а вот ещё того же автора..
Жена
I
Когда долго живешь с человеком, то не замечаешь главного и
существенного в его отношении к тебе. Заметны только детали, из которых
состоит это существенное.
Так, нельзя рассматривать величественный храм, касаясь кончиком носа
одного из его кирпичей. В таком положении чрезвычайно затруднительно
схватить общее этого храма. В лучшем случае можно увидеть, кроме этого
кирпича, еще пару других соседних - и только. Поэтому мне стоило многих
трудов и лет кропотливого наблюдения, чтобы вынести общее заключение, что
жена очень меня любит. С деталями ее отношения ко мне приходилось
сталкиваться и раньше, но я все никак не мог собрать их в одно стройное
целое. А некоторые детали, надо сознаться, были глубоко трогательны.
Однажды жена лежала на диване и читала книгу, а я возился в это время с
крахмальной сорочкой, ворот которой с ослиным упрямством отказался сойтись
на моей шее.
"Сойдись, проклятое белье, - бормотал я просящим голосом. - Ну, что
тебе стоит сойтись, чтоб ты пропало!"
Сорочка, очевидно, не привыкла к брани и попрекам, потому что
обиделась, сдавила мое горло, а когда я, задыхаясь, дернул ворот, петля для
запонки лопнула.
"Чтоб ты лопнула! - разозлился я. - Впрочем, ты уже сделала это.
Теперь, чтобы досадить тебе, придется снова зашить петлю".
Я подошел к жене.
- Катя! Зашей мне эту петлю.
Жена, не поднимая от книги головы, ласково пробормотала:
- Нет, я этого не сделаю.
- Как не сделаешь?
- Да так. Зашей сам.
- Милая! Но ведь я не могу, а ты можешь.
- Да, - сказала она грустно. - Вот именно, поэтому ты и должен сам
сделать это. Конечно, я могла бы зашить эту петлю. Но ведь я не долговечна!
Вдруг я умру, ты останешься одинок - и что же! Ничего не умеющий,
избалованный, беспомощный перед какой-то лопнувшей петлей - будешь ты
плакать и говорить: "Зачем, зачем я не привыкал раньше к этому?.." Вот
почему я и хочу, чтобы ты сам делал это.
Я залился слезами и упал перед женой на колени.
- О, как ты добра! Ты даже заглядываешь за пределы того ужасного,
неслыханного случая, когда ты покинешь этот мир! Чем отблагодарю я тебя за
эту любовь и заботливость?!
Жена вздохнула, снова взялась за книгу, а я сел в уголку и, достав
иголку, стал тихонько зашивать сорочку. К вечеру все было исправлено.
Не забуду я и другого случая, который еще с большей ясностью
характеризует это кроткое, любящее, до смешного заботливое существо.
Я получил от одного из своих друзей подарок ко дню рождения:
бриллиантовую булавку для галстука.
Когда я показал булавку жене, она испуганно вы-хватила ее из моих рук и
воскликнула:
- Нет! Ты не будешь ее носить, ни за что не будешь!
Я побледнел.
- Господи! Что случилось?! Почему я не буду ее носить?
- Нет, нет! Ни за что. Твоей жизни будет грозить вечная опасность! Эта
булавка на твоей груди - слишком большой соблазн для уличных разбойников.
Они подсмотрят, подстерегут тебя вечером на улице и отнимут булавку, а тебя
убьют.
- А что же мне... с ней делать? - прошептал я обескураженно.
- Я уже придумала! - радостно и мелодично засмеялась жена. - Я отдам ее
переделать в брошку. Это к моему синему платью так пойдет!
Я задрожал от ужаса.
- Милая! Но ведь... они могут убить тебя!
Лицо ее засияло решительностью.
- Пусть! Лишь бы ты был жив, мой единственный, мой любимый. А я - что
уж... Мое здоровье и так слабое... я кашляю...
Я залился слезами и бросился к ней в объятия. "Не прошли еще времена
христианских мучениц", - подумал я.
Я видел ее заботливость о себе повсюду.
Она сквозила во всякой мелочи. Всякий пустяк был пронизан трогательной
памятью обо мне, во всем и везде первое было - ее мысль о том, чтобы
доставить мне какое-нибудь невинное удовольствие и радость.
Однажды я зашел к ней в спальню, и первое, что бросилось мне в глаза, -
был мужской цилиндр.
- Смотри-ка, - удивился я. - Чей это цилиндр?
Она протянула мне обе руки.
- Твой это цилиндр, мой милый!
- Что ты говоришь! Я же всегда ношу мягкие шляпы...
- А теперь - я хотела сделать тебе сюрприз и купила цилиндр. Ты ведь
будешь его носить, как подарок маленькой жены, не правда ли?
- Спасибо, милая... Только постой! Ведь он, кажется, подержанный! Ну
конечно же подержанный.
