еще по мелочи.

Я достала конфет, сразу пять штук. Карамель медленно таяла во рту и в конце ломалась до варенья. Фантики я бросала в сумку. Не хватало батона. Я ела конфеты и ждала бабушку. Бабушкина голова начала медленно съезжать на бок. Я подумала было, что сейчас она потянет к земле всю бабушку, бабушка упадет и проснется. Но нет: доехав до плеча, голова резко взяла назад и, прихрюкнув, даже перестала храпеть. Я достала еще конфет. Ела и ждала. Достала еще. Еще. Еще. И еще. Бабушка проспала уже двеннадцать длиннющих карамелек. Теперь у нее приоткрылся рот, и оттуда веяло гарэлкай. Когда конфеты закончились, я стала считать штакетины в нашем заборе. Потом штакетины у соседей напротив. Потом дома на улице. Потом до ста и обратно.

Когда не осталось чего считать, я решила будить бабушку - без всякого дела сидеть здесь было просто невозможно.

- Бабушка, поехали домой!!

- Зараз...зараз паедзем...

(Не спала??)

- Если опоздаем, дед хату замкнет, будем в сарае ночевать!

- Зараз паедзем, Томачка, зараз...балiць, каб яе халера...- бабушка только и пошевелила, что больной ногой.

В остальном было тихо, муха не прожужжит.

Меня стало тошнить. На пути извержения непереваренные конфеты и что-то там еще из тетьлилиного угощения прошлись по фасаду нарядного платья, зацепили коленки и упали в разноцветных подробностях на белоснежные гольфы в босоножках. Я не могла оторвать глаз от этого зрелища.

И до меня вдруг дошло, что это все уже не сейчас. Сейчас - это уже тогда. И тогда я точно знала, что мы больше никогда не попадем домой. Что я никогда не пойду школу, хотя до сентября наконец-то осталось всего ничего. О школе я мечтала всю свою жизнь, готовилась, и теперь - вот... Я ужаснулась, что больше никогда не увижу маму и деда Толика. И Костика, выходит, не увижу. Костик - мой дядя, но мы с ним друзья, несмотря на то, что я обыгрываю его и в дурака, и в свинью, и в пьяницу. Мы играем на деньги, и я своими выигрышами немного нарушаю его планы. У него от этого пашчэмкi хоздяць. Но сам ведь хотел! Я уже три с половиной рубля с него насобирала. От него же и прячу - украдет и фингалом вечнозеленым не моргнет. Костику осенью в армию, и бабушка надеется, что его там исправят. Его исправят, а я этого уже не увижу, потому что умру здесь под чужим забором в своем зарыганом наряде. И бабушка умрет - от больной ноги и непробудного сна. И никто нас здесь никогда не найдет, на этой дикой деревенской улице чужого невнятного города...

И я заплакала.