Это я Педичка, эпизод из "творчества" Лимонова

"

Пахло сырым песком, шаркали подошвы за оградой, это по улице проходили

одинокие ночные прохожие. Внезапно я высвободил свои руки и обхватил ими

его спину. – Я хочу тебя, – сказал я ему, – давай делать любовь?
Я

не навязывался ему, неправда, все произошло само собой.Я был невиновен,

у меня встал хуй от этой возни и от тяжести его тела. Это не была

тяжесть Раймоновой туши, природа тяжести этого парня была другая. Я

сказал ему – «Давай делать любовь», но он и сам, наверное, понял, что я

его хочу – мой хуй наверняка воткнулся в его живот, он не мог его не

почувствовать. Он улыбнулся.
– Бэби, – сказал он.
– Дарлинг, – сказал я.
Я

перевернулся, приподнялся и сел. Мы стали целоваться. Я думаю, мы были с

ним одного возраста, или он был даже младше, но то что он был

значительно крупнее и мужественнее меня как-то само собой распределило

наши роли. Его поцелуи не были старческим слюнопусканием Раймона, теперь

я понимал разницу. Крепкие поцелуи сильного парня, вероятно,

преступника. Верхнюю губу его пересекал шрам. Я осторожно погладил его

шрам пальцами. Он поймал губами и поцеловал мою руку, палец за пальцем,

как я делал когда-то Елене. Я расстегнул ему рубашку и стал целовать его

в грудь и в шею. Особенно я люблю обниматься как дети, закидывая руки

далеко за шею, обнимая шею, а не плечи. Я обнимал его, от него пахло

крепким одеколоном и каким-то острым алкоголем, а может быть, это был

запах его молодого тела. Он доставлял мне удовольствие. Я ведь любил

красивое и здоровое в этом мире. Он был красив, высок, силен и строен, и

наверняка преступник. Это мне дополнительно нравилось. Непрерывно целуя

его в грудь я спустился до того места, где расстегнутая рубашка уходила

в брюки, скрывалась под брючным поясом. Мои губы уперлись в пряжку.

Подбородок ощутил его напряженный член под тонкой брючной материей. Я

расстегнул ему зиппер, отвернул край трусиков и вынул член.
В

России часто говорили о сексуальных преимуществах черных перед белыми.

Легенды рассказывали о размерах их членов. И вот это легендарное орудие

передо мной. Несмотря на самое искреннее желание любви с ним,

любопытство мое тоже выскочило откуда-то из меня и глазело. «Ишь ты,

черный совсем, или с оттенком», – впрочем, не очень хорошо было видно,

хотя я и привык к темноте. Член у него был большой. Но едва ли намного

больше моего. Может, толще. Впрочем, это на глаз. Любопытство спряталось

в меня. Вышло желание.
Психологически я был очень доволен тем,

что со мной происходило. Впервые за несколько месяцев я был в ситуации,

которая мне целиком и полностью нравилась. Я хотел его хуй в свой рот. Я

чувствовал, что это доставит мне наслаждение, меня тянуло взять его хуй

к себе в рот, и больше всего мне хотелось ощутить вкус его спермы,

увидеть, как он дергается, ощутить это, обнимая его тело. И я взял его

хуй и первый раз обвел языком напряженную его головку. Крис вздрогнул.

Я думаю, я хорошо умею это делать, очень хорошо, потому что от природы своей человек я утонченный и не ленивый, к тому же я не гедонист, то есть не тот, кто ищет наслаждения только для себя, кончить во что бы то ни стало, добиться своего оргазма и все. Я хороший партнер – я получаю наслаждение от стонов, криков и удовольствия другого или другой. Потому я занимался его членом безо всяких размышлений, всецело отдавшись чувству и повинуясь желанию. Левой рукой я, подобрав снизу, поглаживал его яйца. Он постанывал, откинувшись на руки, постанывал тихо, со всхлипом. Может быть, он произносил «О май Гат!»
Постепенно он очень раскачался и подыгрывал мне бедрами, посылая свой хуй мне поглубже в горло. Он лежал чуть боком на песке, на локте правой руки, левой чуть поглаживая мою шею и волосы. Я скользил языком и губами по его члену, ловко выводя замысловатые узоры, чередуя легкие касания и глубокие почти заглатывания его члена. Один раз я едва не задохнулся. Но и этому я был рад.
Что происходило с мои членом? Я лежал животом и членом на песке, и при каждом моем движении тер его о песок сквозь мои тонкие джинсы. Хуй мой отзывался на все происходящее сладостным зудением. Вряд ли я хотел в тот момент еще чего-нибудь. Я был совершенно счастлив. Я имел отношения. Другой человек снизошел до меня, и я имел отношения. Каким униженным и несчастным я был целых два месяца. И вот наконец. Я был ему страшно благодарен, мне хотелось, чтоб ему было очень хорошо, и я думаю, ему было очень хорошо. Я не только поместил его крепкий и толстый хуй у себя во рту, нет, эта любовь, которой мы занимались, эти действия символизировали гораздо большее – символизировали для меня жизнь, победу жизни, возврат к жизни. Я причащался его хуя, крепкий хуй парня с 8-й авеню и 42-й улицы, я почти не сомневаюсь, что преступника, был для меня орудие жизни, сама жизнь. И когда я добился его оргазма, когда этот фонтан вышвырнулся в меня, ко мне в рот, я был совершенно счастлив. Вы знаете вкус спермы? Это вкус живого. Я не знаю ничего более живого на вкус, чем сперма.
В упоении я вылизал всю сперму с его хуя и яиц, то, что пролилось я подобрал, подлизал и поглотил. Я разыскал капельки спермы между его волос, мельчайшие я отыскал.
Я думаю, Крис был поражен, вряд ли он понимал, конечно, он не понимал, не мог понимать, что он для меня значит и его поражал энтузиазм, с каким я все это проделал. Он был мне благодарен, со всей нежностью, на какую он был способен, гладил мою шею и волосы, лицом я уткнулся в его пах, и лежал не двигаясь, так вот он гладил меня руками и бормотал «Май бэби, май бэби!»
Слушайте, есть мораль, есть в мире приличные люди, есть конторы и банки, есть постели, в них спят мужчины и женщины, тоже очень приличные. Все происходило и происходит в одно время. И были мы с Крисом, случайно встретившиеся здесь, в грязном песке, на пустыре огромного Великого города, Вавилона, ей-Богу, Вавилона, и вот мы лежали и он гладил мои волосы. Беспризорные дети мира"