..хомяк затих, вжался в камень, лишь по шкурке его волнами пробегала холодная дрожь.

Сквозь прищур глаз хомяк видел, как сидящий в позе лотоса человек вынимал из своего рюкзачка кисет с табаком, набивал им трубку, неторопливо раскуривал. Чутким носом хомяк ощущал запах табачного дыма, отдающего корицей, мятой и какими-то неземными травами. Решившись чуть приподнять голову, он увидел, что табачный дымок складывается в буквы, а буквы - в слова. Хомяк прочитал - самое отвратительное на этой планете - предательство в сочетании с лицемерием - и в ужасе закрыл глаза. И немедленно заснул.

Утро выдалось удачным - спалось отлично, только два раза надо было посетить туалет по делам малым. Солнце весело светило в горницу, а хомячихи рядом уже не было - ушла на зерновой склад за получением месячной радости. Хомяк выпростал мохнатое тельце из кроватки, подошёл к окну. Снаружи что-то происходило - по залитой солнцем улице двигалось шествие. Колонна хомяков-патриотов в ладных униформах катила по улице лафет с телом суслика, невинно распятого зверофашистами. Хомяк вспомнил - об этой акции на днях говорили по телевизору. Лафет, выполненный в форме самолёта корпорации "Боинг", двигался в направлении Мавзолея. Звучала траурная, но в то же время торжественная музыка. Что-то среднее между хоралом и реквиемом. Доброе дело, - подумал хомяк. Запрыгнул в своё колесо и понёсся вперёд и только вперёд, напевая: Чтобы струна над крылАми звенела..доброе дело..хорошее дело..

Хомячий бег прервал звонок в дверь.

- Кто бы это мог быть? - подумал хомяк. Может, почта?

- Почта, почта..посылочка вам - донеслось из-за двери.

Хомяк подбежал к двери, отворил её. И тут же отпрыгнул назад. За дверью стоял человек в улыбчивой доброй маске Алёши Карамазова. На человеке был длинный, до самых ботинок, синий плащ, расшитый жёлтыми звёздами. Над головой человека сиял нимб с пояснительной надписью: святой. Человек зашёл в квартиру и плотно закрыл за собой дверь.

Хомяк метнулся к тахте, бросился на неё, прижался к холодной стене комнаты. Открыл рот, но сказать ничего не получалось. Алёша, яростно улыбаясь, подошёл к хомяку. Распахнул плащ. Под плащом сияло голое дело, простреленное в двух местах - над правым соском и под левой ключицей. Между длинных худых ног Алёши вместо полового члена висел крошечный автомат АК-47. Хомяк протянул вперёд лапки и снова попытался что-то сказать. Но не смог. Впрочем, из-за заоконного хорала-реквиема нельзя было услышать даже человеческую речь, а уж хомячий писк тем более.

АК-47 вздрогнул и начал расти. Он набухал, обрастая красным деревом, наливаясь оружейной сталью. Стал медленно подниматься. Из под ствола с отвратительным лязгом выскочил штык-нож.

- Что ты, Алёша.. Что это? - хотелось вскрикнуть хомяку, - Я же тебя люблю-ю-ююю!

- И я тебя полюблю, - прогудел Алёша.

После этих слов Алёша склонился над хомяком, железными руками распял его на тахте. Заклеил хомячий рот полоской скотча. Холодная сталь штык-ножа коснулась горячего хомячьего ануса, чуть-чуть углубилась вовнутрь. Передние лапки хомяка впились в подушку, задние лапки вытянулись струной.

- И - раз, - вздохнул Алёша. Штык-нож двинулся вперёд. Пошёл назад.

- И - два, - штык-нож вошёл в податливое тельце на полную длину.

Левая задняя хомячья лапка всё ещё была напряжённой струной, а правая отбивала на простыне такт. Так-так-так-так...

Хомяк не понимал, как в его маленьком тельце может поместиться такое огромное и грозное орудие, он вообще ничего не понимал из-за страшной, совершенно невозможной боли. И в то же время боли сладостной, боли искупляющей. В какой-то момент из его крохотного горлышка вырвался невероятный по силе нехомячий крик, разорвавший скотч, заглушивший и хорал за окном и даже невозможную заднюю боль.

Хомяк проснулся, вырвался из сна. Он всё ещё лежал на стебальном камне. Человек исчез. Сидевшая рядом собака, мокрая от слёз, с ужасом смотрела на хомяка.