НИХТ ГУТ!
Самуилыч только-только перебрался в Германию, а уже ощутил весь неуют пребывания в чужом доме. Нет, и в хайме они с Розочкой пробыли недолго. И квартиру социальную им выделили быстро. Но вот нравы, эти “ихние” невозможные нравы!
Выбросил как-то Самуилыч бутылку из-под рапсового масла в мусорный контейнер во дворе. А соседка, из коренных, недобро так прищурилась, губки в куричью гузку собрала и шипит:
– Нихт гут!
– Чего “нихт гут”, крыса старая? – мысленно взъярился тогда Самуилыч. – Русские тебе не по нраву, да?
Но изобразил на лице виноватую улыбку, даже шляпу свою над мгновенно вспотевшей лысиной приподнял.
– Это ей твоя бутылка в неположенном месте не понравилась, – пытался
чуть позже вразумить Эрнестыч, аусзидлер со стажем. – Такой пластик через дорогу в специальный ящик нужно складывать.
– Нихт гут! – еще через неделю каркнула все та же фурия. Самуилыч побагровел как вареный рак, но вынужден был выковыривать из щебенки втоптанный за секунду до того окурок.
– Сорок лет дома их под ноги кидал, и было все гут! – ворочался Самуилыч бессонной ночью.
– Бабушка попросту с младенчества к дойче орднунгу (то есть к немецкому порядку. – Прим. авт.) привыкла, – утешала мужа Роза Александровна. – А ты, Семочка, опять биомусор вместе с пакетом выбросил. Надо что-то придумать...
Назавтра принаряженный Самуилыч позвонил в дверь немки и, сильно смущаясь, пригласил ее на пирожки.
– Гут, гут шмект! – весь вечер не переставала восхищаться бывшая учительница математики.
Неделей позже, когда Самуилыч снова не попал окурком в урну, старушка молча его сама подняла и понесла куда положено.
– Все хорошо, с кем не бывает, – успокаивала она при этом соседа, готового провалиться сквозь землю.
С того дня почему-то Самуилыч окурков больше не разбрасывал. Даже приезжая к себе на родину, в Петропавловск.
(с)