Результаты недавних парламентских выборов в Италии должны стать четким сигналом для европейских лидеров: политика строгой экономии, которую они сейчас преследуют, отвергается избирателями.

Европейский проект, который остается таким же идеалистичным, каким он был всегда, направлял свои усилия по принципу «сверху вниз». Но привлекать к управлению странами технократов - совсем никуда не годиться. Это явно нарушает демократические процессы и навязывает этим странами политику, которая приводит к повсеместным недовольствам общества. Европейские лидеры уклоняются от комментариев, но на самом деле большая часть Европейского Союза пребывает в состоянии депрессии. Сокращение объемов производства в Италии с самого начала кризиса так же велико, как в 1930-х гг. Безработица среди молодежи в Греции сейчас превышает 60%, а в Испании – 50%. По мере разрушения человеческого капитала, социальная ткань Европы разрывается на мелкие клочки, а будущее региона оказывается под угрозой. «Доктора» утверждают, что «пациенту» следует продолжать текущий курс лечения. Политических лидеров, предлагающих альтернативные варианты, «записывают» в популисты. На самом же деле лекарство не помогает и вряд ли когда-нибудь поможет, не говоря уже о вероятности того, что используемые препараты могут оказаться еще хуже самого недуга. Потребуется порядка 10 лет или более, чтобы восстановить потери, понесенные в условиях применения бюджетных мер.

Короче говоря, ни популизм, ни близорукость не стали причиной, по которой граждане отвергают навязанную им политику. Это просто-напросто понимание того, что такие меры глубоко ошибочны. Таланты и ресурсы Европы – ее физический, человеческий и природный капитал – не изменились с началом кризиса. Проблема заключается в том, что введенные меры привели к массовому недоиспользованию этих ресурсов. Какой бы ни была проблема Европы, решение, усугубляющее процесс в данном аспекте, не может быть верным. Упрощенный диагноз Европы - кризисные страны жили не по средствам – как минимум, частично неверен. До наступления кризиса у Испании и Ирландии были финансовые профициты и низкое соотношение долга к ВВП. Если бы Греция была единственной проблемой, Европа могла с легкостью ее разрешить. Могут сработать альтернативные меры, которые в свое время обсуждались политиками. Европа нуждается в усиленном присутствии финансового федерализма помимо централизованного надзора за национальными бюджетами. Вполне возможно, что Европе не требуется система федеральных и государственных расходов «два к одному», используемая в США; но она определенно нуждается в увеличении расходов на европейском уровне, в отличие от нынешнего скудного бюджета (на который продолжают давить сторонники мер экономии).

Не обойтись и без банковского союза. Но это должен быть реальный союз с единой системой страхования депозитов и едиными процедурами резолюции, а также с общим органом надзора. Также необходимы еврооблигации или альтернативный инструмент. Европейские лидеры признают, что без экономического роста долговое бремя продолжит увеличиваться в размерах, а меры жесткой экономии сами по себе являются стратегией, вредящей росту. Годы идут, а на повестке дня так и не появилось стратегии роста, хотя ее компоненты хорошо известны: это политика, направленная на выравнивание внутренних дисбалансов Европы и огромных внешних профицитов Германии, которые сейчас сравнялись с китайскими (и более чем вдвое выше в соотношении с ВВП). Если конкретизировать, это свидетельствует об увеличении заработных плат в Германии и промышленных мерах, способствующих росту экспорта и производительности в периферийных экономиках Европы. Что определенно не сработает, по крайней мере, для большинства стран еврозоны, так это внутренняя девальвация - т.е. намеренное снижение зарплат и цен. Это лишь увеличит долговую нагрузку на домохозяйства, фирмы и правительства (которые держат чрезмерные доли в евро). А поскольку изменения в различных секторах происходят с различной скоростью, дефляция вызовет серьезные искажения в экономике.

