Саныч

Пришлось мне в разгар полевого сезона проваляться из-за проблем с

позвоночником целый месяц в больнице северного посёлка Октябрьское.

Палата на четверых, контингент время от времени менялся. Где-то через

три недели на свободную койку напротив моей положили мужика лет

шестидесяти. Занесли его в бессознательном состоянии, почему-то не в

реанимацию, а сразу в общую палату. Напичкали уколами, и он начал

приходить в себя. Худющий, жилистый мужчина, обросший бородой, с

длинными наполовину седыми волосами и с чёрными пронзительными глазами. Я

даже слегка вздрогнул, так как его лицо было очень похоже на

изображение Христа на иконах. Когда он окончательно пришёл в себя, то мы

разговорились, познакомились.

- Саныч.- протянул мне свою руку сосед.

- А по имени?

- Зови просто Саныч, это моя кликуха по жизни, и на зоне меня под ней все знают.

Он был глуховат, потому приходилось повышать голос, порой кричать, но

остальных соседей мы не тревожили этим. Третьим в палате был дед,

который всё время трясся после долгого запоя, а четвёртый сокамерник был

неходячим бомжом с ампутированными ногами по колено и кистями рук-

отморозил по пьянке зимой. Мед.сёстры старались его держать постоянно в

отключке, чтобы не орал. После очередной пьянки потерял память, и

решалась его судьба, куда определить.

Я был рад в общении с Санычем отвлечься от постоянной боли, и мы с ним

разговаривали с утра до поздней ночи все три или четыре дня, пока он не

оклемался и не выписали из больницы.

Протёртые кашки и жидкие супчики давно не лезли мне в горло, и Саныч всякий раз вежливо спрашивал:

- Можно, я доем твою порцию?

Из своих шестидесяти с хвостиком лет он половину отсидел по лагерям.

Сначала за кражи, а потом всё чаще от того, что некуда было податься

после отсидки. Шёл и в наглую разбивал витрину магазина, дожидаясь

милицию, чтобы снова получить срок. В зоне стал

столяром-краснодеревщиком, открылся талант у Саныча такой.

- Знаешь, сколько раз я пытался начать новую жизнь? Познакомлюсь с

женщиной, вроде, всё складывается хорошо, а она мои наколки увидит,

узнает, что зэк бывший, и, как прокажённого, из дома гонит. А я ведь всё

умею делать по хозяйству...

- А здесь-то ты как оказался?

- Последнее время жил я у попа Тобольского, двери ему в храме новые

сделал, много чего отремонтировал. А как-то раз выпил лишка, он меня и

выгнал и даже за работу не заплатил. Сел я на пароход и поплыл сначала

по Иртышу, а потом по Оби в Октябрьское, думал, здесь найду какую

работу. А когда сходил на берег, стало плохо, голодный был. Женщина

подошла, спросила, что со мной? Говорю- давление. Она мне сразу пару

таблеток в рот затолкала, я и отключился. У меня же пониженное давление,

а она мне ещё и для понижения дала, не разобравшись.

На второй день Саныч, стесняясь, спросил меня, не буду ли я смеяться, если он мне стихи свои почитает?

Я удивился, но сказал, что готов послушать. А потом уже сам просил его

ещё что-нибудь прочитать. И он, изредка заглядывая в свою потрёпанную

общую тетрадку, читал свои стихи- о Родине, о продажных политиках, о

природе, просто о жизни. Ну, естественно, и про жизнь за решёткой. Но

какие это были мощные стихи!!! Многие из них в стиле Игоря Талькова,

брали за душу своей откровенностью.

- Саныч, ты не пробовал свои стихи отдать в редакцию?

- Так они адрес требуют, а я же бездомный.

В последнюю ночь перед расставанием мы долго не спали, переговаривались.

Я ему рассказал, что в перерывах между полевыми сезонами строю дом, и

он задумался. А потом подсел ко мне на кровать и, глядя на меня своими

глазами мученика, прошептал:

- Саня, возьми меня с собой, а? Мне много места не надо, а я тебе дом

помогу достроить. Мне и денег не надо, накормишь разок в день и

достаточно.

- Саныч, дорогой ты мой. Ну, куда я тебя возьму? Я сам не знаю, что со

мной дальше будет- может, инвалидом останусь неходячим, тогда уже не до

постройки будет.

- Значит, опять бомжевать, а на зиму в тюрьму...

Он опустил печально голову, а мне было так жаль этого талантливого, но несчастного человека.

Утром сердобольные нянечки натолкали в пакет для него какой-то еды,

Саныч долго мялся у порога, уже несколько раз попрощавшись и пожелав

всем здоровья, но никак не решаясь выйти в коридор. Снаружи его снова

ждала жизнь с равнодушными к чужим проблемам людьми. Он обнял меня в

последний раз, неловко ткнувшись бородой в лицо:

- Прощай, Саня, вспоминай иногда Саныча...

Саныч, наверное, тебя уже нет в живых, прошло пятнадцать лет с тех пор.

Я часто вспоминаю те наши с тобой поэтические ночные посиделки. Но ведь

говорят, что, пока человека вспоминают, он не умер. Живи, Саныч!!!