Начался допрос.

- подсудимый Кремнев! Признаешь ли ты себя виновным в вооруженном сопротивлении воинской команде, убийстве двух казаков Ивана Пищука и Савелия Жабина? – спросил председатель.

- Я-то, ваше благородие? – переступая с ноги на ногу, тягуче переспросил подсудимый.

- Насчет казаков, ваше благородие, что мир православный плетями хлестали, сяшками рубили, - торопливо заговорил Кремнев, - отчего не рассказать! На виду случилось, середь белого дня, мир православный видел. Попутал грех, ударил казаков колышком… сынка моего до смерти раздавили. Малый ребеночек был, пяти годочков, один в заводе, берегли с женой пуще глаза… раздавил казак сыночка, кишки выпустил… Ударили меня по голове плетью, упал я на землю, через мало времени очнулся… Федюнька мой за конской ногой на кишках волочится… реве-е-т! Под руку кол попался, я ударил казаков. Сколько разов ударил – не упомню: перепуг был большой, плетями хлестали, сяшками рубили… Оборвались кишки, сыночек умер… Не отставал от отца, покойный: «Тятька, возьми! Тятька, возьми!» Берешь малыша, ваше благородие, чего с ним поделаешь?! Жена жалобилась: «Сына от родной матери отворожил». Женское дело, ваше благородие, материнское. По крестьянству отцы сынов за собой оставляют. Наша жизнь известная: живем – не люди, умрем - не упокойники!.. Мать любила сына по своему, увидала раздавленным – ума рехнулась, голосит: «Душегубы! Каины! Анафемы прокляты! Чтобы вам ни дна, ни покрышки на том, на этом свете, детям вашим, женам вашим, всему каинову отродью». На руки сына схватила, - казаки плетями по голове – очумела баба! Выкрикивает, сыночка из рук не выпускает. Побежал народ кто куда мог: казаки копытами давили, сяшками рубили, плетями по голове, не разбирали ни старого, ни малого….