Если бы внутренняя девальвация могла послужить решением, во времена Великой депрессии золотой стандарт не представлял бы собой проблему. Девальвация вкупе с бюджетными мерами и принципом работы единого рынка (который ограничивает утечку капитала и значительные потери в банковской системе), являются токсичной смесью. Европейский проект был и остается великой политической идеей. Он обладает потенциалом обеспечить мир и процветание. Но вместо того, чтобы гнаться за внутренней сплоченностью Европы, он сеет семена раздора между странами и внутри них. Европейские лидеры неустанно дают клятву сделать все возможное, чтобы спасти евро. Обещание главы ЕЦБ Марио Драги сделать «все, что необходимо», помогло добиться временного затишья. Однако Германия настойчиво отвергала любую политику, предполагавшую долгосрочное решение. Похоже, Германия готова сделать все, что угодно, кроме необходимого.

Несомненно, немцы нехотя признали необходимость создания банковского союза, включающего единую систему страхования депозитов. Однако темпы, с которыми они присоединись к этим реформам, идет вразрез с требованиями рынков. Банковские системы некоторых стран уже подключены к системе искусственного жизнеобеспечения. Сколько еще государств попадет в отделение интенсивной терапии, прежде чем идея банковского союза станет реальностью? Да, Европа нуждается в структурной реформе, как утверждают сторонники мер жесткой экономии. Однако больший эффект даст реформа институциональных соглашений еврозоны, нежели реформы в отдельно взятых странах. До тех пор, пока Европа не будет готова к таким реформами, ради собственного спасения она рискует пожертвовать единой валютой. Экономический и монетарный союз ЕС был средством достижения определенной цели, а не окончательной самоцелью. По всей видимости, европейский электорат осознал, что в сложившейся ситуации евро себя не оправдывает. В этом и заключается несложная правда, которую европейским лидерам еще предстоит постичь.

Угроза взрывного распада Еврозоны, а вместе с ней и ЕС, отступает. Однако сумбурные результаты недавних парламентских выборов в Италии, где в верхней палате доминирует партия, проводившая кампании на антиевропейской платформе, а в палате депутатов - проевропейское большинство, оживили фундаментальные дебаты на тему цели европейской интеграции. Европейцам сложно в позитивном ключе описать мероприятие, в котором они принимают участие в течение последних 60 лет. Одно из общепринятых убеждений – это то, что интеграция повышает уровень жизни людей. Предполагается, что единство – основа процветания. Изначально Общий рынок получил защиту от прироста за счет развития торговли. Аргументы в пользу интеграции капитальных рынков и затем создания единой валюты, были одинаковыми. Все это напоминает доводы в пользу национальной интеграции и унификации, приведенные еще в 19 веке. В частности, две страны, чьи проблемы, по сути, привели к необходимости интеграции Европы в 20 веке – Германия и Италия. Эти государства были очень разноплановыми как в культурном, так и в политическом аспектах. В обеих странах романтический национализм начала 19 века уступил одержимости экономическими факторами после «неудачных» революций 1848 года.

Влиятельный немецкий журналист Людвиг фон Рохау, который ввел термин Реальная политика, описывал новые настроения в Германии накануне последней из объединительных войн Отто фон Бисмарка. Объединение Германии не имело ничего общего с сокровенным желанием; это была «обыденная деловая операция, в которой никто не должен понести потери, но при этом каждый должен «отхватить» себе самый лакомый кусочек». Итальянцы разделили аналогичную точку зрения после разочарования в 1848 году. Патриотизм мог открыть определенные деловые возможности. Великий флорентинец и либеральный общественный деятель Беттино Риказоли решил, что Тоскана сама по себе финансово нежизнеспособна. Такого рода экономический национализм в Германии и Италии в скором времени стал причиной создания коалиций интересов, поддерживающих стремление к национальному единению под предводительством Бисмарка и Кавура. Однако эффективность национального проекта падала по мере замедления роста, что привело к появлению движений в пользу агрессивной, дерзкой и жесткой оценки культурной самобытности.

Марио Монти – современный выходец из патриотов 19 века, выступавших за экономическую необходимость национального единства. Теперь экономические причины требуют европейского единства. Видение Европы отнюдь не идеалистическое; оно просто связано с тем, какими плюсами для итальянцев обернется европеизация. Как и в 19 веке, существует угроза жесткой ответной реакции, особенно если окажется, что процесс принесет только боль и страдания. Действительно, когда современные европейцы пытаются заглянуть в будущее, они видят лишь длительную рецессию и жесткие бюджетные меры. Европа – ни что иное, кроме как сплошное жертвоприношение: жители Северной Европы расплачиваются за проблемы Южной Европы крупными трансфертами, либо южноевропейские государства погашают огромные (а иногда неприемлемо высокие) долги.