Она положила голову на мое плечо и застенчиво прошептала:
- Прости меня... Но мне, с одной стороны, хотелось сделать тебе
подарок, а с другой стороны, новые цилиндры так дороги! Я и купила по
случаю.
Я взглянул на подкладку.
- Почему здесь инициалы Б. Я., когда мои инициалы - А. А.?
- Неужели ты не догадался?.. Это я поставила инициалы двух слов: "люблю
тебя".
Я сжал ее в своих объятиях и залился слезами.
II
- Нет, ты не будешь пить это вино!
- Почему же, дорогая Катя? Один стаканчик...
- Ни за что... Тебе это вредно. Вино сокращает жизнь. А я вовсе не хочу
остаться одинокой вдовой на белом свете. Пересядь на это место!
- Зачем?
- Там окно открыто. Тебя может продуть.
- О, я считаю сквозняк предрассудком!
- Не говори так... Я смертельно боюсь за тебя.
- Спасибо, мое счастье. Передай-ка мне еще кусочек пирога...
- Ни-ни... И не воображай. Мучное ведет к ожирению, к тучности, а это
страшно отражается на здоровье. Что я буду без тебя делать?
Я вынимал папиросу.
- Брось папиросу! Сейчас же брось. Разве ты забыл, что у тебя легкие
плохие?
- Да одна папир...
- Ни крошки! Ты куда? Гулять? Нет, милостивый государь! Извольте
надевать осеннее пальто. В летнем и не думайте.
Я заливался слезами и осыпал ее руки поцелуями.
- Ты - Монблан доброты!
Она застенчиво смеялась.
- Глупенький... Уж и Монблан... Вечно преувеличит!
Часто задавал я себе вопрос: "Чем и когда я отблагодарю ее? Чем докажу
я, что в моей груди помещается сердце, действительно понимающее толк в
доброте и человечности и способное откликнуться на все светлое, хорошее".
Однажды, во время прогулки, я подумал: "Отчего у нас никогда не
случится пожар или не нападут разбойники? Пусть бы она увидела, как я,
спасший ее, сам, с улыбкой любви на устах, сгорел бы дотла или с
перерезанным горлом корчился бы у ее ног, шепча дорогое имя".
Но другая мысль, здравая и практическая, налетела на свою пылкую
безрассудную подругу, смяла ее под себя, повергла в прах и, победив,
разлилась по утомленному непосильной работой мозгу. "Ты дурак и эгоист, -
сказала мне победительница. - Кому нужно твое перерезанное горло и языки
пламени. Ты умрешь, и хорошо... Но после тебя останется бедная, бесприютная
вдова, нуждающаяся, обремененная копеечными заботами..."
- Нашел! - громко сказал я сам себе. - Я за-страхую свою жизнь в ее
пользу!
И в тот же день все было сделано. Страховое общество выдало мне полис,
который я, с радостным, восторженным лицом, преподнес жене...
Через три дня я убедился, что полис этот и вся моя жизнь - жалкая
песчинка по сравнению с тем океаном любви и заботливости, в котором я начал
плавать.
Раньше ее отношение и хлопоты о моих удовольствиях были мне по пояс,
потом они повысились и достигали груди, а теперь это был сплошной бушующий
океан доброты, иногда с головой покрывавший меня своими теплыми волнами,
иногда исступленный. Это была какая-то вакханалия заботливости, бурный и
мощный взрыв судорожного стремления украсить мою жизнь, сделать ее сплошным
праздником.
- Радость моя! - ласково говорила она, смотря мне в глаза. - Ну, чего
ты хочешь? Скажи... Может быть, вина хочешь?
- Да я уже пил сегодня, - нерешительно возражал я.
- Ты мало выпил... Что значит какие-то полторы бутылки? Если тебе это
нравится - нелепо отказываться... Да, совсем забыла, - ведь я приготовила
тебе сюрприз: купила ящик сигар - крепких-прекрепких!..
Я чувствую себя в раю.
Я объедаюсь тяжелыми пирогами, часами просиживаю у открытых окон, и
сквозной ветер ласково обдувает меня... Малейшая моя привычка и желание
раздувается в целую гору.
Я люблю теплую ванну - мне готовят такую, что я из нее выскакиваю
красный, как индеец. Я раньше всегда отказывался от теплого пальто,
предпочитая гулять в осеннем. Теперь со мной не только не спорят, но даже
иногда снабжают летним.
- Какова нынче погода? - спрашиваю я у жены.
- Тепло, милый. Если хочешь - можно без пальто.
- Спасибо. А что это такое - беленькое с неба падает? Неужели снег?
- Ну уж и снег! Он совсем теплый.
Однажды я выпил стакан вина и закашлялся.
- Грудь болит, - сказал я.
- Попробуй покурить сигару, - ласково гладя меня по плечу, сказала
жена. - Может, пройдет.
Я залился слезами благодарности и бросился в ее объятия.
Как тепло на любящей груди...
Женитесь, господа, женитесь.