Одним из аргументов в пользу европейского единства можно назвать утверждение о том, что усиленная интеграция облегчает финансирование долга, поскольку при этом процентные ставки ниже. В 1990-х гг. снижение стоимости кредитования послужило мощным толчком для правительств стран Южной Европы, решивших присоединиться к монетарному союзу. Однако чтобы попасть в зону, свободную от дефолтов, нужно заплатить довольно высокую цену. Можно провести еще одну подходящую историческую параллель. При старом режиме Франция неоднократно вменяла своим кредиторам полудефолт посредством снижения процентных ставок и продления сроков погашения задолженности. В 1780-х гг. появился новый консенсус против таких мер. Но тогда невозможность привлечения прибыли вызвала Французскую революцию, где требовалось ведение грабительских налогов и сборов с зажиточной элиты.

Альтернатива положениям о европейской интеграции как источнике богатства и процветания зачастую приводится по аналогии с женитьбой. К примеру, в конце 1980-х гг., тогдашний председатель Еврокомиссии Жак Делор, заговоривший о двухскоростной Европе, выдвинул предложение, согласно которому одна или две страны могли заключать «различные типы брачных контрактов». Изначально аналогия с браком использовалась как сигнал об особых взаимоотношениях между странами Европы, в которые никто не должен вмешиваться, особенно Америка. Как заявил в 1997 году тогдашний Министр финансов Франции Доминик Стросс-Кан, «женатые пары не хотят видеть посторонних в своей спальне». Однако институт брака могут поджидать опасности (о чем Стросс-Кан знает лучше других). Британский журналист и экономический обозреватель Мартин Вульф считает, что причина сохранения европейского брака заключается лишь в высокой стоимости развода. Другие расценивают этот брак как фиктивный. Традиционный брачный обет включает в себя обязательство, связывающее партнеров при любых обстоятельствах: в богатстве и бедности, в болезни и здравии… Даже если после женитьбы финансовое положение партнеров не улучшается, они должны продолжать выполнять данные друг другу обещания. Так, заключение брака между соседями со скандальным прошлым – не всегда полезная идея. Проблема заключалась в том, что европейцы не понимали, что именно подразумевается под браком и почему они должны хотеть его заключить. Вдохновленные обещаниями материального благополучия и защищенности, они преувеличили свои ожидания от романтической свадебной эйфории. Текущие дискомфорт и депрессия Европы можно объяснить аналогией с несчастливым браком. По крайней мере, европейцы понимают, что «находятся радом друг с другом» не только из материальных побуждений. И до тех пор, пока Европа не усвоит этот урок, она продолжит обрекать себя на дальнейшие неудачи и страдания, а это свидетельствует о необходимости ответить на один фундаментальный вопрос: зачем оставаться вместе, особенно во времена, когда все больше европейцев вообще отказываются от брака?

Кипр - идеальный пример страны, которая борется с коллективным внешним давлением.

В течение последних восьми месяцев, до того как возникла ситуация с Кипром, люди регулярно напоминали мне о прогнозе, который я сделал в конце ноября 2011 года, часто сопровождая свои слова самодовольной ухмылкой. Я заявил о том, что у лидеров Еврозоны осталось 10 дней, чтобы спасти евро. В 2006 году я сделал похожий, хотя и менее драматичный, прогноз, когда написал о том, что администрация Романо Проди - последняя возможность для Италии занять жизнеспособную позицию в Еврозоне. Администрация Проди ничего не сделала. В 2011 году 10 дней прошли в бездействии. Сейчас 2013 год: евро никуда не делся, Италия остается частью Еврозоны, а я по-прежнему делаю прогнозы. Несмотря на неудачи, сегодня я пойду ва-банк. Еврозона, которая объединяет такие разные страны как Германия и Кипр - нежизнеспособна, даже если ЕС и Кипру удастся достичь компромисса в последнюю минуту. Действующий банковский союз, который включает в себя контроль, резолюцию и страхование депозитов, был бы минимальным достаточным условием для того, чтобы противоречивая монетарная система работала несмотря ни на что. Он, без сомнения, решил бы проблемы кипрских банков. Но у Еврозоны нет такого банковского союза. Не будет его и через пять лет. Германия открыто выступает против на том основании, что подобный союз слишком дорого обойдется немецким налогоплательщикам. Как ни парадоксально, Кипр также против, поскольку банковский союз уничтожил бы деловую модель страны как экстерриториального центра для иностранных депозитов. Какой бы банковский союз не сформировался в конечном итоге, в долгосрочной перспективе он не принесет пользы в борьбе с этим кризисом.

Кипрский парламент поступил правильно, отвергнув это безумное соглашение. Но затем правительство Кипра совершила одну за другой - три грубых ошибки. Первой стало решение президента Никоса Анастасиадиса обратиться за помощью к России. Вместо того чтобы работать с Еврозоной, он сработал против нее. Немцы, в частности, восприняли это действие как открытую агрессию. Кроме того, Россия отвергла предложение. Второй было решение не поддерживать связь с европейскими Минфинами и Европейской рабочей группой на протяжении трех критических дней на прошлой неделе. Третьей стало предложение, озвученное правительством Кипра в четверг, создать суверенный стабилизационный фонд, обеспеченный средствами пенсионного фонда и других государственных активов. В пятницу Ангела Меркель весьма своевременно от него отказалась. Произошедшее на Кипре на прошлой неделе, не является истинной причиной проблемы, но наглядно демонстрирует то, как Еврозона умеет действовать сообща. Последнее обострение пришло с опасным соглашением вовлечь в процесс оказания экстренной финансовой помощи застрахованных вкладчиков. Официальные лица Еврозоны настолько же хорошо разбираются в законах, насколько они безграмотны в экономическом отношении. Их гениальная идея заключалась не в реструктуризации застрахованных депозитов до 100 000 евро, а в обложении их налогом. Они не поняли, что если заберут назад обещание, связанное со страхованием депозитов, они подведут себя под дефолт и под угрозу массового изъятия капиталов.

То, что случилось на прошлой неделе - яркий пример того, как европейские политические лидеры, проявив максимум непрофессионализма, погнались за узконациональными интересами и не смогли защитить общее благо. Я хочу подчеркнуть, что наибольший риск - не масштабная катастрофа. Конечно, она может случиться. Но я полагаю, что повторяемые политические ошибки Еврозоны в итоге могут сформировать единую огромную угрозу. Их влияние ощущается не сразу, но оно нарастает. Наиболее разрушительной из них была политика асимметричного регулирования с помощью жестких мер. Обвал банков Кипра случился, поскольку до этого рухнула Греция и греческие банки, а также из-за того, что Еврозона вовлекла в эту историю частный сектор. В Италии также, именно жесткие меры превратили рецессию в депрессию. Это, в свою очередь, на прошлых выборах превратило движение против евро и принципов господствующего класса в крупную единую политическую партию в итальянском парламенте. И существует высокая вероятность того, что ее лидер, Беппе Грилло, сможет получить абсолютное большинство голосов, если в этом году в Италии состоятся еще одни выборы. Если бы жесткие меры на юге, по крайней мере, компенсировались фискальным ростом на севере, то общее фискальное состояние Еврозоны с макроэкономической точки зрения было бы нейтральным. Но север также присоединился к жестким мерам, поэтому Еврозона получила первоначальный фискальный профицит в условиях рецессии. В подобных условиях экономическая корректировка не возможна. А без нее побороть кризис не удастся.

Какое-то время я считал, что Германия, Финляндия и Нидерланды не могут состоять в монетарном союзе с Кипром, Грецией и Португалией. Либо обе стороны согласятся на более симметричные, политические и экономические корректировки, либо эксперимент нужно прекратить. Прогноз, который я сделал в ноябре 2011 года, и который я повторяю сегодня, состоит в том, что, вероятно, однажды монетарному союзу придет конец, но до этого дня может быть еще далеко. Я не исключаю той возможности, что разные правительства поступят правильно, однако три года антикризисного управления говорят об обратном. При текущей политике им придется продолжать действовать против интересов людей. Не нужно быть евроскептиком, чтобы понять, что такой монетарный союз еще и глубоко аморален.

Вольфганг Мюнхау